Уверенность в своих силах в Келина вселяло и то, что его правой рукой в обороне города являлся бывалый казачий полковник Левенец, участник ряда боев со шведами в Лифляндии и Польше. В свое время, не прибыв на раду в Глухов для избрания нового гетмана, хотя был приглашен на нее, он навлек на себя подозрения, но после того как приказал впустить в Полтаву войска бригадира князя Григория Волконского и обратился к своему полку с универсалом честно служить царю Петру, они исчезли. А когда он отправил свою семью из Полтавы в Харьков и отдал сыновей в русское военное училище, его стали считать одним из вернейших России старшин.
Большая часть Полтавского полка находилась при гетмане Скоропадском, а с Левенцом в городе оставались всего две тысячи сабель. Правда, казаками себя объявили шестьсот полтавских обывателей, которые, получив вдобавок к своим саблям и пистолетам из крепостного арсенала мушкеты, влились в реестровые сотни Левенца. Защищать город вместе с мужьями и отцами изъявили желание многие женщины и подростки, умевшие, к удивлению русских офицеров и самого Келина, неплохо владеть не только саблями и пиками, но и стрелковым оружием. Принять участие во вспомогательных действиях при отражении шведских штурмов были намерены собравшиеся в город окрестные селяне, и их помощь при обслуживании пушек, подносе боеприпасов, перевязывании раненых, восстановлении разрушенных неприятельским огнем укреплений была весьма кстати.
Келин предчувствовал, что королевская армия в весенней кампании вряд ли станет рваться к Москве напрямик, поскольку именно это направление лучше всего было защищено русскими войсками, а постарается выйти для удара в центр России по новому маршруту. Возможно, для этого ей вначале потребуется захватить Полтаву, оседлавшую ведущий из центральной России на Запорожье и дальше в Крым Муравский шлях, чтобы иметь ее своей тыловой базой и связующим звеном с примкнувшими к королю Карлу сечевиками и союзными ему турками.
Поэтому появление противника сегодня, первого апреля, под стенами города не было для полковника неожиданностью. Неожиданностью оказалось другое — атака небольшим шведским отрядом крепостного вала. Бой был скоротечным и закончился отступлением противника, потерявшего 32 солдата убитыми и шестерых пленными. Хотя защитники города тоже понесли потери — шестеро убитых и двое раненых, — первый успех окрылил их. На следующий день шведы повторили разведку боем, отхлынув от вала после прозвучавшего залпа и оставив во рву восемь своих трупов.
А третьего апреля на подступах к Полтаве появились значительные вражеские силы, и примерно полторы тысячи пехотинцев, не сделав по крепости ни единого орудийного выстрела, ринулись на штурм ее валов, но были отражены орудийным и мушкетным огнем. На другой день к неприятелю подошли новые войска, и он повторил штурм. На этот раз Келин сделал вылазку за стены крепости двумя отрядами по семьсот человек в каждом, и противник в рукопашном бою был сбит с вала, оставив на нем и во рву свыше сотни убитых. А в ночь на пятое апреля шведы предприняли уже ночную атаку города, продолжавшуюся всю ночь и завершившуюся их отходом на рассвете к своим исходным позициям. Она обошлась королевской армии в 427 убитых, а гарнизон Полтавы заплатил за этот успех 62 убитыми и 91 ранеными.
Осада города началась, и, судя по интенсивности и ожесточенности штурмов, противник имел намерение овладеть крепостью, не считаясь с потерями.
Петр откинулся на спинку кресла, зажал в кулаке дымившуюся трубку, прикрыл глаза. Решение, которое он собирался принять, было настолько серьезным, что его требовалось еще раз хорошенько обдумать и взвесить.
Все ли он предпринял, чтобы не допустить широкомасштабного военного столкновения с Запорожьем, не упустил ли какой возможности уладить разногласия мирным путем, не позволяя разгореться на Украине, как в Речи Посполитой, пожару кровавой междоусобицы? Не вознес ли свое самолюбие и личные амбиции выше интересов державы в ответственнейший момент, когда решалась ее и его, царя Петра, судьба? Нет, он сделал все возможное, чтобы иметь Сечь если не союзницей, то хотя бы другом, и не его вина, что вынужден принимать сейчас решение, от которого с величайшим удовольствием отказался бы.
