Он взмахнул сигаретой, искательно заглядывая мне в глаза.
— Весьма правдоподобно, — сказал я. — И знаете, где этот бьюик сейчас?
— Откуда мне знать?
— В гараже у шерифа. Вытащили его сегодня утром с четырехметровой глубины у рыбацкого мола на Лидо. В нем был покойник. Кто-то ударил его по голове, машина скатилась с мола, а кнопка ручного тормоза утоплена наполовину.
Броди тяжело дышал, нервно подрагивая ногой.
— Господи боже, это вы мне не шейте, приятель, — произнес он глухо.
— Почему бы нет? По вашим словам, бьюик стоял ниже дома Гейджера, и миссис Рейган в нем не было. Машину взял ее шофер, юноша по имени Оуэн Тейлор. Он приехал к Гейджеру поговорить, так как Тейлор мечтал жениться на Кармен и ему претили забавы, которыми занимался Гейджер. В дом он проник с черного хода с помощью ломика и револьвера и застукал Гейджера, когда тот снимал Кармен голышом. Тут у него револьвер и разрядился, как обычно с ними случается, Гейджер рухнул мертвым, а Оуэн удрал, но с негативом последнего снимка. А вы кинулись за ним и отобрали негатив. Как иначе он оказался бы у вас?
Броди снова облизнул губы.
— Ну-у, это еще не значит, что убил его я. Конечно, слышал я выстрелы и убийцу видел, как он от черного хода бежал к бьюику и умчался. Я — за ним. Внизу он свернул на Сансет. За Беверли-Хилс он пошел юзом, пришлось остановиться, тут я его нагнал и разыграл полицейского. У него револьвер, но нервы-то на пределе, вот я его и обвел: обыскал, выяснил, кто такой, и просто из любопытства забрал кассету. Пока я соображал, что в ней, да еще под дождем, парень опомнился, отшвырнул меня от машины. Пока я поднялся, бьюика след простыл. И больше я его не видел.
— А как вы узнали, что застрелили именно Гейджера? — резко спросил я.
Броди дернул плечом.
— Так я подумал, хотя точно не знал. Но когда проявил снимок и увидел, что на нем, все стало чертовски ясно. А когда сегодня утром Гейджер не появился в магазине и телефон не отвечал, было уже яснее ясного. Тут я подумал, что самое время забрать его книги и потрясти Стернвудов, чтобы было с чем пока слинять.
Я кивнул.
— Звучит разумно. Может, вы все же никого и не убили. Где вы укрыли труп Гейджера?
— Да вы что? Бросьте! Неужели думаете, что я вернулся, возился с ним, ожидая, когда из-за угла нагрянет несколько машин с полицейскими? Да ни за что!
— Кто-то спрятал труп, — заметил я.
Броди пожал плечами, не скрывая ухмылки: он мне не верил. А тем временем дверной замок ожил снова. Броди резко поднялся, глаза его помрачнели. Кинул взгляд в сторону револьверов на письменном столе.
— Опять она здесь, — проворчал он.
— Если это она, браунинга у нее нет, — успокоил я. — Может, кто-нибудь из ваших дружков?
— Нет их у меня. Надоели мне эти игры в кошки-мышки.
Подойдя к столу, взял кольт и, опустив его вдоль бедра, направился к двери. Левой рукой взялся за ручку, отворил дверь сантиметров на тридцать, закрыв собой образовавшуюся щель.
— Броди? — спросил кто-то.
Я не расслышал ответа Броди. Раздалось два глухих выстрела — дуло, надо думать, было прижато прямо к телу хозяина. Навалясь на дверь, от чего та захлопнулась, Броди сполз вниз, комкая ногами ковер. Левая рука, соскользнув с дверной ручки, ударилась о пол, а голова уперлась в дверь. Он не шевелился, кольт остался в правой руке.
Прыжком одолев комнату, я слегка отодвинул тело, чтобы приоткрыть дверь и протиснуться наружу. Из квартиры напротив высунулась какая-то женщина с перепуганным лицом, дрожащей рукой она показала в конец коридора.
Я кинулся по коридору — внизу по выложенным плиткой ступеням печатались шаги — и пустился за ними. В холле увидел медленно закрывающуюся дверь, шаги были слышны уже на тротуаре. Подскочив к двери раньше, чем она закрылась, и толкнув ее, я вывалился вон.
Пересекая улицу, между припаркованными машинами бежала высокая фигура без шляпы, в кожаной куртке. Фигура обернулась, и сверкнуло пламя. В штукатурку стены рядом со мной как бы бухнуло два молота. Фигура кинулась дальше, скользнула между двумя машинами и пропала.
