— Добрый вечер.
— О, добрый вечер, синьорина!
— Виски решили добавить?
— Нет-нет… То есть да. Хотя… гм… тут бы чего покрепче, чем виски!
— Я сразу поняла, что у вас неприятности. Да и у меня, знаете…
— Вы угадали. Я жду смерти.
— А кто ее не ждет? — отозвалась женщина, задумчиво склонив голову.
— Так, как я, — никто.
— Это почему же? Вы что, очень больны?
— Ничего подобного. Я жду убийцу — с минуты на минуту.
— Вы имеете в виду Парку или господа бога?
— Да нет же, настоящего убийцу. Наемного.
— Что вы говорите!
И он, радуясь возможности облегчить мучившие его страхи, во всех подробностях поведал отнюдь не прекрасной незнакомке свою недавнюю историю.
3
Пропустим теперь месяц-другой, и мы увидим влюбленную парочку — вроде жениха и невесты. Возвращаясь к доводам, которые она нашла в тот первый вечер, женщина доказала ему как дважды два четыре, что — убийцы там или не убийцы — каждый из нас живет под страхом смерти, однако это еще не причина для отказа от собственной доли счастья, а скорее даже основание ни от чего не отказываться. И он, отбросив, хотя и не сразу, колебания, отдался в конце концов новым для него и потому, можно сказать, девственным чувствам. Сознание хрупкости и недолговечности счастья придавало блаженству Т. особую сладостность. Впрочем, он реже и реже вспоминал о своем трудном положении: женщина строила планы на будущее, и он ей в этом не мешал, хотя его по-прежнему угнетало неотвязное чувство тревоги.
В одну из тех ночей, когда они поклялись друг другу во всем, в чем принято клясться между влюбленными, и Т. вернулся домой, беззаботно насвистывая, забыв и думать о сделке, стоившей ему шести миллионов лир, — в одну из таких ночей дверь столовой беззвучно повернулась на петлях, и его вытаращенным от удивления глазам предстал убийца. Как удалось ему проникнуть в квартиру? И неужели он пожаловал, чтобы?.. Боже мой, теперь, когда…
— А, вы… ты… пришел отрабатывать гонорар?
— Скажете тоже, — добродушно усмехнулся убийца. — За кого вы меня принимаете? Уговор дороже денег: да если б я пришел убивать, вы б меня и не увидели.
— В таком случае что вас привело?
— Решил на жертву свою глянуть. И заодно показать: ваши предосторожности ничего не дают. Главное же, интересуюсь, что вы потеряете, когда, так сказать, уйдете из жизни.
— А вдруг я?.. Мне все равно придется уйти, даже если?.. — пролепетал бедный Т.
— Черт побери! — возмутился гость, как всегда понимая с полуслова. — Я ведь подрядился и плату вперед получил. Чего мне еще надо? Это вам надо, вам причитается.
— Ну а если бы я сам попросил…
— Я дал слово и сдержу его. Имею право, — серьезно заявил убийца. — Не говоря уж о том, что это для меня дело чести. Я жажду крови, прошу не забывать.
— О небо, но мне кажется, вы в курсе моих дел, и потому теперь я вас умоляю…
— Что-что? Вы хотите, чтоб я оставил себе деньги и не выполнил вашего поручения?
— Да, так.
— Но это противоречит моей профессиональной этике!
— Умоляю вас! — в отчаянии повторил Т.
Убийца молча впился в него своими пронизывающими глазами.
— Любовь? — ухмыльнулся он.
— Да.
— Разделенная? Вы счастливы?
— Да! Да!
— Ну что ж, тем хуже, — отрезал он, — раньше нужно было думать, сейчас вас уже могло не… Короче, сожалею, но меня это не касается.
— Подождите!
— Подождал бы, да время вышло, — мрачно изрек собеседник, медленно, словно в нем три метра росту, поднимаясь с кресла (Т. вспомнилась одна долговязая дамочка, которая говаривала: «Другая десять раз успеет подняться, пока я встану»).
— Красивая? — поинтересовался убийца.
— Не сказал бы. Любимая — это верно. Да, любимая.
— Выходит, раскаиваетесь?
— Вы имеете в виду соглашение с вами? Еще как раскаиваюсь!
