Сильнейший и мудрейший ведет за собой людей, окрыляет их, заставляя воспрянуть духом».
Я взглянул на Ясмин:
— Надеюсь, хоть ты что-то поняла, потому что для меня подобный набор слов — как стеклянный глаз для верблюда.
— Ну еще бы, — полушепотом произнесла Ясмин; ее глаза горели. — Давай дальше. Нажми «Л» — линии.
Я молча повиновался. Дьявольское устройство продолжило вещать:
«Шесть на пятом месте означает:
Восстановление того, что разрушил отец.
Действия, заслуживающие восхищения.
Девятка наверху означает:
Он не служит царям и принцам.
Ставит перед собой более высокие цели».
— О ком говорит твоя машинка, Ясмин? — спросил я.
— О тебе, милый, о ком же еще!
— Ладно, что дальше делать?
— Выясни, во что изменяющиеся линии превращают гексограмму. Ага, появилась еще одна. Значит, «И» — изменения.
«Гексограмма сорок семь. Знак К'ун. Подавление».
Я нажал на «Т» — толкование.
«Подавление. Успех. Упорство и стойкость.
Могучий муж приносит успех.
Здесь нет вины.
Когда объясняет, никто не верит.
Могучий муж сохраняет стойкость и уверенность при всех превратностях судьбы, и это упорство становится залогом грядущего успеха. Сила, которая поборет судьбу. Следует ожидать, что какое-то время ему не дадут власть, а советы отвергнут. Во время тяжелых испытаний важно сохранять стойкость и уверенность в себе, и много не говорить.
Если он слаб перед лицом тяжелых испытаний, останется под голым деревом и скорбь его многократно увеличится. Слабость — внутренняя болезнь, заблуждение, которое необходимо преодолеть любой ценой».
Все. Оракул сказал свое слово.
— Теперь мы можем идти? — брюзгливо осведомился я.
Ясмин завороженно разглядывала стол, очевидно проникая взором в какое-то иное измерение, где царствуют законы китайской премудрости.
— Тебе предназначен великий удел, Марид! — пробормотала она.
— Точно, — согласился я. — Но самое интересное — способна ли твоя говорящая книга, скажем, угадать мой вес? Какая польза от подобной игрушки? Я даже не пойму, если чертово устройство вздумает послать меня подальше.
— Нужно во что-то верить, Марид, — очень серьезно сказала моя подруга.
— Слушай, Ясмин, я стараюсь. Честное слово! Сейчас нам выдали какое-то предсказание? Машинка говорила про мое будущее?
Она сдвинула брови:
— Нет, не совсем, Марид. Назови это отголоском момента, частью которого мы все являемся. Из-за того, каков ты по своей сути, по мыслям, чувствам, поступкам, из-за того, что уже сделал и собираешься предпринять, ты мог получить только гексограмму восемнадцать, и никакую другую, с изменениями в тех двух линиях. Если попробуешь снова, получишь другой результат, потому что первая гексограмма изменила Момент и общая схема уже иная. Понимаешь?
— Наложение, правильно?
Она озадаченно посмотрела на меня.
— Да, что-то в таком роде.
Я рассчитался с Ахмадом. Стоял теплый, приятный вечер; предстоит замечательная ночь. Я встал, расправил плечи.
— Пойдем разыщем Абдуллу. Бизнес есть бизнес, черт бы его побрал.
— А потом? — Она улыбнулась.
— Дело есть дело, дорогая. — Я взял ее за руку; мы отправились к Хассану.
Смазливый американец до сих пор восседал на табуретке, уставившись куда-то в пространство. Интересно, он способен мыслить, или это некое электронное приспособление, реагирующее на звук шагов либо шуршание киамов? Парнишка поднял на нас глаза, улыбнулся и проворковал что-то по-английски. Сильно сомневаюсь, что большинство завсегдатаев магазина Шиита свободно изъясняются на языке янки. Его заведение не предназначено для обслуживания туристов; тут хранятся отнюдь не обычные сувениры… Мальчик наверняка чувствовал себя абсолютно беспомощным: ни слова по-арабски, нет даже училки. Конечно, он и был беззащитным, а следовательно, зависел от хозяина, то есть от Хассана. Зависел во многом, очень многом…
Я знаю несколько элементарных английских выражений и сумел бы разобрать пару слов, говори он помедленней. Могу сказать: «Как найти туалет?», «Биг Мак, пожалуйста», «Пошел на…» — ну и, наверное, все. Я уставился на американца, а тот — на меня. Потом по его лицу медленно расползлась улыбка. По-моему, я ему понравился.
— Где Абдулла? — спросил я по-английски.
