Не знаю, до какой степени правдивы свидетельства других жертв о размерах выкупа. Разумеется, я имею в виду цифры, названные в доверительных, частных беседах: публично никто не признался, что уплатил столь крупную сумму. Никому не хочется объявлять налоговому управлению, что у него имеются вклады в банках соседней страны. На это похитители и рассчитывают. Есть и другая причина, заставляющая жертву молчать: сумма уплаченного выкупа, даже если имеется документальное подтверждение, также облагается налогом. Во всяком случае, сравнивая свои капиталы с капиталами других похищенных, я не могу не признать, что со мной обошлись по-божески. Например, некий Дзаннино уплатил всего миллиард, но для него это огромная потеря, поставившая под удар все дела строительной фирмы «Дзаннино энд компани». И чтобы как-то уцелеть, ему пришлось просить заем у одного миланского банка, контролирующего Анонимную корпорацию похитителей. Если Дзаннино, мелкий предприниматель, уплатил один миллиард, то с меня похитители могли потребовать как минимум пятнадцать.
Я заранее знал, что рано или поздно настанет мой черед, что меня схватят и увезут в Швейцарию. На этот случай я перевел в один из цюрихских банков шесть миллиардов лир. Полиция через своего представителя сама посоветовала мне держать наготове такую сумму, так же как она рекомендует всем хранить дома наличные деньги на случай ограбления. Ясное дело, похититель, так же как и обыкновенный грабитель, не может вернуться домой с пустыми руками. Работа у них рискованная, она требует существенных денежных затрат, и неудача способна довести их до крайнего ожесточения. Нередко это люди с неустойчивой нервной системой, им ничего не стоит выстрелить в тебя или отрезать ухо — такое случалось уже не раз. Впрочем, проведи мои похитители более тщательную проверку сумм, которые я переводил в Швейцарию, они наверняка могли бы получить с меня куда более крупный выкуп. Словом, по моим расчетам, я сэкономил по меньшей мере четыре миллиарда. Жаловаться не приходится, не так ли?
Надо, однако, заметить, что слухи о редкой предприимчивости бандитов весьма и весьма преувеличены. Мне это, конечно, на руку, но, будь похитители моими подчиненными, я бы их всех уволил. Правда, они могут позволить себе некоторые небрежность и дилетантство, так как уверены в молчании и даже пособничестве своих жертв. Те, кто пытались осложнить этим бандитам задачу, переведя свои миллиарды из Швейцарии в Испанию, в Португалию или в Лихтенштейн, вынуждены были потом совершить гораздо более утомительное путешествие в одну из этих стран. Я уже не говорю о трудностях, связанных с перемещением капиталов, и о риске потерпеть убыток из-за валютных и политических неурядиц.
На Милан опускается тьма, и небо из серого стало черным; скоро придет врач для профилактического осмотра и объявит, что я пока что нахожусь в состоянии шока. Это позволит еще на несколько дней оттянуть допрос в полиции. В ожидании врача я делаю кое-какие пометки в блокноте, готовясь рассказать об обстоятельствах похищения. Свой монолог я выучу наизусть и потом произнесу в полиции без запинки. А так как врач, по договоренности со мной, заявит, что я еще не вполне оправился от потрясения, мне простятся некоторые мелкие несуразности. Но о Швейцарии и о воздушном путешествии я должен забыть раз и навсегда. Когда похищения только-только начались, полиция проводила тщательное, серьезное расследование, теперь же допросы свелись к простой формальности. Конечно, я предпочел бы избежать и этой, достаточно неприятной, процедуры, но моя секретарша слишком сильно разволновалась и сделала то, чего ни в коем случае не должна была делать: после того как бандиты увели меня из моего кабинета, сразу вызвала полицию. Чрезмерно впечатлительные секретарши — сущее бедствие!
Единственное, что меня смущает во всей этой истории, — огласка. За год в нашем городе произошло около полусотни случаев похищений — я говорю, разумеется, о людях, занимающих определенное общественное и материальное положение, — а в газеты попало из них не более десятка. Увы, я оказался в их числе. Остальные рассказывали о своих злоключениях только в узком кругу, и мне точно известно, что многие завышали сумму уплаченного выкупа, а некоторые вообще придумали все от начала до конца, чтобы придать себе больше веса.
