— Да, о шейх. — Как быстро до Папы долетело известие о смерти Сонни. Наверное, Насир, перед тем как связаться с полицией, позвонил Фридландер-Бею.
— Что ж, тогда я задам тебе такой вопрос: как отплатить за убийство?
Наступило гнетущее молчание. Существовал только один ответ, и я помедлил, обдумывая, как лучше обосновать свою защиту.
— О шейх, — произнес я наконец, — лишь смерть искупает смерть. Вот единственный способ возмездия. Сказано в Правой Стезе: «О верующие, предписано вам мщение за убитых». Сказано также: «В отмщении — жизнь, о обладающие разумом…» . Но в другом месте нам ниспослано: «Душу за душу, око за око, нос за нос, ухо за ухо, зуб за зуб, и за увечье членов — отмщение, а если кто подал милостыню за это, то это ему искупление. И те, что не судят согласно тому, что ниспослал Аллах, — свершают злодеяние» . Я невиновен, о шейх, а неправедная месть — преступление худшее, чем само убийство.
— Аллах велик, — прошептал Фридландер-Бей. Он смотрел на меня с изумлением. — Я слышал, ты неверующий, сын мой, что причиняло мне боль. Однако ты демонстрируешь неплохое знакомство с Благородным Кораном. — Он поднялся со своего места и потер лоб, затем подошел к просторной постели и лег на покрывало. Я хотел повернуться к нему, но огромная коричневая лапа, словно гиря, опустилась на плечо и заставила принять прежнее положение. Теперь я мог созерцать лишь стул, на котором только что сидел Папа, но, когда он заговорил, отчетливо слышал каждое слово. — Мне сказали, что из всех жителей Будайина только ты имел вескую причину для того, чтобы покончить с этим человеком.
Я прокрутил в памяти события прошедших месяцев: честное слово, не могу вспомнить даже когда я в последний раз поздоровался с Сонни! Всегда старался держаться подальше от «Красного фонаря»; никаких дел с обрезками, гетеросеками и фемами, находившимися под опекой одноглазого, я не имел, общих друзей и даже знакомых у нас не было, если не считать Фуада иль-Манхуса, который уж точно не считается моим товарищем. Он, кстати, не входил и в число приятелей Сонни.
Но понятие мести у арабов такое же сложное и многостороннее, как у уроженцев Сицилии. Возможно, Папа знал о столкновении, случившемся многие месяцы или даже годы назад, о котором я успел начисто позабыть.
— У меня нет ни единой причины для убийства, — сказал я дрожащим голосом.
— Мне совсем не нравятся отговорки, о мой племянник. Часто, очень часто приходится задавать людям подобные трудные вопросы, и каждый раз они начинают с увиливаний и умолчаний. Такое продолжается, пока один из моих слуг не убеждает их прекратить. Следующая стадия — ответы, которые уже нельзя назвать увиливанием, ибо, увы, они просто лживы. И снова гостей приходится вразумлять, дабы они не тратили понапрасну драгоценное время. — Он говорил негромко, голос казался усталым. Я снова попытался повернуться лицом к Папе, и снова могучая каменная десница сжала плечо, теперь гораздо больнее. Бей продолжал:
— Рано или поздно человек с нашей помощью начинает понимать, что самое разумное — говорить, ничего не скрывая. Однако слишком часто я с болью вижу, во что он к тому времени превращается. Прошу, прими мой совет: как можно быстрее и без нашей помощи перейди от увиливаний и лжи — а лучше вообще избежать их — к правдивым словам. От этого выиграем мы все.
Рука по-прежнему давила на меня. Казалось, кости постепенно расплющивают под прессом и скоро они превратятся в белую пыль… Я не издал ни звука.
— С тебя причиталась некая сумма денег в пользу моего друга, — произнес Фридландер-Бей. — Сейчас тебе не нужно с ней расставаться, ибо он мертв. Но я взыщу неотданное вместо него; и я сделаю то, что дозволено Книгой.
— Я ничего ему не должен! — выкрикнул я. — Ни единого гроша!
Страшная рука принялась крошить мое второе плечо.
— У собаки до сих пор опущен хвост, о повелитель, — пробормотал Говорящий Булыжник.
— Я не вру, — произнес я, немного задыхаясь. — Если я говорю, что ничего не должен Сонни, значит так оно и есть. Повсюду в городе меня знают, как человека, который никогда не лжет.