Парнишка моргнул и прощебетал нечто совершенно непонятное. Я помотал головой, в знак того, что ни черта не разобрал. Абдул-Хассан горестно опустил плечи. Он попробовал объясниться по-испански, но я снова показал, что не понимаю.
— Где сахиб Хассан?
Мальчик ухмыльнулся и отстучал новую порцию коротких отрывистых фраз, но на сей раз догадался ткнуть пальцем в сторону занавеса. Замечательно: наконец-то мы нашли общий язык!
— Шукран, — поблагодарил я его, направляясь вместе с Ясмин в конец помещения.
— You're welcome, — неожиданно отозвался он.
Я поразился: Абдул-Хассан уже знал, как звучит по-арабски «спасибо», но что сказать в ответ, не выучил. Тупой молокосос! В одну прекрасную ночь лейтенант Оккинг наткнется на его тело где-нибудь в глухом переулке. Или, с моим особым везением, его найду я.
На складе хозяин, то и дело заглядывая в счет, проверял количество ящиков. На них стояло множество надписей, но только адрес магазина указан по-арабски, остальные пометки сделаны на каком-то европейском языке. Внутри могло храниться что угодно — от электрических пистолетов до засушенных человеческих голов. Хассана совершенно не заботило, что именно он продает и покупает, лишь бы получать прибыль. Пожалуй, он идеальный пример умелого торговца по Платону.
Шиит услышал шелест раздвигаемого занавеса и приветствовал меня, словно блудного сына. После отеческих объятий заботливо спросил:
— Сегодня ты чувствуешь себя лучше?
— Да, хвала Аллаху.
Он переводил взгляд с Ясмин на меня. Кажется, Шиит знал ее как одну из девиц, работающих на Улице, но вряд ли он лично знаком с моей подругой. Я решил, что не стоит представлять ее Хассану. В принципе, это нарушение этикета, но при определенных обстоятельствах такое допускается. Он протянул руку:
— Прошу, выпей чашку кофе вместе со мной!
— Да будет вечно обильным твой стол, Хассан, но мы только что пообедали, а я хочу побыстрее найти Абдуллу. Если помнишь, за мной числится долг.
Хассан сдвинул брови:
— Да, да, верно. Милый Марид, проницательный друг мой, я не видел нашего знакомого уже несколько часов. Думаю, он предается развлечениям в другом месте. — Судя по его неодобрительному тону, забавы Абдуллы входят в число запретных для мусульман.
— Однако деньги у меня с собой, и я желал бы выполнить свои обязательства.
Хассан сделал вид, что погрузился в размышления о том, как помочь мне.
Наконец произнес:
— Ты, конечно, знаешь, что часть их предназначена мне.
— Да, о мудрейший.
— Тогда можешь оставить у меня всю сумму, а я, как только увижу Абдуллу, отдам то, что ему причитается.
— Отличное предложение, о мой дядюшка , но я хотел бы получить от него расписку. В тебе никто не смеет усомниться, но, в отличие от нас с тобой, Абдулла и я не связаны узами любви.
Хассану не очень-то понравился такой вариант, но он не стал возражать.
— Думаю, ты найдешь Абдуллу за стальными воротами. — Он повернулся ко мне спиной и продолжил работу. Потом, не глядя на нас, добавил:
— Твоя спутница должна остаться здесь.
Я вопросительно посмотрел на Ясмин; она пожала плечами. Я быстро прошел помещение склада, пересек проулок и постучал по металлу. Несколько секунд пришлось подождать, пока мою личность разглядывали в потайное отверстие, убеждаясь в том, что я свой. Наконец раздался щелчок. Передо мной возник высокий, тощий, как скелет, бородатый старик по имени Карим.
— Что тебе здесь нужно? — спросил он ворчливо.
— Спокойствие, о шейх. Я пришел отдать долг Абдулле абу-Зайду.
Дверь захлопнулась прямо перед носом. Спустя некоторое время их снова открыл сам Абдулла.
— Давай их скорее сюда. Мне как раз нужны деньги.
За его спиной я смог разглядеть несколько человек, с жаром предающихся какой-то азартной игре.
— Я принес все, что должен, Абдулла, — сказал я, — но ты выдашь мне расписку в получении. Не хочу, чтобы потом говорили, что я не заплатил причитающегося.
Он разъярился:
— Ты смеешь воображать, что я могу так поступить?
Я в ответ обжег его взглядом:
— Расписку. Потом получишь долг.
Абдулла пару раз обругал меня, потом нырнул в комнату, торопливо нацарапал ее на клочке бумаги и показал мне.
— Давай сюда полторы тысячи, — прорычал он.
— Сначала бумагу.
— Гони мои деньги, поганый кот, которого кормят девки!
В моем воображении возникла соблазнительная картина: я с размаху бью его ребром ладони по переносице, превращаю наглую жирную харю в кровавое месиво…Какое прекрасное зрелище!
