Федериго Беццика? Какая неожиданная честь! Да ведь она, синьора Дирче, была наслышана о нем и восхищалась его жизнью и характером вон еще когда — года два назад, в начале своего bèguin Джампаоло, еще при покойном супруге, втором покойном супруге (поднятый палец указал на большой портрет маслом, изображавший лысого господина). Федериго Беццика!.. Доведись ей встретиться с ним раньше… Кто знает, кто знает… Самый верный, самый достойный, самый замкнутый из друзей Джампаоло. Нехорошо столько времени скрываться, ай-ай-ай! Застенчивость? Любовь к тихой жизни? Она понимает (и как!) его вкус к beata solitudo, у них столько общего, и она верит, что это станет основой доброй и крепкой дружбы. Джампаоло? Да, Джампаоло работает, но он скоро появится. А пока можно воспользоваться ожиданием и поболтать для лучшего знакомства. Гость предпочитает португальский портвейн, сухой мартини, негрони? Фабрицио, куда запропастился этот бездельник Фабрицио? Портвейн для господина, да поживей!
Федериго еще ни разу на нее не взглянул: в полутемной гостиной женщина сидела слишком близко, чтобы он осмелился повернуть голову. Но огромное зеркало — трюмо, произнесла она, — отражало ему странный образ нахохлившейся птицы с дрожащими крыльями носа (клюва), серо-буро-малиновыми волосами и подведенными глазами, горящими наружным светом. Она зажигала глаза, как чиркают зажигалкой, давая прикурить гостю, и тут же гасила их, заключая в черепаховую оправу.
Через некоторое время появился Джампаоло в рубашке, без пиджака и поцеловал руку супруге. Нерешительно промямлил несколько слов. Когда настала их очередь, вперед выступили тощие, желтые и какие-то неуверенные в себе Антенор и Гонтран, сыновья первого покойного супруга (палец поднялся, указывая на портрет усатого офицера), и Розмари, дочка второго. Был уже час. Госпожа Дирче объявила, что Федериго останется разделить с ними трапезу. Все перешли в столовую, где под бронзовой статуей ныряльщика, приготовившегося нырнуть в их сторону, был застелен вышитой скатертью стеклянный стол, и Фабрицио, выждав, пока хозяин наденет пиджак, подал бульон в чашках, суфле из сыра, раков, жареные кабачки и корзиночку сушеных фруктов. После обеда вернулись в living-room; кофе долго стекал через фильтр, и все это время тщательно выбирался подходящий ликер. Когда Антенор, Гонтран и Розмари попросили разрешения уйти, Федериго попытался было откланяться, неосмотрительно сославшись на желание отдохнуть (послеобеденная привычка, каковую одобряла и разделяла синьора Дирче), но был силой помещен тут же, в гостиной, на софу — дескать, сосните без всяких церемоний. Два часа он промаялся в темноте, взвинченный донельзя. Не было слышно ни звука: похоже, все спали.
Что делать? Время тянулось бесконечно. Смелости ему придали часы на стене — пробили четыре раза. Федериго вскочил, открыл ставню, привел в порядок ненавистный диван и на цыпочках вышел из гостиной, намереваясь проскользнуть в прихожую. Однако Фабрицио оказался начеку и поднял тревогу, в результате чего на Федериго обрушилась из глубины гостиной новая лавина уговоров.
Скоро чай. Так сразу уйти, но почему? Неотложные дела? Полноте! Нездоровится? Общеукрепляющее лечение — вот что ему нужно. Скажем, небольшой курс picûres Бескапе внутримышечно. Тот же препарат, что она колет Джампаоло. Ах, ему уже советовали? Тем лучше. Нет-нет, вот откладывать-то как раз и не следует. Да зачем в аптеку? Лекарство есть, она все сделает сама, она прекрасно умеет, как-никак закончила курсы медсестер. Помилуй бог, чего тут стесняться, свои люди! Сейчас, одну минутку.
Она вернулась, вооруженная шприцем, и Федериго пришлось улечься на гору подушек, подставив часть себя — несколько квадратных сантиметров — жалу хозяйки дома. Подавленный, он счел своей обязанностью задержаться еще немного, и в это время в гостиную вступил Фабрицио, толкая перед собой чайный столик на колесиках. К церемонии чаепития вновь был допущен Джампаоло, который сообщил, что погода испортилась. Шел дождь. А Федериго был без зонта.
