May God help you in the path you are treading.
Yours truly
Leo Tolstoy.
Dear Friend,
I have received your very interesting letter and am very anxious to answer you, especially about the transformation or rather spiritual growth, that is going on in our friends of «The Brotherhood Church» (I don’t like those names; they promise too much.
It would be well if in the transformation they would drop this, name).1
Мне кажется, что большая доля зла мира происходит от того, что мы, желая видеть осуществление того, к чему мы стремимся и еще не готовы, — довольствуемся подобием того, что должно быть.
Насильническое государственное устройство ведь есть не что иное, как подобие благоустройства, которое поддерживается тюрьмами, виселицами, полицией, войском, домами трудолюбия (poor houses). Ведь благоустройства нет; только скрыто от взгляда по тюрьмам, ссылкам, трущобам (slums) — то, что нарушает его. И я думаю, что болезнь оттого так долго не излечивается, что она скрыта.
То же самое и община. Она тоже подобие. Община святых людей среди грешников не может существовать. Я думаю, что членам общины для того, чтобы соблюсти подобие святости общины, непременно приходится делать много новых грехов.
Мы так сотворены, что не можем стать совершенными ни поодиночке, ни группами, а непременно все вместе.
Всякое согревание одной капли передается всем остальным. Если же можно уберечь тепло одной капли, не давая сообщаться другим каплям, и потому не остывать, то это, значит, не настоящее тепло.
И потому думаю, что если наши друзья всю ту долю внимания и энергии, которую они направляли на поддержание внешней формы общения между собой, направят на внутренний духовный рост, то это будет лучше и для нас и для дела божия. Община и внешнее устройство, мне кажется, тогда только законно и полезно, когда оно есть неизбежное последствие внутреннего состояния. Напр[имер], если два человека, рассудив, что им выгоднее жить в одном доме, есть один обед, скажут себе: «Давайте жить вместе и есть один обед», то очень мало вероятия, что они останутся жить вместе и, вследствие этого сожития, не навлекут на себя, вместо выгоды и удовольствия, много невыгод и неприятностей; но если два человека, часто видящиеся, полюбили друг друга и вместе с тем стали совершенно равнодушны к помещению, в котором они живут, и к обеду, который они едят, скажут себе: «Зачем нам жить врозь, когда мы не дорожим помещением и обедом, а желаем жить вместе?» — то есть все вероятия, что такие люди умрут вместе. Мало того, если только один из этих людей будет равнодушен к жизни и обеду и будет любить другого, то и тогда эти люди уживутся. Поэтому главный труд для учреждения общины — в душе у каждого человека. Люди естественно влекутся друг к другу (в этом тайна бога любви), и потому, чтобы соединиться, нужно только сделать себя способным к соединению, а соединение уже совершится. Если даже допустить, что соединение совершаем мы своей силой, то и тогда, прежде соединения, нужно сделаться готовым к соединению.
Очень для меня интересно тоже то, что вы говорите про анархистов и их приближение к нам.2 Дай бог. Сообщите еще, что знаете про это.
Теперь о вашей книге.3 Я прочел ее и, любя и уважая вас, вам скажу всю правду. Книга не производит должного впечатления, во-первых, потому что она слишком сыра. Автор слишком живо чувствовал то, что передавал, и думал, что то же почувствуют читатели, и оттого не возбудил в читателе того чувства, которое сам испытывал. Потом, она не отделана. Много прекрасных подробностей излишних. Художественное произведение требует строгой художественной обработки, а тут ее нет, а вместе с тем характер произведения — художественный. Мне книга была хороша, и основная мысль ее, выраженная в перифразе Павла, прекрасна. Книга эта, как и всякое проявление ваше, всё больше и больше сближает меня с вами.
Помогай вам бог на том пути, по которому идете.