— Отчаиваться — последнее дело. Я про тот раз, что вы к моим услугам прибегнуть решили. Никогда не надо отчаиваться, поняли? Никогда.
— Значит, вы меня обнадеживаете?
— Я? Да разве я могу? Теперь уж поздно! Я хотел сказать, что вы тогда не должны были отчаиваться, только и всего. Но это пустая болтовня. До свиданья… до последнего свиданья.
— О, прошу вас, еще минутку, у меня к вам один вопрос.
Убийца поднял палец.
— Слышите?
С улицы доносились неуверенные пока еще звуки, которые обычно предвещают день: хлопанье дверей, насвистывание первых разносчиков хлеба, харкающий кашель чернорабочих, направляющихся на стройку.
— Бьюсь об заклад, уже светает.
— Неужели! — поразился Т., бросаясь к окну и раздвигая шторы. — Нет, еще темно, можете не торопиться.
Ответа не последовало. Обернувшись, Т. увидел… вернее, ничего не увидел. Убийца исчез.
4
К вопросу, который Т. не успел задать своему удивительному палачу, убийце, нанятому им для себя самого, он вернулся в разговоре с подругой:
— Этот тип не принимает никаких доводов и не хочет отказываться от работы даже при условии, что шесть миллионов останутся у него в кармане без кровопролития — будем называть вещи своими именами. Знай твердит про свою профессиональную этику, да еще и похваляется жаждой крови.
— Ну и пусть, а ты все равно не падай духом, — ответила женщина. — Будешь осторожнее — разве это так трудно? Конечно, если ты дашь ему свободно разгуливать по квартире…
— Ничего себе, свободно! Двери и окна заперты, я тебе уже говорил, да и сигнализация включена. Поверь, это не человек, а дьявол: будто из-под земли появляется.
— Ишь ты, как сама Смерть!
— Вроде того.
— Ладно, ну и в чем же вопрос?
— А вот в чем. Предположим, чисто теоретически, что мне удается избежать встречи с моим палачом до конца, то есть до истечения условного срока — ты знаешь, у нас с ним уговор на год, — и как он тогда себя поведет?
— Может, никак.
— Ах, может? Хочешь, чтобы моя жизнь зависела от может?
— Тебя интересует, что будет, когда кончится год, — останется ли ваше соглашение, или уговор, в силе, так ведь?
— Так.
— Гм… надо бы его спросить.
— Я думаю! Только где мне его искать? Наемного убийцу не застанешь в кафе, как знакомого писателя, который сидит за своим столиком, уткнувшись в Маркузе.
— Дождись его, он появится.
— А если это будет в последний раз? Если я его даже не увижу — в том смысле, что не успею увидеть, умру раньше?..
— Послушай, — перебила она не без обиды в голосе, — представь себе человека, который согласился бы жить лишь при условии, что ему гарантируют бессмертие, да и жил бы, будто делает кому-то одолжение!.. Тоже мне! Ты счастлив? Вот и наслаждайся счастьем, вместо того чтобы о худшем думать. Нашим общим счастьем.
Он что-то пробормотал себе под нос, однако вынужден был признать, что она права.
И действительно, как они были счастливы! И как долго: аж три месяца! Иным покажется, что это немного, но за три месяца можно прожить целую жизнь, и счастье измеряется не временем. Но в дальнейшем, что верно, то верно… И вот вам обычная история, когда некий злорадный голосок спрашивает: «Ну что? Кончилось, значит, их счастье?» О господи, как будто счастье существует само по себе и может быть вечным! Если бы так!
Да, через три месяца все повернулось к худшему. Т. не узнавал свою подругу и, по-прежнему горячо в нее влюбленный, отчаянно страдал. А она вскоре попросту изменила ему: нашла себе более подходящего дружка — помоложе и не такого нытика, в результате чего муки Т. вылились в отчаяние, в жажду сгинуть, в желание умереть (как было вначале).
5
Все это время убийца не показывался. Зато он пожаловал, со своей обычной таинственностью, в ту ночь, когда Т. совсем было надумал (не знаю, можно ли в данном случае так выразиться) подложить ему свинью — иными словами, покончить с собой. Уточним: Т. сидел за письменным столом, на полированной поверхности которого чернел пистолет. Убийца вынырнул из темноты.