— Что ж, я действительно раньше не имел оснований сомневаться в тебе, о мой племянник.
— Возможно, теперь он нашел серьезную причину превратиться в обманщика, — пробормотал Говорящий Булыжник.
— Сонни? — удивился Фридландер-Бей, возвращаясь к столу. — Никого не волнует судьба Сонни. Он не был ничьим другом, могу тебе поручиться. Если он тоже мертв, воздух Будайина станет хоть немного чище. Нет, мой племянник, я попросил тебя присоединиться ко мне, чтобы расспросить о кончине находившегося под моим покровительством Абдуллы абу-Зайда.
— Абдулла, — произнес я с трудом. Боль становилась почти невыносимой; перед глазами начали мелькать красные вспышки, голос стал хриплым и еле слышным. — Я даже не знал, что он стал трупом.
Папа снова потер лоб:
— За последнее время многих из числа облеченных моим доверием людей внезапно забрала смерть. Слишком многих, чтобы объяснить их гибель обычными обстоятельствами.
— Да, — сказал я.
— Ты должен доказать, что невиновен в убийстве Абдуллы. Ты единственный, у кого имелись веская причина желать ему несчастья.
— Какая?
— Я уже говорил — долг. Да, Абдулла не пользовался всеобщей любовью; вполне допускаю, что многие не выносили или даже ненавидели его. Однако каждый житель квартала знает, что он находится под моей защитой, и причинить ему какой-либо урон — значит причинить вред мне. Его мучитель издохнет так же, как погиб он.
Я попытался поднять руку, но не смог.
— Как он умер?
Папа мрачно посмотрел на меня из-под полуопущенных век.
— Ты сам мне расскажешь.
— Я… — Каменные лапы оставили в покое мои плечи, от чего боль даже усилилась. Потом я почувствовал, как железные пальцы обвились вокруг горла.
— Отвечай быстрее, — мягко произнес Папа, — или очень скоро ты вообще никогда не сможешь ничего сказать.
— Пистолет, — прохрипел я. — Одним выстрелом. Маленькая свинцовая пуля.
Папа махнул рукой, и стальной обруч на шее разжался.
— Нет. Однако два других человека убиты именно таким антикварным оружием. Интересно, что ты об этом знаешь. Одна из погибших находилась под моей защитой. — Он остановился, задумчиво обвел глазами комнату.
Дрожащие от старости сухие морщинистые пальцы вертели пустую чашку.
Боль быстро прошла, хотя плечи будут ныть еще несколько дней.
— Если его не застрелили, — спросил я, — то как же он умер?
Его взгляд словно прожег меня. — Я пока не уверен, что ты невиновен.
— Ты сказал, что только я заинтересован в смерти Абдуллы, потому что задолжал ему. Я полностью расплатился несколько дней назад. Мы с ним в расчете.
Глаза Бея расширились:
— Ты можешь как-то засвидетельствовать свои слова?
Я немного привстал, чтобы вытащить расписку, до сих пор лежавшую в кармане джинсов. Каменные лапы моментально опустились на плечи, но Папа махнул, и Булыжник оставил меня в покое.
— Хассан присутствовал при этом, — сказал я. — Он все подтвердит.
Я вынул клочок бумаги, развернул его и протянул Папе. Фидландер-Бей бросил взгляд на расписку, потом внимательно изучил ее. Он поднял глаза на Булыжника, стоявшего за моей спиной, слегка наклонил голову. Я повернулся: мой мучитель уже вернулся на пост возле двери.
— О шейх, позволь спросить, — произнес я, — как зовут человека, сказавшего тебе о моем долге? Кто уверил тебя, что я — убийца Абдуллы? Очевидно, он из числа тех, кто не знал, что я полностью расплатился с ним.
Старик медленно кивнул, приоткрыл рот, словно собираясь ответить, но затем, очевидно, передумал.
— Не задавай никаких вопросов.
Я судорожно вздохнул. Нельзя забывать: пока не выберусь отсюда, жизнь моя остается в опасности. Паксиум еще не начал действовать. Черт, поганые транквилизаторы не стоят и половины потраченных на них хрустиков!
Фридландер-Бей посмотрел на свои пальцы, снова вертевшие чашку. Он знаком подозвал второго Булыжника, и тот налил ему кофе. Слуга вопросительно взглянул на меня; я кивнул.