Английский текст печатается по машинописной копии, совпадающей с печатным текстом, впервые опубликованным в книге: J. С. Kenworthy, «Tolstoy, his life and works» (Кенворти, «Толстой, его жизнь и труды»), Лондон, 1902, стр. 242—245; русский текст — по копии рукой В. Г. Черткова с чернового автографа, с поправками и окончанием рукой Толстого. В дате копии: «28 July» исправляем на: «27 июня» на основании пометки на обложке первоначального чернового автографа рукой В. Г. Черткова: «27 июня 96».
Ответ на письмо Кенворти от 13/25 июня 1896 г., в котором он жалуется на явления разложения в основанной им «Братской церкви».
1 Дорогой друг, я получил ваше очень интересное письмо, и мне очень хочется ответить вам, в особенности о преобразовании или, вернее, духовном росте, который происходит в наших друзьях «Братской церкви». Не люблю я этих названий, они слишком много обещают. Было бы хорошо, если бы при преобразовании они откинули это название.
2 В том же письме от 13/25 июня Кенворти писал об анархистском движении в Англии и о том, что оно утрачивает свой первоначальный насильственный характер.
3 Кенворти послал Толстому книгу: «The world’s last passage» («Последний мирской переход»), Кройтон, 1896, в которой он описывал смерть своего брата.
88. Е. И. Попову.
1896 г. Июня 28. Я. П.
Дорогой друг Евгений Иванович, уже больше двух недель каждый день собираюсь писать вам и, как видите, только теперь выбрал время. Писать же мне хочется затем, чтобы сказать вам, что теперь, когда та маленькая тень, которая легла на наши отношения с вами (с которой я боролся всеми силами, но которая все-таки была), уничтожилась, я чувствую, что очень люблю вас и дорожу вами. Я особенно живо почувствовал это, когда Галя1 рассказала мне про вас и про то, что вы болеете.
Разумеется, болезнь и смерть неважны для того, кого они посещают, и то неважны в те минуты, которые не непрерывно длятся, когда сознаешь всю свою жизнь; но для других, для любви других людей, и болезнь и смерть близких людей важны, как важно всякое великое дело, совершаемое близким человеком; и важно свое участие в нем.
А участие в нем наше в том, чтобы бороться с болезнью наших близких и отдалять их смерть, сколько можем. Смысл нашей жизни — дело божье, и продлить жизнь и дать здоровье — возможность наибольшего труда не себе, а работникам, есть тоже дело божье.
И потому мне хотелось бы, чтобы вы поехали в Самару на кумыс. В вас ужасно много силы внутренней жизни, и могут быть сильные приливы и отливы (и были), и потому, если вы и ослабели теперь, то все вероятия за то, что вы поправитесь. Поезжайте к Бибикову.2 Я вам дам письмо ему, и вам там наверное будет хорошо. А кроме моей братской любви к вам, вы (мне думается) очень хороший и нужный в наше время работник божий, и сделали много и сделаете. Вот всё, что я хотел сказать вам.
Я всё занят изложением веры. Нехорошо, но все-таки знаю, что нужно это делать, и ничего не позволяю себе делать другого, и делаю. Стараюсь, главное, не выдумывать, не распределять и, кажется, подвигаюсь в этом смысле.
Чем больше живу, тем яснее вижу ту страшную нужду, в свете и ту власть тьмы, обуявшую мир, и всё больше чувствую, как велика жатва, и как мало делателей, и какой я ленивый делатель, и молю господина жатвы, чтобы выслал больше.
На душе у меня довольно хорошо. Всё яснее чувствую приближение смерти, и хорошо.
Целую вас.
28 июня 96 (Ясная Поляна).
Печатается по рукописной копии рукою В. Г. Черткова. Впервые опубликовано в «Письмах Л. Н. Толстого», под ред. П. А. Сергеенко, I, 1910, № 196, стр. 251—252.
1 Анна Константиновна Черткова. Е. И. Попов жил в это время в имении Чертковых Ржевск Воронежской губ.