К примеру, я не верю, будто Каноби, владелец фабрики оптических стекол, уплатил миллиард лир. Как он мог раздобыть миллиард наличными, если ему не удается получить банковский кредит в двести миллионов, чтобы спастись от неминуемого банкротства? Да он миллиард лир в глаза не видел, бедняга! А историю с похищением и полетом в Швейцарию он выдумал, чтобы поднять свой престиж в глазах общества.
Ну вот и врач, я уже слышу его шаги. Я должен выказать полнейшее спокойствие, чтобы не смутить его, а главное — не напугать, как это случилось в прошлый раз. Ведь он не только мой личный врач, но и друг. Впрочем, я и в самом деле вполне спокоен. Мне нужно лишь отстегнуть ремень и спрятать его под кресло.
МАФИОЗО{14}
Перевод Л. Вершинина.
Вот уже восемь лет я работаю адвокатом по уголовному праву, и мне часто приходится иметь дело с самыми разными людьми, порой весьма циничными. Я довольно ловко манипулирую статьями уголовного кодекса, да и в жизни неплохо устроился. Но город, где я живу, слишком маленький, и потому мне никак не удается в полной мере проявить свои способности, иными словами — сделать карьеру. Надо, однако, признаться, что события последних месяцев посеяли во мне сомнения, заставили призадуматься: действительно ли я человек практичный, а может, я наивный глупец, неудачник?
Целых полгода я безуспешно пытаюсь вступить в контакт с мафией, но до сих пор мне не только не удалось войти в состав «Достопочтенного общества», но даже отыскать кого-либо, кто бы согласился помочь мне, хоть что-то посоветовать. На первый взгляд мое решение может показаться постыдным, но, право же, это не так. Моралисты, конечно, возмутятся, но ведь сегодня доподлинно известно, что многие видные политические деятели, промышленники, лица свободных профессий связали свою судьбу с мафией. В прежние времена политики, промышленники, лица свободных профессий вступали в масонские ложи, добровольно подчиняясь их тайным ритуалам и обрядам, и это тоже шокировало моралистов. Сейчас над масонами лишь посмеиваются. По сути все эти тайные общества не что иное, как организации взаимопомощи, взаимовыручки, существовавшие еще на заре человечества. И особенно в них нуждаются такие люди, как, скажем, я, — люди, которым трудно проявить свои деловые качества. Я хотел бы перебраться в Милан, но попробуйте в большом городе, где вас никто не знает, найти клиентов! Нет, я не намерен ждать долгие годы, пока обеспечу себе имя и выгодную клиентуру. Поэтому я и решил вступить в «Достопочтенное общество»: через него я получу доступ к людям, которые окажут мне необходимую поддержку и возьмут под свое покровительство.
Пока же я работаю адвокатом в маленьком ломбардском городке. Однажды мне удалось избавить от тюрьмы мафиозо, который занимался рэкетом в барах. В другой раз добился оправдания за недостаточностью улик другого мафиозо, который выстрелил в своего соперника. Словом, кое-какие заслуги перед «Достопочтенным обществом» у меня есть. На свой заработок я могу жить без забот, но карьеры в нашем городишке мне не сделать, это уж точно. В городе два известных адвоката: один — по уголовному, другой — по гражданскому праву. Самые выгодные дела попадают к ним. Ну а молодым специалистам остается только ждать: мне — когда умрет этот крупный адвокат по уголовному праву, а моим коллегам — когда умрет первый в городе адвокат по гражданскому праву. Адвокату по уголовному праву всего лет пятьдесят, и с виду он здоровяк, хотя и поговаривают, будто страдает диабетом. Он спокойно может проработать еще лет двадцать. Нас, молодых адвокатов по уголовному праву, в городе добрый десяток, а больших процессов бывает три-четыре в год, а то и меньше. Понятно, никто из нас не собирается убивать адвоката-монополиста. По правде говоря, он того заслуживает, но еще не было случая, чтобы один адвокат убил другого из-за конкуренции. Такого не бывает даже у врачей, хотя они оперируют сотнями миллионов лир.