Ко мне подошел какой-то тип:
— Что случилось?
— Стреляют.
— Гос-споди! — он мгновенно исчез в доме.
Поспешив к своей машине, я завел мотор. Съехав с обочины, я не торопясь двинулся вниз по улице. Ни одна другая машина, кроме моей, не стартовала. Мне показалось, что слышу шаги, но полной уверенности не было. Проехав квартала полтора, на перекрестке я обернулся и дал задний ход. С тротуара до меня донеслось приглушенное посвистывание, потом — шаги. Я остановился возле чьей-то припаркованной машины, скользнул между обоими авто и пригнулся, достав предварительно браунинг Кармен.
Шаги стали слышнее, посвистыванье тоже продолжалось, и через минуту вынырнула куртка. Выйдя из укрытия, я обратился к нему:
— Нет ли огня, приятель?
Парень резко повернулся, правая рука взметнулась вверх, к куртке. Глаза его влажно блестели в свете уличных фонарей. Большие темные миндалевидные глаза и бледное красивое лицо, волнистые черные волосы, две пряди упали на лоб. Действительно очень красив — этот юноша из магазина Гейджера.
Он стоял, молча глядя на меня, правой рукой держась за борт куртки. Мой браунинг был опущен.
— Тебе был очень дорог тот твой любимчик, — заметил я.
— Поцелуй меня в… — сказал он тихо.
Вдалеке завыла полицейская сирена, приближаясь к нам. Голова парня повернулась в направлении ее звучания. Я встал к нему вплотную, сунул браунинг под куртку.
— Я или полиция?
Он дернулся головой как от пощечины.
— Вы кто?
— Приятель Гейджера.
— Отвяжись, свинья!
— Это небольшая хлопушка, парень. Если я продырявлю тебе брюхо, пройдет месяца три, прежде чем отлежишься и сможешь ходить. Но ты отлежишься. Настолько, чтобы смог войти в ту симпатичную новую газовую камеру в Квентине.
— Поцелуй меня в… — Он попытался сунуть руку под куртку. Я сильнее ткнул браунингом в его желудок. Испустив долгий тихий стон, он убрал руку и бессильно уронил вниз. Широкие плечи поникли.
— Чего вы хотите? — прошептал он.
Я вытащил у него из-за пазухи пистолет-автомат.
— Садись в мою машину.
Держась к нему вплотную, усадил в машину.
— Садись за руль, парень. Ты поведешь.
Он скользнул к рулю, а я, усевшись рядом, приказал:
— Езжай помедленнее вверх по улице. Полицейские решат, что мы только подъехали, услышав сирену. Потом развернешься, спустишься вниз и поедем домой.
Отложив браунинг Кармен, я приставил ему к ребрам отобранный пистолет-автомат и посмотрел в заднее стекло. Сирена теперь звучала особенно пронзительно. Посредине улицы на нас надвигались два светлых пятна. Они стремительно росли, и вот уже полицейская машина с ревом промчалась мимо.
— Давай, — сказал я.
Парень, развернувшись, спустился вниз по улице.
— Домой, — скомандовал я. — На Лауерн-Террас.
Мягкие губы скривились, и на Франклин-авеню он свернул налево.
— Ты наивный дурачок. Как тебя зовут?
— Карл Ландгрен, — ответил он равнодушно.
— А ведь ты застрелил невиновного, Карл. Джо Броди не убивал твоего любимчика.
Он повторил свои четыре слова и продолжал путь.
XVII
Узенький серп месяца смутно проглядывал сквозь пятна тумана между высокими ветвями эвкалиптов на Лауерн-Террас. В одном из домов в начале улицы громко наяривало радио. Парень свернул к живой изгороди перед домом Гейджера и, выключив мотор, остался сидеть с обеими руками на руле, уставясь прямо перед собой. Сквозь гейджеровские кусты из дома не проникало и намека на свет.
— Дома может быть кто-то?
— Вам лучше знать.
— Откуда?
— Поцелуй меня…
— Именно так человек зарабатывает себе вставную челюсть.
Он продемонстрировал собственную в натянутой ухмылке.
Затем, пинком раскрыв дверь, вылез из машины. Я последовал за ним и, подбоченясь, молча разглядывал тихий дом, высившийся над кустами.
— Порядок, — объявил я. — У тебя ключ — пошли в дом.
— Кто сказал, что у меня есть ключ?