— О, наконец-то! — увидев его, закричал Т. — Слава тебе, господи! Вы пришли действовать?
— С чего это вы взяли? — обиделся вошедший. — Разве вы еще не поняли? Я вроде грома, — с удовольствием объяснил он, — а грома глупо бояться, ведь человек его слышит, когда опасность молнии уже позади.
— Так какого рожна?..
— Сам не знаю: может, дело в моем странном характере, может, мне приятно видеть вас довольным, счастливым. Понимаете, тогда в работе больше смаку. А убивать людей, которые мечтают умереть, — все равно что благотворительностью заниматься.
— Но кто вам сказал, что я счастлив! — запротестовал Т. — Я вас дождаться не мог, звал изо всех сил, вот…
— Неужели? — притворно удивился убийца. — А каких-нибудь два-три месяца назад вы умоляли меня отказаться от уговора, от моего права убить вас, предлагали мне грязную сделку…
— Что поделаешь! С тех пор столько воды утекло, всё теперь против меня, сама жизнь против, необъяснимая, невообразимая, невыносимая, — не жизнь, а нагромождение обломков, прибитых к плотине на повороте реки. Словом, на сегодняшний день я хочу умереть и прошу вас не откладывать. Действуйте.
— Э, спокойствие: позавчера вы хотели умереть, вчера не хотели, нынче опять хотите… Поди тут разберись!
— Но простите, вам и не надо ни в чем разбираться, ваше дело — выполнить работу, за которую вам уплачено. Вот и выполняйте, слышите!
— Верно, верно. Только позвольте полюбопытствовать: а не получится, что еще через три месяца вы опять захотите жить — не меньше, чем сегодня хотите умереть?
— Наглый вопрос! Может, и так. Но желание жить предшествовало бы последующему желанию умереть… и значит… вы меня понимаете? Жизнь имеет смысл лишь тогда, когда не признает смерти, а в противном случае все это несерьезно.
— Ну, если смотреть с такой точки зрения, то конечно…
— Впрочем, я думаю, это исключено.
— Исключено, что можно опять стать счастливым? Надеюсь, вы не правы. Пока до свидания.
И убийца снова исчез.
6
Как бы там ни было, дела у Т. и в самом деле вскоре пошли на лад. Правда, теперь уже не на любовном фронте, а на денежном, но ведь в известной степени деньги способны заменить любовь.
Однажды утром, бесцельно бродя по городу, он оказался перед зданием Биржи. «Интересно, почему не бывает биржевых зданий без колонн, будто биржи — это храмы (они и есть храмы). А тут не просто колонны — древняя колоннада, два тысячелетия!» Вот о чем думал он, переступая порог, — больше ни о чем; следовательно, его влекло любопытство, а не практические соображения: он даже не вспомнил, что является обладателем значительного количества акций Н. (вверенных когда-то некоему маклеру и вскоре катастрофически упавших в цене).
Внутри — толчея, исступленный гвалт, и над толпой — табло, на котором кто-то каждую минуту отмечал меняющийся курс акций со всеми повышениями и понижениями. Т. принялся разглядывать табло, решительно не разбираясь в экономических перипетиях, как вдруг почувствовал, что за ним наблюдают. Он повернулся: рядом стоял человек в черном и пытался угадать направление его взгляда.
— Занятно, а?
— Ни капельки. Я ведь так, из чистого любопытства.
— Но, если не ошибаюсь, вы смотрите на Н.?
— Н.! — повторил Т., до слуха и сознания которого лишь сейчас начало доходить, что его акции, хотя и ничтожно, все же котируются в списке.
— Они у вас есть, да? — не отставал субъект в черном, и при этом у него был вид заговорщика.
— Гм, сколько-то есть, только что от них проку!
— Ошибаетесь, — шепотом объявил черный. — За сегодняшний день Н. должны подняться на много, очень много пунктов. Я стреляный воробей и знаю, что говорю и что делается в верхах.
Т. было все равно, от верхов он, понятно, ничего не ждал — ни хорошего, ни плохого, однако он оценил выгодную ситуацию и спросил, по-прежнему недоверчиво:
— Так вы хотели бы купить у меня акции Н.? — (О, как давно он мечтал от них избавиться!).