Разве не приложил он все силы, чтобы сохранить мирные отношения с Запорожьем после измены Мазепы и избрания вместо него гетманом Ивана Скоропадского? Разве не отправил с этой целью к кошевому Гордиенко своих стольников Гаврилу Кисленского и Григория Теплицкого с личной грамотой, в которой «внушал» сечевое товарищество не слушать «прелестей Мазепы», твердо стоять за «своего великого государя и православную веру», «быть в послушании» новому гетману Скоропадскому, известному на Запорожье своим умом и храбростью?
Вместе с грамотой стольниками были привезены пятьсот червонцев для кошевого атамана, две тысячи червонцев для войсковой старшины и двенадцать тысяч для куренных атаманов. Это было не все. За верность России и признание гетманом Скоропадского сечевикам было обещано «на каждый курень по 1500 золотых украинских на каждый год сверх прежняго настоящего годового жалованья». В знак особой царской милости также было обещано прислать войсковые клейноды — знамя, бунчук, литавры, а кошевому атаману и войсковому судье знаки их должностного достоинства — драгоценные «трости»-булавы.
Чтобы придать своему посольству в глазах запорожцев большую значимость и весомость, Петр велел отправить с ним архимандрита Межигорского монастыря Ирадиона Журавского, который должен был донести до сечевиков слово киевского митрополита, а гетмана Скоропадского представлял сотник Лубенского полка Василий Савич. Помимо этого, с посольством на Сечь возвращались четырнадцать запорожских дозорцев, задержанных в разное время мазепинскими сердюками и брошенных в его застенки.
Чем же ответили запорожцы на царскую грамоту и подарки? Дерзновенным письмом, в котором обвинили Петра во враждебном к ним отношении, перечисляли свои прежние обиды и выдвигали три требования, которые Россия обязана была выполнить в знак своего благорасположения к низовому товариществу: установить на Украине порядки, как на Запорожье; отдать сечевикам все мельницы по рекам Ворскле и Пслу, а также перевозы через Днепр у Переволочны; срыть все русские крепости близ Запорожья на речке Самаре и на левом берегу Днепра у Каменного Затона. А до этого они хулили царскую особу на своей раде, и когда архимандрит Журавский заступился за Петра, сечевики обозвали его московским «шпигом» и обещали сжечь живьем в смоляной бочке.
Все стерпел Петр, понимая, что после измены Мазепы ему ни в коем случае нельзя приобретать на Украине еще одного врага — запорожцев. Однако понимая, что не все в жизни зависит от его желаний, он стал относиться к сечевикам как к возможному в ближайшее время противнику, принимая меры, чтобы их переход на сторону Мазепы принес наименьший ущерб русской армии на Гетманщине и всей Украине. Чтобы воспрепятствовать соединению мятежных сечевиков со шведской армией, Петр приказал Меншикову расположить между ними Ингерманландский полк, «дабы иметь око на их поход», а также усилить гарнизоны крепостей Новобогородицкой и Каменный Затон пехотным полком каждую. По распоряжению фельдмаршала Шереметева, опасавшегося проникновения запорожцев на Гетманщину, в Манжалеевку, Поток, Кременчук и Омельники было отправлено по пехотному батальону, которые гетману Скоропадскому было предложено усилить казаками «по собственному розсуждению», кроме этого, ему было предписано взять под свою охрану «места, удобные для сооружения мостов и перевозов».
И все-таки предпринятых мер оказалось недостаточно — перешедшие на сторону Мазепы и короля Карла запорожцы разгромили отряд бригадира Кэмпбела, уничтожили или изгнали русские гарнизоны на юге Полтавского полковничества, соединились со шведами, установив их беспрепятственную связь с Переволочной, Запорожьем и Крымом. После случившегося Петру ничего не оставалось, как вменить в обязанность киевскому губернатору князю Голицыну «наблюдать за спокойствием Малороссии», назначив его правой рукой Чигиринского полковника Галагана, получившего приказ заняться непосредственно запорожцами. Вдобавок 31 марта гетману Скоропадскому был послан указ, чтобы тот перекрыл все дороги на Сечь и в табор Гордиенко по воде и сухопутью, не допуская снабжения запорожцев продовольствием, фуражом и какими-либо другими товарами.