— Где ты был сегодня, — спросил Папа, — в десять часов вечера?
— Сидел за картами в «Кафе Солас» с друзьями.
— Так. Когда игра началась?
— Приблизительно в половине девятого.
— И ты оставался там до полуночи?
Я постарался вспомнить точно.
— Примерно через четыре часа мы отправились в «Красный фонарь». Сонни пырнули ножом в час — пол-второго.
— Старик Ибрахим из «Соласа» подтвердит то, что ты сказал?
— Да.
Папа повернулся и кивнул Булыжнику, стоявшему за его спиной. Слуга подошел к телефону; вскоре он вернулся к хозяину и что-то прошептал ему на ухо. Папа вздохнул:
— Я очень рад за тебя, мой племянник. Хорошо, что ты можешь доказать, где находился. Абдулла скончался между десятью и одиннадцатью вечера. Я верю, что ты невиновен в его гибели.
— Хвала Аллаху, Ограждающему от зла, — тихо произнес я.
— Поэтому я скажу тебе, как он умер. Его, уже бездыханного, обнаружил мой доверенный служитель, Хассан-Шиит. То, что сделали с Абдуллой абу-Зайдом, ужасно и унизительно, мой племянник. Я боюсь рассказать подробности, дабы какой-нибудь злой дух не подслушал мои слова, чтобы затем приготовить и мне подобную участь.
Я произнес формулу, отвращающую зло, которую позаимствовал у Ясмин, что явно понравилось старцу.
— Да оградит тебя Аллах, мой дорогой племянник, — произнес он. — Абдулла лежал в переулке за магазином Хассана с перерезанным горлом, весь залитый кровью. Однако на земле ее оказалось немного, следовательно, его убили в другом месте, а затем перенесли туда, где его нашел Хассан. На теле обнаружены страшные следы, говорящие о том, что его пытали огнем: на груди, руках, ногах, даже на детородных органах, мой племянник! Когда полиция осмотрела труп, Хассан выяснил, что презренный пес перед тем, как прикончить Абдуллу, поступил с ним, как поступают с женщиной, осквернив ему рот и запретное место содомитов. Хассан был настолько ошеломлен увиденным, что ему пришлось дать успокоительное. — Бей тоже выглядел не на шутку потрясенным, словно впервые в жизни узнал о подобных вещах, хотя хорошо представлял себе, что такое смерть. Одних казнили по его приказу, другие погибли из-за того, что работали на него. Однако случай с Абдуллой глубоко задел Папу. Дело не в самом факте убийства — неизвестный попрал элементарные моральные принципы, которые соблюдаются даже последними негодяями. Руки Фридландер-Бея дрожали сильнее, чем раньше.
— Точно так же он расправился с Тамико, — заметил я. Папа взглянул на меня; несколько мгновений он не мог найти слов.
— Откуда ты знаешь? — наконец спросил он.
Я понял, что старца снова охватили сомнения. Действительно, где мог раздобыть такие сведения тот, кто не замешан в происходящем?
— Ее труп обнаружил я. Я сообщил о преступлении лейтенанту Оккингу.
Папа кивнул и снова опустил глаза.
— Не могу передать тебе, как сильны во мне ярость и бешенство, как они переполняют душу. Это тревожит и печалит меня, ибо я старался сдерживать подобные чувства, жить достойно, наслаждаясь богатством, коль скоро Аллах решил наделить меня, и возносить Ему хвалу, не выказывая ни гнева, ни жадности либо зависти. Но, увы, судьба каждый раз вынуждает меня поднимать меч; снова и снова люди пытаются проверить, не ослаб ли я, дабы погубить. Я должен безжалостно пресекать их попытки, иначе потеряю все, что приобрел в результате тяжких трудов. Я желаю лишь мира и спокойствия, а награда за мои труды — ненависть! Я заставлю негодяя испить кубок смерти, опущу карающий меч на голову нечестивого мясника, о мой племянник! Безумец из безумцев, палач, оскверняющий мир, бросающий вызов священной воле Аллаха, умрет! Клянусь бородой Пророка, я исполню долг отмщения!
Я подождал, пока он немного успокоился.