Синьора Дирче моментально приняла решение. Федериго останется ужинать. Какое там надоел — все будут очень рады! Он отказывается? Уму непостижимо! Или он их знать не желает? В глазах у нее сверкнула угроза. И Федериго ответил вялым протестующим жестом — да нет же, никто не отказывается, черт возьми, он остается.
Шумел дождь, опять появились Антенор и Гонтран с собакой, был подан вермут, и после часа приятной беседы на пороге вырос Фабрицио в белых нитяных перчатках и объявил, что можно ужинать. Хозяйка, взяв Федериго под руку, проводила его в столовую, где уже ждал райский суп с клецками, заливной кролик и персики в сиропе. Фабрицио стоял наготове с теркой и пармезаном, чтобы в нужный момент посыпать первое сыром. Разговор коснулся любви и после ухода мальчиков оживился. Часов в десять несколько ударов грома сотрясли дом. Уходить в такую погоду было немыслимо. Фабрицио мог бы отвезти его на машине, но, к несчастью, ее не успели починить: задний мост не в порядке. Ну да ничего страшного, в доме есть комната для гостей — прелесть какая уютная. Она сама ее обставила. Заварить ему ромашку или мяту? Может, он примет таблетку бромурала? Они увидятся утром, за завтраком. А до этого, часиков в восемь, Фабрицио — он уже предупрежден — принесет ему в комнату чашечку черного кофе. Ему что-нибудь нужно? Ванная направо, выключатель слева. И спасибо, что он зашел, лиха беда начало, она надеется часто видеть его в доме. Спасибо, еще раз спасибо, good-bye, спокойной ночи.
Дождя уже не было. Подойдя к окну в своей комнате, Федериго прикинул: для прыжка слишком высоко. К тому же пришлось бы еще перелезать через решетку сада. А злющая собака Томболо?
Поколебавшись, Федериго затворил окно и увидел аккуратно разложенную для него пижаму второго покойного супруга (а может, первого). Он взял ее двумя пальцами, но тут же выронил, услышав стук в дверь. Это был Джампаоло, который принес старые комнатные туфли.
— До завтра, — сказал Джампаоло. — Увидимся днем, с утра я должен работать. Ну а ты-то когда женишься?
Акилле Кампаниле
ЗНАМЕНИТЫЙ ПИСАТЕЛЬ{2}
Перевод Е. Дмитриевой.
Флоро д'Авенца сел в поезд на маленькой станции. Пассажиры купе повернулись к новому попутчику, вымокшему под дождем, заляпанному грязью, и в глазах у них отразилась неприязнь. С его зонта стекала вода, брюки были закатаны по щиколотку. Вошедший — он мог сойти за скромного деревенского лавочника — занял единственное свободное место в углу и прикрыл глаза от яркого электрического света. В купе возобновился разговор, прерванный было появлением этого человека.
Тут подобрались любители дорожной болтовни: подобные люди, видя друг друга впервые, бросаются наперебой описывать свое житье-бытье, при расставании бурно прощаются, заверяя, что рады знакомству, клянутся в вечной дружбе, высказывают надежду, нет — твердое намерение повидаться в самое ближайшее время и в более подходящей обстановке, после чего отправляются каждый своей дорогой, чтобы никогда уже не встретиться.
— Вы не поверите, — изливался пожилой господин, продолжая разговор, начала которого Флоро д'Авенца не застал, — но я вас совсем не таким представлял. Во-первых, старше. Ведь ваше имя уже давно пользуется известностью. А может, человек никогда не видел живой знаменитости? Вот он и думает: раз известная личность, значит, по меньшей мере из прошлого века.
— Тут еще вот в чем дело, — раздался писклявый женский голос. — Читаешь книгу — и у тебя складывается определенный образ автора. Я, например, считала вас пожилым и полным. А вы вон какой — молодой, интересный. В ваших романах столько жизненного опыта, такое знание человеческой души! Потому и чувствуется, что их написал человек солидный, глубокий — настоящий мыслитель. Приятный сюрприз! Теперь с еще большим удовольствием буду вас читать.
Флоро д'Авенца с любопытством приоткрыл один глаз и украдкой посмотрел. Лестные слова были обращены к элегантному молодому человеку с необыкновенно тонким одухотворенным лицом.