Однако не дремали и запорожцы. Заняв левобережье Днепра от Переволочны до Келеберды, они стали распространять свое влияние и на правый берег реки. Сначала туда переправился отряд в четыреста всадников, за ним последовали другие, и вскоре на Буге действовал полк сечевиков в три тысячи сабель. Начались бои с русскими войсками на территории правобережных уманского и брацлавского полковничеств. Киевский губернатор был бессилен против запорожцев, и когда те захватили город Чечельник и брацлавский полковник Григораш обратился к князю Голицыну за помощью, тот посоветовал ему обходиться собственными силами.
Появление запорожцев также сковало действия сторонников России: кобеляцкий сотник Ерофей Иванов, собравшийся было уйти со своими казаками в Миргород к полковнику Апостолу, не осмелился сделать это, опасаясь сечевиков, по той же причине остался со своей сотней в Келеберде и тамошний наказной сотник Роман Родуст, ранее заявивший о желании примкнуть к казакам Апостола. Зато увеличились силы сечевиков, к которым толпами валили «вольные казаки» и селяне, недовольные поведением царских войск, которые в поисках продовольствия и фуража вели себя почти так же, как шведы. Как доносили дозорцы Скоропадского, за счет добровольцев число казаков Гордиенко увеличилось до пятнадцати тысяч сабель.
Желая исправить положение в свою пользу, Петр вынужден был отправить 4 марта письмо князю Меншикову, которого до этого вызвал к себе в Воронеж: «Ежели вы не в пути, то лучше бы еще немного там для запорожского дела задержались, а сие дело, сам ты знаешь, что не из последних; я уже писал до господина фельдмаршала, чтоб он подался к Переволочне для сего дела; при том же советую и вам». Однако положение не улучшалось, отряды запорожцев распространялись по всей Украине, и 30 марта генерал-лейтенант Карл Ренне писал Петру: «А здесь гораздо от тех изменников большой пожар разгораетца, который надобно заранее гасить».
Измена Запорожья пагубно сказывалась не только на состоянии русских дел на Гетманщине и Украине, но и в Польше. Генерал Гольц, командующий русским Заднепровским корпусом, отправленным на помощь коронному гетману Сенявскому, сообщал, что тот в панике и уже дважды присылал к нему своих генерал-адъютантов с просьбой, «чтобы я маршем своим без дальнейшего отлагательства к нему поспешал», поскольку «коронное войско начинает зело перебегивать и к противной партии переходить». Еще Гольц доносил, что «поляки чают, что приступлением (присоединением) запорожцев к королю шведскому царского величества прежние счастливые удачи и великие авантажи ныне всемерно разрушены суть». Поляки были уверены, что Заднепровский корпус будет перенацелен «покарать запорожцев», и Гольц просил Петра подтвердить его прежние указы о помощи Сенявскому, «дабы опасные перемены упредить и коронное войско в постоянном доброжелательстве состоять».
Если коронный гетман Сенявский был в панике, то «станиславчиков» появление нового союзника окрылило. Сторонник короля Лещинского полковник Хмара занял Оршу, и командир дислоцированных в том районе русских войск Корсак перенес свою ставку под Смоленск, срочно запросив у вышестоящего командования подкреплений. А вскоре стало известно, что на помощь Хмаре движутся к Днепру войска генерала Сапеги. Да что поляки, если после ухода кошевого Гордиенко к Мазепе английский посол в Москве Витворт в своих сообщениях в Лондон стал именовать последнего «мистер Мазепа»!
После того как Гордиенко, не возвратившись на Сечь, обосновался со своим отрядом в Новых Санжарах, Петр приказал Долгорукому предпринять все возможное и невозможное, чтобы «переменить старшину на Сечи», и фельдмаршал поручил сделать это полковнику Апостолу. Прежде делами Запорожья занимался полковник Галаган, однако об этом стало известно Гордиенко, который объявил Галагана своим главнейшим врагом, поклявшись его убить и наводнив Чигирин огромнейшим числом своих дозорцев, полностью парализовавших деятельность Галагана по вмешательству в жизнь Сечи. Угроза гибели Галагана была столь реальна, что указом от 6 апреля Петр велел Меншикову отправить в Чигирин для охраны Галагана полк драгун под командованием генерала князя Григория Волконского.