— Не морочь мне голову, парень. Его дал тебе дружок — хозяин. У тебя там хорошенькая, чистая комната. Когда у него в гостях были дамы, он тебя вышибал туда и запирал. Был, словно Цезарь, супругом для женщин и любовницей для мужчин. Думаешь, я не встречал такие парочки, как ты и он?
Хотя я и не выпускал из рук пистолет-автомат и держал его на мушке, он все же размахнулся, нацелившись мне в челюсть. Удар был задуман сокрушительный, только у таких красавцев никаких мускулов в теле, как бы они ни выглядели.
Швырнув к его ногам пистолет, я сказал:
— Может, это тебе нужно?
Он молниеносно нагнулся — реакция у него была неплохой, а я кулаком врезал ему по шее. Повалившись набок, он потянулся к пистолету, а я подхватил его и бросил в машину. Парень встал на четвереньки, вытаращив глаза, кашляя и тряся головой.
— Кулачный бой не для тебя, — сообщил я. — Слишком изматываешься.
Он придерживался иного мнения: ринулся на меня, словно выпущенный из катапульты, целясь в ноги. Отскочив в сторону, я сдавил ему сзади шею в железном захвате, вложив в него всю силу обеих рук. Через полминуты колени его подкосились, и он распластался у меня в ногах, совершенно готовенький. Сходив к машине за наручниками, я завел ему руки назад и защелкнул браслеты на запястьях. Подхватив под мышки, мне удалось оттащить красавчика с улицы за живой забор. Затем я вернулся к машине, и проехав метров тридцать вверх по улице, вышел и запер ее.
Когда я возвратился, он еще не очухался. Я отпер дверь, втащил его в дом. Веки парня затрепетали, глаза открылись, и взгляд его сфокусировался на мне.
Отодвинувшись, чтобы он не достал меня ногами, я начал:
— Веди себя тихо, иначе врежу еще. Всего только тихо лежи и задержи дыхание — надолго, насколько выдержишь, а потом ты будешь вынужден вдохнуть, так как уже побагровело лицо, выпучились глаза, и в конце концов ты вдохнешь, — однако ты привязан к креслу в небольшой уютной газовой камере в Сен-Квентине, и когда вдохнешь, хотя всем существом противишься этому, то задышишь не воздухом, а цианистыми парами. И это в нашем штате называется гуманная казнь.
— Поцелуй меня… — всхлипнул он.
— Выложишь показания, братец, даже не думай иначе. И будешь говорить именно то, что нужно, и ничего из того, чего мы не хотим.
— Поцелуй меня…
— Скажешь еще раз — я тебя прикончу.
Губы его скривились. Оставив его лежать на полу со звериным блеском в глазах, я вышел из гостиной в коридор, включив еще одну лампу. Спальня Гейджера выглядела по-прежнему. Зато в комнате напротив дверь уже не была заперта. Внутри мерцал слабый свет и пахло сандаловым деревом. Два холмика пепла из кадила возвышались на латунном подносике на столе. Свет шел от двух черных свечей в высоких подсвечниках, поставленных на стулья с прямой спинкой по обеим сторонам постели.
На постели лежал Гейджер. Две исчезнувшие из гостиной полосы китайского шелка были выложены на груди в виде креста, закрывая окровавленный халат. Окоченевшие прямые ноги в черной пижаме были обуты в домашние туфли на толстой подошве. Руки поверх шелка скрещены в запястьях, ладони с ровными пальцами покоились на плечах. Губы сомкнуты, и усики а-ля Чарли Чан выглядели так неестественно, словно были наклеены. Широкий заострившийся белый нос.
Я до него не дотрагивался, даже не подходил близко — наверное, был, как лед, холодный и окоченевший, как доска.
Из открытой двери потянуло, и по бокам разгоревшихся свечей потекли капли черного воска. Воздух в комнате был тяжелый, и попахивало мистикой. Выйдя, я запер двери и возвратился в гостиную. Парень не шевельнулся. Я постоял, прислушиваясь, не раздастся ли звук полицейской сирены. Все зависело от того, когда Агнес заговорила и что сказала. Если упомянула Гейджера, полиция может появиться с минуты на минуту. Но она может и не заговорить несколько часов. А вдруг ей вообще удалось улизнуть?
Я посмотрел вниз на парня:
— Хочешь сесть, приятель?
Закрыв глаза, притворился, что не слышит. Подойдя к столу, я поднял трубку и набрал номер Берни Олса — оказывается, ушел в шесть. Позвонив на квартиру, застал его дома.