— О шейх, — произнес я, — два человека убиты свинцовыми пулями; двоих пытали, замучив одним и тем же способом. Скорее всего, появятся новые жертвы. Я разыскиваю пропавшую подругу. Она жила у Тамико и послала мне записку, по которой видно, что она очень напугана. Я опасаюсь за ее жизнь.
Папа нахмурился:
— Мне сейчас не до твоих забот, — проворчал он. Фридландер-Бей еще не оправился от ужасного события. С точки зрения старика, содеянное с Абдуллой в чем-то гораздо страшнее чем то, что неизвестный сотворил с Тами. — Я был готов поверить, что злодей ты, мой племянник; не докажи ты сейчас свою непричастность, умер бы здесь ужасной медленной смертью. Хвала Аллаху, который не дал свершиться подобной несправедливости. Ты казался самым подходящим объектом для моего мщения, но теперь я должен найти настоящего виновника, чтобы обрушить на него свой гнев. Это просто вопрос времени. — Его бескровные губы растянулись в безжалостной улыбке. — Ты сказал, что играл в карты с приятелями в «Кафе Солас». Значит те, кто тогда проводили с тобой время, тоже имеют алиби. Назови их.
Я перечислил имена друзей, довольный, что избавил их от допроса с пристрастием, который пришлось претерпеть мне.
— Выпьешь еще кофе? — устало спросил Фридландер-Бей.
— Да направит нас Аллах, я утолил жажду.
— Пусть дни твои текут в богатстве и изобилии, — сказал Папа. Он тяжело вздохнул. — Иди с миром.
— С твоего позволения, — произнес я, вставая.
— Да проснешься ты утром в добром здравии.
Я вспомнил Абдуллу.
— Иншалла.
Говорящий Булыжник уже распахнул дверь; покидая комнату, я почувствовал великое облегчение, словно приговоренный к смерти, с которого в последний момент сняли петлю. Снаружи, под расшитым яркими блестками звезд ясным ночным небом, стоял сержант Хаджар, прислонившись к патрульной машине. Я удивился: думал, он давным-давно уже вернулся в город, чтобы продолжить дежурство.
— Вижу, ты оказался чистым, — сказал он мне. — Залезай с той стороны.
— Что, на переднее сидение?
— Ага. — Мы забрались внутрь. Никогда не сидел рядом с водителем полицейского авто. Если бы только меня могли видеть друзья…
— Закуришь? — спросил Хаджар, вытащив пачку французских сигарет.
— Нет, эту отраву не употребляю.
Он завел мотор, объехал вокруг мотеля и направился к центру города, включив мигалки, распугивая местных котов завыванием сирен.
— Купишь немного «солнышек»? — снова предложил он. — Знаю, такую отраву ты точно употребляешь.
Я очень хотел пополнить запас соннеина, но брать наркотики у него было как-то неловко. Вообще-то на торговлю зельем, как и на другие безвредные шалости обитателей Будайине, у нас смотрят сквозь пальцы. Немало легавых следит за исполнением только тех законов, которые не вредят здешнему бизнесу; у многих можно без опаски покупать пилюльки. Я просто не доверял сержанту.
— Почему ты вдруг воспылал ко мне такой симпатией, Хаджар?
Он повернул голову и криво усмехнулся:
— Я не ожидал, что ты выйдешь из мотеля живой и невредимый, — сказал он. — Но ты выкарабкался, а значит, Папа поставил тебе на лбу печать: «С парнем все о'кей». Что хорошо для него, хорошо для меня. Дошло?
Да, теперь дошло. Я думал, что Хаджар работает на лейтенанта Оккинга и местную службу охраны правопорядка, но оказывается, сержант перешел в собственность Фридландер-Бея.
— Подбросишь меня к заведению Френчи? — спросил я.
— Френчи? А, там работает твоя девочка, правильно?
— Ты как всегда в курсе событий.
Он снова посмотрел на меня и ухмыльнулся:
— Шесть киамов за штуку: я говорю о «солнышках».
— Шесть? — отозвался я. — Таких цен не бывает! Я могу без проблем достать их за две с половиной.
— Ты что, спятил? Нигде в городе не найдешь дешевле, чем за четыре, а ты такого места не знаешь!
— Ладно, — сказал я. — Даю три киама за каждую.
Хаджар закатил глаза.
— Не трать понапрасну слов, — сказал он презрительно. — С помощью Аллаха я заработаю на пропитание и без твоих грошей.