Выполняя приказ, Апостол тайно послал на Запорожье несколько своих старшин, бывших некогда сечевыми сотниками и куренными атаманами и пользующихся там до сих пор уважением. Задание у них было одно — свергнуть «так или иначе» оставшегося вместо Гордиенко наказного атамана Михайло Симонченко и войскового судью «и во всех противностях учинить диверсию».
Вскоре среди сечевиков поползли слухи, что Гордиенко принял сторону Мазепы не потому, что «его дело правое и законное», а потому что был им подкуплен. Обвинение было серьезным, на собравшейся раде Симонченко не смог его опровергнуть, и Гордиенко заочно был лишен своей должности. Вместо него кошевым атаманом был избран Петро Сорочинский, который немедленно велел войсковому писарю Остапу Сербину рассылать грамоты, «дабы к вору Костке кошевому запорожцы не приставали».
Ничего более серьезного Сорочинскому сделать не удалось, поскольку присутствие неподалеку отряда Гордиенко, который мог в любой миг прибыть на Сечь и навести там свой порядок, сковывало его инициативу. А вскоре произошло непоправимое. Отряд драгун генерала Ренне, немца по происхождению и лютеранина по вероисповеданию, действовавший против сечевиков Гордиенко, в отместку за их успешный налет сжег дотла городки Маячку и Нехворощу на левом берегу реки Орель и перебил до единого человека их жителей без различия пола и возраста. Поступок Ренне, по приказу которого это было совершено, вызвал на Запорожье очередной приступ ненависти к царю-антихристу, покровителю папежников и убийце православных. Собранная по этому случаю рада снова объявила Запорожье сторонницей Мазепы и приказала Сорочинскому отправить посольство в Крым с просьбой к хану принять Сечь «под свою протекцию».
После этого о налаживании каких-либо дружеских отношений с Запорожьем не приходилось и мечтать, и своим военачальникам на Украине Петр отправил письма с требованием «...а наипаче тщитца каналию запорожскую и сообщникоф их искоренять». А покуда запорожцы не были искоренены, Петр чувствовал себя как на иголках — вдруг Гордиенко получит приказ короля Карла оставить табор в Новых Санжарах и двинуться в поход на Киев или к границам Польши? Результат этого предсказать нетрудно — объятая восстаниями против России Украина и многократное усиление войск Мазепы, что может поставить русскую армию на Украине в худшие условия, чем те, в которых сейчас находятся шведы .
До сих пор этого не происходило благодаря бывшему хвастовскому полковнику Палию, чей авторитет и призывы его сподвижников-атаманов могли удерживать на стороне России изрядное число украинцев. Но что произойдет, если на Правобережье появятся многотысячные отряды запорожцев Гордиенко и начнут боевые действия против русских войск, которые, защищаясь, будут вынуждены предпринять против сторонников Мазепы и Гордиенко такие же жесткие меры, что и генерал Ренне в Маячке и Нехвороще? Что тогда? Не обрушится ли на русскую армию вся та ненависть и ярость, что накопилась на Украине против Москвы со времен ее вмешательства в дела соседки? А ненависти к Москве накопилось куда больше, нежели к шведам, впервые появившимся на Украине и союзниками которых объявили себя гетман Мазепа и кошевой атаман Гордиенко. Не придется ли в этом случае русской армии уносить ноги в Украины уже не от шведов, а от малороссийских казаков и селян?
Ни в коем случае нельзя позволить запорожцам взбудоражить Украину! Мало того, что один их кошевой поддержал Мазепу и шведского короля, другой вздумал отдать запорожские земли под власть Крыма! Мало головной боли о Гордиенко, так появятся новые Дорошенко и Юрии Хмельницкие с татарскими ордами! Нет, с Сечью необходимо кончать любой ценой и в кратчайший срок, покуда Палий в состоянии удерживать Правобережье в послушании Москве! Сегодня же необходимо отправить приказ князю Меншикову, чтобы тот послал на Запорожье сильный отряд пехоты, драгун и донских казаков со строжайшим повелением — «истребить все гнездо бунтовщиков до основания!» .