— Не сходя с места. Любое количество — хоть миллион!
— Столько у меня нет.
— А сколько есть?
— Кажется, две тысячи.
— Беру.
— За наличные? — промямлил Т., приходя в ужас от собственной смелости.
Черный вынул из заднего кармана чековую книжку и помахал ею.
— Не торопитесь. А какая ваша цена?
Тот назвал умопомрачительную цифру… Оставалось заехать к маклеру и взять у него акции, после чего сделка была совершена.
И теперь Т., не успев толком ничего понять, не зная даже имени своего благодетеля и не разбираясь в таинственном механизме, благодаря которому жалкие акции Н. столь подскочили в цене, купался в золоте, каковое купание, не станем отрицать, неизменно приятным, утешительным и (по многочисленным свидетельствам) укрепляющим образом действует на душу, то бишь на моральное состояние человека.
Умереть, мечтать о смерти было бы в этих условиях глупостью, если не безумием, а посему к чертям убийцу, следящего за ним исподтишка! С такими деньгами ничего не стоит купить его второй раз, заставить забыть про уговор… «Хотя, учитывая закваску этого малого, уломать его будет непросто», — на секунду усомнился Т.
В итоге — отличное настроение, состояние полной эйфории, а это уже опасно. Богатство досталось Т. чересчур легко; кроме того, история с акциями, и в самом деле подскочившими до головокружительной цены, соблазнила его на такие спекуляции, для каких у Т. не было ни опыта, ни таланта. Иными словами, Т., который бросился играть на повышениях, на понижениях, неизвестно на чем, обнаружил в один прекрасный день, что у него ни гроша.
Просадить столько денег! Да, бывает. И вот он опять без надежд на будущее, без утешителей, без утешительниц… «Хорошо еще, что год на исходе, — подбодрил себя Т., — убийца не должен подвести, он человек порядочный».
А до истечения годового срока еще оставалось больше месяца. Правда, рассказывать, в каком кошмаре, в каком отчаянии провел Т. этот месяц, не входит в нашу задачу.
7
Пришел последний день, а с ним и убийца.
— Сегодня последний день, — напомнил он для начала.
— Слава богу! — закричал Т. — Как видите, я готов.
Странно, но убийца казался растерянным.
— Есть кое-какие неясности, — буркнул он.
— А именно?
— Вы… да я уже вам говорил… то вы хотите умереть, то нет: у вас семь пятниц на неделе.
— Вот оно что! Тогда я тоже повторю: а вам-то не все равно?
— В свое время я высказывал свои соображения, — возразил убийца. — К примеру, если я убираю вас, когда вы хотите умереть…
— …то в работе недостает смака, я помню. Что же вам помешало убить меня, пока я был счастлив?
Убийца, который и впрямь был в этот вечер не в своей тарелке, уставился на острые блестящие носы собственных башмаков. Когда он наконец ответил, его слова ошеломили Т.
— Мне не хватило смелости.
— Что?! Вам, такому, как вы, не хватило смелости…
И прочее, и прочее.
И убийца, дав схлынуть высокой волне удивления (или волне высокого удивления), подтвердил:
— Должен признать, к своему стыду: убить вас мне не хватает смелости.
— О господи, как же так? — (Все равно что задать этот праздный вопрос другу, который признался вам, что стал импотентом).
— В общем, не надо бы мне браться за это дело, зря согласился.
— Позвольте, но почему?
— В общем, по нашему уговору получилось, что я должен быть в курсе вашей жизни, все время про вас помнить, как бы в ваше положение входить.
— Ну и что?
— Ах, дорогой друг, разве не понятно? Жизнь, человеческая жизнь, какова бы она ни была… Нет уж, увольте, откровенно говоря, это не для моих мозгов, и я не смогу объяснить, нипочем не смогу! Слишком это сложно, слишком запутанно… Смекаете?
— Представьте, нет. Но не в этом суть.
— В этом, в этом. У любого дела, даже такого, как человека убить, свои правила есть… Ну и еще тут одна загвоздка имеется.
— Какая такая загвоздка?