Все я это рассказываю не в оправдание себе, а просто чтобы вы поняли: у меня нет другого выхода, кроме как записаться в «Достопочтенное общество». Первым делом я отправился в Палермо, подобно тому как человек, желающий в совершенстве изучить английский язык, едет в Оксфорд. В Палермо я остановился в гостинице, известной тем, что там собираются главари мафии. Гостиница была для меня дороговата, но я заранее знал, что осуществление моего замысла потребует определенных расходов. Я с максимальной осторожностью спросил у портье, не может ли он мне помочь — разумеется, за солидное вознаграждение. Вначале он притворился, будто не понимает, а потом сказал, что о мафии ничего не слышал и помочь мне не в состоянии. Тогда я обратился к хозяину гостиницы, но с тем вышло еще хуже. Он заявил, что мафии вообще не существует, все это — басни, которые распространяют болтуны с континента. Я настаивал, и тогда он, похоже, рассердился и даже возмутился не на шутку, хоть я и объяснял, что я не журналист и не полицейский агент, а просто хочу стать мафиозо. Для этого я желал бы познакомиться с одним из главарей мафии и, прежде чем меня ему представят, готов подвергнуться любым испытаниям. И еще добавил, что по профессии я адвокат, сумел добиться освобождения двух мафиози и ничего иного не желаю, как честно служить мафии, стать одним из членов «Достопочтенного общества». Но говорить с ним было все равно что со стенкой. На следующий день он мне объявил, что дальнейшее мое пребывание в его гостинице нежелательно, так что пришлось мне перебраться в другую.
Вы не поверите, но за целый месяц жизни в Палермо мне не удалось вступить в контакт ни с одним мафиозо. Между тем я не похож ни на полицейского, ни на шпика. У меня полноватое и благодушное лицо вполне добропорядочного человека. Хотя, может, они потому и не пожелали иметь со мной дело, что у меня слишком мирный вид? На экране в облике мафиозо всегда есть что-то подозрительное, и лицо у него, как правило, в шрамах. Во мне же нет ничего подозрительного, а на физиономии, увы, ни единого шрама. Но я человек упрямый и так легко не сдаюсь. Всеми путями я пытался войти в контакт с теми, кого газеты и общественное мнение считают причастными к мафии. Начал с самых известных адвокатов, которые защищали мафиози на процессах, затем познакомился с владельцами строительных фирм, директорами банков, кредитных контор, государственных учреждений и другими должностными лицами, как две капли воды похожими на уже упомянутых мною героев киноэкрана. Нередко мне стоило большого труда попасть к ним на прием, приходилось изобретать самые немыслимые предлоги, но результат всегда был один и тот же. Когда я говорил, что хочу вступить в ряды мафии, больше всего почему-то оскорблялись политические деятели, хотя я всякий раз добавлял, что готов записаться и в их партию. Одни смеялись мне в лицо, другие приходили в ярость и грозили подать на меня в суд. В конце концов один оптовик, сбывавший фрукты и овощи в палермском порту, недвусмысленно заявил, что если я в двадцать четыре часа не уберусь из Сицилии, то может случиться неприятность. Так я оказался в Риме.
Здесь мне пришлось начать все сначала. Я утешал себя тем, что жители Палермо — народ недоверчивый, и к тому же полиция там неотступно следит за каждым. И потом, они все-таки сицилийцы. В Риме дела мои сложатся куда лучше, думал я. А вышло хуже некуда. Министр, которого все считают главой мафии, вообще не захотел меня принять. Мне удалось увидеться лишь с его секретарем. У него свой кабинет в здании рядом с министерством. Кабинет роскошный, но я так и не понял, какие он там решает дела. Секретарь министра говорил со мной вежливо, но с иронией, и, по-видимому, моя просьба его позабавила. Но когда он сообразил, что я не шучу, то сухо сказал, что я ошибся адресом, и немедля указал мне на дверь. Наконец мне удалось встретиться с помощником министра, которого все знают как крупного мафиозо и поговаривают, будто фактически ему принадлежит половина Сицилии. Он выставил меня из кабинета ровно через три минуты, пригрозив принять какие-то меры. Какие — я толком не понял, потому что он говорил на сицилийском диалекте. Удивительнее же всего то, что каждого из них поистине изумляла моя просьба, все они так или иначе давали мне понять, что никакой мафии не существует. А это лишний раз подтверждает, что мафия — вещь серьезная, настоящее тайное общество со своими суровыми законами, которые все его члены обязаны соблюдать беспрекословно. Одного не понимаю: как все же им удалось вступить в «Достопочтенное общество»? Никогда не слышал, чтобы кто-нибудь родился мафиозо или что этот титул передается по наследству. Я упорно спрашиваю себя: как стать мафиозо?