2 Алексей Алексеевич Бибиков (1837—1914), помещик Чернского уезда Тульской губ. В 1878—1884 гг. был управляющим самарским имением Толстого, а после жил невдалеке от хутора Толстого на арендованной им казенной земле.
* 89. И. М. Трегубову.
1896 г. Июня 28. Я. П.
Дорогой Иван Михайлович,
Получил ваше письмо, но не отвечаю на него, потому что оно так неважно в сравнении с тем, что хочется написать вам о вашем последнем письме исключительно к Владимиру Григорьевичу.
Одно, главное, хочется сказать, это то, что не надо отчаиваться, — что грех ваш удесятеряется, если вы отчаиваетесь.
А чтобы не отчаиваться надо помнить две вещи:
1) Что грех, который мучит вас, мучит не вас одних, а всех нас. Мы все в той или другой форме рабствуем этому греху, т. е. отдаемся ему (первый — я). И если та форма, в которой вами овладевает грех, кажется вам особенно отвратительна, то не забывайте, что грех во всех видах одинаково отвратителен и одинаково и гадок и простителен перед богом.
Вы говорите: «если он есть». Да как же ему не быть, когда есть я и — в таком зависимом положении, в котором я нахожусь.
Смешное сравнение, но оно выражает то, что хочу сказать: я вхожу в здание, в конюшню, и вижу лошадей, запертых по стойлам и с подложенным кормом, подстилкой; неужели можно усумниться, если бы я и сам был лошадь, в том, что есть существо, которое устроило конюшню, приготовило корм, а главное, заперло лошадей? Можно никогда не видать этого хозяина и верить без сомнения, что он есть. Правда, что лошадь будет воображать, что хозяин этот тоже лошадь; а от этого предположения в представлении о хозяине произойдет путаница; но то, что хозяин есть, и любящий лошадей хозяин, и что-то на них или ими делающий, в этом уже не может быть сомнения.
Несите свой крест, милый друг, зная, что крест от бога, и он знает про этот крест и предвидел вашу борьбу и страдания и нуждается в них. Претерпевый до конца спасен будет. Падайте и поднимайтесь, и всегда надейтесь, что больше не падете.
Практически же мой совет тот, что надо больше жить плотски — общаться с природой, работать, ходить, играть, собирать цветы, украшать вокруг себя. Всё это грех, когда для этого нужны труды других людей, но если нет, то нет греха, и нужно, и может избавить от греха.
В неискренности я вас не подозреваю и не могу подозревать.
Сомнений ваших не понимаю. Отбрасывайте всё, что сомнительно, всё отбрасывайте смелее, и останется то, чего нельзя отбросить. Всё равно, как из-под ног отбрасывать всё, на чем стоишь, станешь на непоколебимом. Сомнение — от того, что не отбрасываете и продолжаете стоять на том, что качается.
Борисову письмо слишком требовательно. Таких дел, как его — миллионы.1
Целую вас.
28 июня 96. (Ясная Поляна.)
Печатается по копии, сделанной рукою О. К. Толстой. Дата копии.
Ответ на письмо Трегубова от 19 июня 1896 г.
1 При письме своем Трегубов прислал Толстому книгу Н. И. Борисова «Волшебный фонарь в народной школе. По данным Александрийского уездного земства за 1889—1893 годы», Херсон, 1896, и копию своего письма к автору этой книги. В письме этом он говорил о вредном и развращающем действии чтений с волшебным фонарем, устраиваемых в школах по официальным программам.
* 90. С. И. Кобелеву.
1896 г. Июля 4. Я. П.
4 июля.
Любезный брат Степан Ильич.