Кто он, этот загадочный красавец? Этот молодой, но уже знаменитый писатель, чье имя давно пользуется известностью и в чьих книгах столько жизненного опыта? Как ни ломал себе голову Флоро д'Авенца, ни одно имя не ассоциировалось у него с этим романтическим обликом поэта. Флоро д'Авенца вел довольно замкнутый образ жизни, и знакомых в литературном мире было у него раз-два и обчелся. Но многих он знал по фотографиям. Писатель же, сидящий напротив, никого ему не напоминал. И Флоро д'Авенца подумал, что умный вид и одухотворенное выражение лица еще ни о чем не говорят и перед ним доморощенный сочинитель, один из тех неведомых гениев, про коих известно, что им несть числа на белом свете; издав книжонку за собственный счет, они рассылают ее маститым писателям, выпрашивая отзыв. Подобные книжонки нередко снабжены портретом автора, этакого мятежного пиита, ловца химер и грез туманных. Тут, правда, упоминали об имени, которое давно пользуется известностью. Но ведь и у этих доморощенных гениев есть свой круг, где они известны.
— Лично я в литературе не особенно разбираюсь, — подхватил между тем один из пассажиров. — Не силен по этой части. Читал мало, но вас, к счастью, читал и теперь, когда увидел воочию, восхищаюсь вами еще больше. Надо сказать, у нашего брата обывателя бытует представление, что если писатель — значит, кабинетный человек, нелюдим. Вы же наглядно опровергаете эту ошибочную точку зрения. Кстати, у вас очень спортивный вид.
— Я занимаюсь спортом, — подтвердил молодой и, похоже, именитый писатель, проводя по волосам рукой, на которой ослепительно играл брильянтовый перстень. — Насижусь за письменным столом — скачу на лошади. Люблю грести. Летаю в аэроклубе.
«Если он действительно неслучайный человек в литературе, — мысленно рассуждал Флоро д'Авенца, — тогда в высшей степени странно, что он меня не знает. Хотя бы по фотографиям в газетах…»
Правда, уже не первый год Флоро д'Авенца ревниво следил, чтобы в печати появлялась одна и та же его фотография — на которой ему двадцать пять лет. Сейчас ему пятьдесят, но не настолько же он изменился, чтобы его нельзя было узнать!
Между тем юный пиит, к великому удовольствию слушателей, не отличавшихся особой взыскательностью, сыпал афоризмами. То был фейерверк острот, в большинстве своем — с бородой, давным-давно известных Флоро д'Авенца.
Через некоторое время элегантный молодой человек стал собираться.
— Вот и моя обитель.
— Вы здесь живете? — спросили его.
— У меня тут замок, — бросил он с барственной небрежностью. — Забираюсь сюда на несколько месяцев в году: ищу уединения…
По просьбе спутников он великодушно дал несколько автографов. И, галантно поцеловав дамам ручки, любезнейшим образом со всеми раскланявшись, спрыгнул на перрон маленького полустанка. Все сгрудились у окна — помахать ему на прощание.
— Вот уж не думала, — сказала одна из дам, когда поезд тронулся и все расселись по местам, — вот не думала, что нынче вечером познакомлюсь с Флоро д'Авенца.
Флоро д'Авенца вздрогнул. Невероятно! Этот тип выдавал себя за него, а ему и невдомек. Эти милейшие люди были уверены, что говорят с ним, Флоро д'Авенца, все их комплименты предназначались ему, а он сидел себе в углу, и соседи по купе понятия не имели, что он — это он.
Сейчас он разоблачит самозванца, объявив: «Флоро д'Авенца — это я!» Сейчас поставит точки над «i» — по возможности неторопливо, с добродушной иронией, надо только оправиться от неожиданности. То-то он позабавится, огорошив этих простаков! Он будет играть с ними, словно кошка с мышкой, будет упиваться своего рода реваншем, который возьмет у них.
Первым долгом он погрузил руку в карман, проверяя, есть ли у него с собой документы.
— Представьте себе, — заговорил пассажир, доселе молчавший. — Мне всегда было приятно его читать, а теперь, после знакомства с ним, я убедился, что и человек он приятный.
— Очень! — подхватила молоденькая девушка, тоже до сих пор молчавшая. — Мне не терпится почитать его книги.