Ясно, что у мафиози есть определенный условный знак, при помощи которого они распознают друг друга, и если не знаешь этого пароля, то и не мечтай попасть в «Достопочтенное общество».
Я даже прибег к уловке: попытался показать предполагаемым мафиози, что я тоже член мафии, свой человек. Тонкий намек, пара фраз на сицилийском диалекте, многозначительный прищур и все такое. Я надеялся, что кто-нибудь заговорит со мной откровенно, раскроется. Но наткнулся, как и прежде, на стену молчания и подозрительности. Я заявил, что готов бесплатно защищать на суде попавшего в беду мафиозо. А мне говорят — зря стараешься, мафии не существует, все это вымыслы журналистов.
В какой-то момент я и сам усомнился: существует ли мафия, может, все это блеф? Я беспрестанно завожу об этом разговоры с самыми разными людьми и слышу от них, что крупнейший банк — в руках мафии, известная клиника — тоже, как, впрочем, и целая сеть гостиниц, а некое акционерное общество лишь легальное прикрытие для темных дел мафиози. Послушать моих собеседников, так мафия проникла и в банки, и в промышленность, и в государственные учреждения; она держит под контролем торговлю наркотиками, рынки сбыта, строительные подряды, занимается похищением людей. Все уверяют, что и крупные политические деятели, и важные полицейские чины, и прокуроры либо члены мафии, либо связаны с нею. Я всячески стараюсь познакомиться с этими людьми, но они упорно избегают всяких разговоров о мафии, и все мои надежды лопаются словно мыльный пузырь. Однако я не сдаюсь. Из Рима поеду в Милан и начну все сначала. Постараюсь связаться с калабрийской мафией: говорят, она моложе, менее замкнута и более активна, чем сицилийская.
СЕРАЯ ДЕВУШКА{15}
Перевод Е. Дмитриевой.
Я девушка в сером из рекламной передачи «Карамель „Мультигуст“», каждый вечер в пятницу я появляюсь на экране телевизора, в левом углу. А со второй девушкой, которая в правом углу, ну такая, ярко одетая, с бантиками в волосах, — пугало пугалом, — я с ней даже не знакома. Знаю только, что она снималась в порнографических фильмах, а карамель стала рекламировать, чтобы себе рекламу сделать. Артисты должны при каждом удобном случае показывать свое лицо, иначе зритель их забудет, и прощай карьера. Нет, конечно, ноги — тоже важно, но лицо важней. Если показать отдельно ноги знаменитой актрисы, их ни один человек не узнает. Ноги могут быть красивые, могут быть некрасивые, но только все они безликие.
Когда меня пригласили рекламировать карамель «Мультигуст», я обрадовалась и сразу согласилась. Не только из-за денег, но еще и потому, что буду появляться на экране каждую неделю шесть месяцев подряд, прямо перед выпуском новостей. Телезрителей-то миллионы! Я подписала контракт на месяц и с аванса заплатила первый взнос за цветной телевизор.
В тот вечер, когда первый раз передавали мою рекламу, я позвала двух подруг. Все-таки я волновалась и, пока ждала передачу, съела целый пакетик «Мультигуста». Мне нравится эта карамель, хотя и говорят, будто в ней много химических красителей. Но сейчас не об этом, а о самом главном: когда я увидела себя по телевизору, я обалдела. Мало того что я одета была в серое, так мне еще лицо сделали серым и ноги тоже. Как, каким способом — понятия не имею, а только если бы я заранее знала, я бы точно отказалась или по крайней мере заставила бы их заплатить в два раза больше. Раз так — нечего было и деньги тратить на цветной телевизор, прекрасно бы старым обошлась, черно-белым. Наверно, они во время съемок применяли особое освещение или еще что-то — не знаю, во всяком случае, добились, чего хотели: смотреть тошно. Ведь я по рекламе не ем карамель «Мультигуст», это моя цветастая напарница жует ее без передышки.