Письмо ваше от 8 мая я получил, но того, в котором вы пишете о старце П[етре] Д[аниловиче], не получал.1 Не отвечал вам, пот[ому] что очень занят. Жизни моей осталось не много, а хочется как можно яснее и понятнее передать людям о том, как я понимаю учение Христа. Этим и занимаюсь. Письмо же ваше читал с радостью. Киреевский2 был человек хороший, но заблуждался, полагая, что христианство проявилось в православии. Православие наше есть первый и злейший враг Христа и его учения. Не знаю, что вы написали об этом предмете, может быть и хорошо, но писать об таких сочинениях, как Киреевского, неважно. Важнее гораздо наша жизнь, и проповедь истины сильнее всего, когда она ведется самою жизнью. Потому я душою порадовался на ваше описание того, как вы приняли и перенесли потерю 200 р. Я своей судьбой и своими слабостями поставлен в такое положение, что, живя в избытке, не могу на деле показать, насколько я христианского духа, а вам, человеку, живущему своим трудом, можно на деле показать свою веру. И никто не служит лучше богу, как тот, кто в жизни делами свидетельствует об истине: просящему дает, от взявшего не требует назад; и если и не отдает рубахи тому, кто взял кафтан, то, по крайней мере, не ищет своего, не судится и не жалеет похищенного, зная, что жизнь наша не в богатстве, а в нашем душевном росте, в увеличении в себе любви и в проявлении ее в мире.
Я ныне летом занялся тем, чтобы подчеркнуть в евангелиях то, что совсем просто и понятно, пропустив то, что может быть разно перетолковано, и, читая из евангелий одни эти понятные места, получил большую радость. Пришлю вам такое евангелие, если хотите.3
Помогай вам бог итти по пути его. Любящий вас
Л. Толстой.
Печатается по листам 66 и 68 копировальной книги. Дату Толстого «4 июля» дополняем годом на основании письма адресата.
Ответ на письмо С. И. Кобелева (см. т. 68, письмо № 70) от 8 мая 1896 г., в котором он сообщал Толстому о своей жизни и о написании им разбора философских взглядов И. В. Киреевского.
1 О Петре Даниловиче, умершем три года назад, Кобелев писал Толстому в 1895 г., как о своем первом наставнике.
2 Иван Васильевич Киреевский (1806—1856), писатель, один из теоретиков славянофильства. Толстой был лично знаком с ним. См. т. 47, стр. 314.
3 Толстой имеет в виду свою статью: «Как читать евангелие и в чем его сущность», изданную впервые В. Г. Чертковым в Лондоне в 1897 г.
* 91. А. М. Кузминскому.
1896 г. Июля 4. Я. П.
Дорогой Александр Михайлович.
Как всегда, обращаюсь к тебе с просьбою и, как всегда, надеюсь, что ты не посетуешь за это на меня и исполнишь, если возможно. Просьба моя в том, чтобы устроить в Киеве на какое-нибудь местечко, очень скромно оплачиваемое, автора прилагаемого письма.1 Пишет он Черткову, и Ч[ертков] знает его с хорошей стороны и просил меня попросить тебя о нем. Если можно, сделай.
Про вас я знаю по письму2 и радуюсь, что всё хорошо. У нас тоже всё внешне по-старому, хотя внутренне идут неперестающие и самые важные во всех перемены, подвигающие всех к одной благой цели приближения к богу, хотя и самыми разнообразными путями. Знаю, что и в тебе и, как мне думается, с большой энергией совершаются в последнее время эти перемены, и радуюсь этому и желаю тебе быстрого и радостного движения по единому истинному пути.
Прощай.
Любящий тебя Л. Толстой.
На конверте: Киев. Его Превосходительству Александру Михайловичу Кузминскому.
Дата машинописной копии, подтверждаемая почтовым штемпелем получения на конверте письма: «Киев, 6 июля 1896».
Александр Михайлович Кузминский в 1896 г. был председателем Киевской судебной палаты.
1 Речь идет о знакомом В. Г. Черткова, бывшем ссыльном учителе, затем железнодорожном служащем в Воронеже И. Т. Харкевиче (р. 1865).
Желая по личным обстоятельствам переменить место службы и переехать в Киев и зная, что у Толстого есть в Киеве влиятельный родственник, Харкевич просил Черткова помочь ему в этом.