Флоро д'Авенца убедился, что документы при нем. С колотящимся от волнения сердцем — природная застенчивость, ничего не поделаешь! — он приготовился к эффектной сцене. «Прошу прощения, господа, что позволяю себе вмешаться в вашу беседу, но, насколько я могу судить, речь идет обо мне», — объявит он. «Как прикажете вас понимать?» — спросят они. «Да вот извольте взглянуть», — и даст полюбоваться удостоверением с фотокарточкой. Нет, слишком банально. Он скажет: «Коль скоро, милостивые государыни, я внушаю вам симпатию…» Нет, не то. Придумал. Он скажет: «Сожалею, что вынужден внести диссонирующую ноту в ваш хвалебный хор, но, будучи близко знаком с Флоро д'Авенца, смею не согласиться…»
Его мысли прервал возобновившийся разговор.
— В самом деле, какой славный человек!
— Яркая личность! А до чего держится просто!
— Сколько обаяния!
Флоро д'Авенца раскрыл было рот, дабы, разоблачив самозванца, коего к тому времени след простыл, обратить на себя эти медовые излияния.
— А какое неистощимое остроумие!
«Откуда им знать, что Флоро д'Авенца — это я?» — подумал Флоро.
И правда, откуда? Откуда им было знать, что знаменитый писатель и этот скучный, неразговорчивый человек в углу — одно и то же лицо?
Он посмотрел на этих людей, очарованных Флоро д'Авенца, который не был Флоро д'Авенца, и представил себе, каким сам он выглядит скучным, замкнутым, подумал о своей застенчивости, о грязных башмаках, засученных брюках, мокром зонте, представил свое усталое после утомительного дня лицо, вспомнил того, другого — общительного, остроумного, брызжущего молодостью, элегантного, обаятельного, с напомаженной волнистой прической, в шелковой сорочке. А замок? Воображение спутников рисовало знаменитого Флоро д'Авенца в мрачноватой просторной зале старинного рыцарского замка: сидя перед потрескивающим камином и потягивая доброе вино, он отдает распоряжения преданному седовласому слуге.
Флоро д'Авенца решил, что производит лучшее впечатление в облике другого. И промолчал.
Поезд бежал сквозь ночь, убаюкивая воображение, грезы, воспоминания пассажиров.
СРЕДСТВО ОТ БЕССОННИЦЫ{3}
Перевод Е. Дмитриевой.
В тесном номере, где Артуро и Густаво пришлось поместиться вдвоем, поскольку других свободных комнат в гостинице не оказалось, нестерпимая духота летней ночи, а также тяжесть в желудке — результат чересчур обильного, против обыкновения, ужина — не давали первому из них уснуть. Мученически вздыхая при каждом движении, он елозил по кровати, принимая самые невероятные позы: то укладывался поперек, так что голова свешивалась вниз, то ложился ногами на подушку, то зажимал подушку между колен, — и все это в надежде, что смена положений, непривычная поза или секундная прохлада нескольких квадратных сантиметров постели, еще не нагретых телом, помогут ему заснуть.
Но сон не приходил.
И это бы еще полбеды: главное, Артуро злился на приятеля, преспокойно спавшего на соседней кровати мертвым сном. Злился и завидовал.
Он и не подозревал, что Густаво, которого он считал спящим, на самом деле тоже не спит и не меньше его изнывает от духоты и бессонницы. Просто, пока Артуро вертелся на постели, ища спасения в динамике, Густаво уповал на статику, на абсолютный покой, боялся шелохнуться — иначе все пойдет насмарку.
Временами ему казалось, что еще немного, совсем чуть-чуть, и на него снизойдет то вожделенное полузабытье, то туманное облако, которое, сгущаясь, предшествует сну и уже при первых признаках равнозначно долгожданной вести, что муки бессонницы после стольких страданий наконец позади. Но достаточно было малейшего шороха, и он вздрагивал, и сон — пугливая черная птица с бесшумными крыльями — улетал прочь. Нетрудно представить, как раздражал его неугомонный Артуро, под которым скрипели пружины кровати, нетрудно представить, с какой ненавистью слушал он мученические вздохи своего друга. Лучшего друга, ничего не скажешь, но сейчас он готов был его задушить собственными руками.