— Это Марлоу. Сегодня утром ваши ребята нашли у Оуэна Тейлора револьвер?
Он закашлялся, пытаясь скрыть удивление.
— Это сугубо полицейское дело, — ответил он неопределенно.
— Если нашли, в нем должны быть три пустых патрона.
— Откуда тебе, черт побери, известно, — изумился Олс.
— Приезжай на Лауерн-Террас, номер 7244. Покажу, кому достались пульки.
— Ты это мне сообщишь просто так, хм..?
— Просто так.
— Выгляни в окно — увидишь, как я уже подъезжаю, — объявил Олс. — Я ведь заметил, что ты в этом деле чересчур осмотрителен.
— Не то слово, — отозвался я.
XVIII
Олс стоя разглядывал парня — тот сидел на диване, откинувшись назад. Олс смотрел на него молча, светлые брови были взъерошены — жесткие и округлые, как щеточка для чистки овощей, которые при случае раздают служащие фирмы по производству щеток.
— Признаете, что вы застрелили Броди? — спросил он.
Мальчишка снова процедил любимые четыре слова. Олс, вздохнув, посмотрел на меня.
— Может не сознаваться — у меня его оружие, — сказал я.
— Господи, — опять вздохнул Олс, — хоть доллар плати каждый раз, чтобы от тебя по частям что-то вытащить. Это страсть такая или что?
— Не сказал сразу по привычке.
— Ладно, уже кое-что. Я позвонил Уайлду. Подъедем к нему с этим трутнем. Он сядет со мной, а ты меня можешь сопровождать, на случай, если попробует бодаться.
— Как тебе нравится то, что в спальне?
— Потрясающе. Я в общем-то даже рад, что этот юный Тейлор сверзился с мола. Не хотелось бы мне хлопотать, чтобы он попал в руки палача за то, что прикончил такую вонючку.
Зайдя в спальню, я задул черные свечи. Когда возвратился в гостиную, Олс поставил парня на ноги, а тот уставился на него черными злыми глазами, и лицо было жестким и белым, как застывший бараний жир.
— Пошли, — приказал Олс, обхватив плечи юноши, словно защищая его.
Выключив везде свет, я вышел за ними. Расселись по машинам, и я, следуя за парой задних фонарей Олса, скатился по длинному серпантину асфальта, надеясь, что это мое последнее посещение Лауерн-Террас.
Государственный прокурор Теггат Уайлд жил на углу Четвертой авеню и Лафайет-Парк, в белом доме, огромном, словно гараж, с воротами на столбах из красного песчаника и несколькими акрами ухоженного газона. Это был один из тех солидных, старомодных домов с деревянными колоннами и балками, которые когда-то, по мере расширения города к западу, целиком переносились на новое место. Уайлд принадлежал к старинному лос-анджелесскому семейству и, возможно, родился в этом доме, когда он еще возвышался на старом месте, на Вест-Адамс или еще где.
На автомобильной дорожке стояли две машины — большой личный седан и полицейская с шофером в форме, который, прислонясь к боковой дверце, покуривал, поглядывая на месяц. Олс, подойдя к нему, что-то сказал, и шофер посмотрел на парня в его машине.
А мы направились к дому и позвонили. Прилизанный блондин повел нас по коридору, потом спустились в расположенную на нижнем уровне просторную гостиную, набитую массивной мебелью, затем — еще коридор. Он постучал в большую дверь и вошел с докладом. Через секунду двери распахнулись, и мы вступили в кабинет с деревянными панелями, растворенными французскими окнами до полу, с видом на темный сад из таинственных деревьев. Через окна лился запах влажной земли и цветов. На стенах висели большие потемневшие картины, были там кресла, книги, а к запаху влажной земли и цветов примешивался аромат первоклассного сигарного дыма.
Теггат Уайлд сидел за письменным столом — кругленький джентльмен средних лет с голубыми глазами, способными принимать дружелюбное выражение, хотя в действительности не выражали ничего. Перед ним стояла чашка черного кофе, а в левой руке, в тонких ухоженных пальцах он держал сигару в пестрой обертке. На углу стола в голубом кожаном кресле расположился второй джентльмен — у этого глаза были холодные, черты лица резкие, весь плоский как доска, а взгляд суровый, как у распорядителя стоянки. Красивое холеное лицо выглядело так, словно он брился не больше часа назад. На нем был безукоризненно отглаженный коричневый костюм, а в галстуке красовалась черная жемчужина. Длинные нервные пальцы свидетельствовали о сообразительности. Похоже, он приготовился к бою.