— О господи, Абдулла! Позови сюда Карима. Эй, Карим! — Когда снова подошел седобородый старик, я сказал ему:
— Сейчас я передам тебе банкноты, а Абдулла документ, которую держит в руке. Ему отдашь киамы, мне расписку, хорошо?
Старик заколебался, словно такая операция показалась ему немыслимо сложной. Потом медленно кивнул. Обмен произошел в полной тишине. Я повернулся и, не говоря ни слова, зашагал к магазину Шиита.
— Сын шлюхи! — выкрикнул Абдулла мне вслед. Я улыбнулся. Вообще-то у мусульман подобное ругательство считается страшным оскорблением, но поскольку сказанное, увы, было истиной, меня его слова по-настоящему не задели. И все же, из-за Ясмин и нежелания нарушать приятные планы на вечер, я позволил Абдулле перейти предел допустимого. Обычно такое не проходит безнаказанно. Я твердо пообещал себе, что скоро заплачу и этот долг. У нас в Будайине очень вредно для здоровья заработать репутацию человека, покорно сносящего хамство и поношения.
Проходя мимо Хассана, я сказал:
— Ты можешь забрать свою долю у Абдуллы. Советую поторопиться, потому что сегодня ему, кажется, крупно не везет в игре.
Шиит кивнул, но промолчал.
— Я рада, что дело закрыто, — сказала Ясмин.
— Ну, не больше меня, наверное. — Я аккуратно сложил расписку и сунул ее в карман джинсов.
Мы отправились к Чириге; я подождал, пока она закончит обслуживать трех молодцов в форме морских офицеров Калабрии.
— Чири, — произнес я, — мы спешим, но я хочу отдать тебе хрустики.
Отсчитал семьдесят пять киамов и положил на стойку. Чири не шелохнулась, даже не посмотрела на деньги.
— Ясмин, ты сегодня просто красавица, моя милая. Марид, это за что? За пилюльки, которые ты взял прошлой ночью? — Я кивнул. — Знаю, ты очень стараешься держать слово, всегда возвращать долги, соблюдать вашу выспреннюю ерунду с кодексом чести, и так далее. Но возьми часть бумажек обратно: я не собираюсь обирать тебя по уличным ценам.
Я ухмыльнулся:
— Чири, ты рискуешь оскорбить правоверного.
Она рассмеялась:
— Ну и правоверный из тебя, клянусь своей чернокожей задницей! Хорошо, тогда угоститесь за счет заведения. Нынче бизнес идет бойко, хрустики так и порхают. Девочки в хорошем настроении, я тоже.
— У нас сегодня маленький праздник, Чири, — произнесла Ясмин.
Они обменялись каким-то таинственным жестом. Может быть, во время операции по перемене пола каким-то путем передается и специфически-женское, почти сверхъестественное умение говорить друг с другом без слов? Так или иначе, Чири все уловила. Мы взяли бесплатную выпивку и поднялись.
— Желаю вам хорошо провести сегодняшнюю ночь, — сказала чернокожая амазонка.
Семьдесят пять киамов давно исчезли. Честно говоря, я не понял, как и когда хозяйка клуба взяла их.
— Ква кери, — произнес я, когда мы выходили на улицу.
— Ква керини йа квонана, — отозвалась Чири. Потом, на одном дыхании, — О'кей, которая из вас, ленивых толстожопых шлюх, должна сейчас танцевать на сцене? Кэнди? Отлично, сбрасывай свои тряпки и за работу! — Она казалась счастливой. Мир вокруг снова в полном порядке.
— Мы можем по дороге заскочить к Джо-Маме, — предложила Ясмин. — Я не видела ее уже пару недель.
Джо-Мама — гигантская во всех отношениях дама почти шести футов ростом, весом примерно три-четыре сотни фунтов, обладательница уникальной, периодически меняющей цвет шевелюры. Повинуясь какому-то таинственному циклу, она становилась белобрысой, рыжей, темноволосой и жгучей брюнеткой, потом светлой шатенкой; затем краски постепенно темнели, пока в один прекрасный день Джо-Мама, словно по мановению волшебной палочки, снова не превращалась в блондинку. Она принадлежала к типу несгибаемых, сильных женщин: в ее баре никто не осмеливался затеять скандал, а там в основном сшивались греческие моряки торгового флота. Джо-Мама жила по собственным заповедям и могла со спокойной совестью вытащить пушку или золингеновский перфоратор и создать вокруг картину полного умиротворения в виде груды окровавленных тел. Я уверен, что такая, как она, не моргнув глазом, за пару секунд справилась бы с двумя Чиригами одновременно, не прерывая процесс приготовления «Кровавой Мери» для очередного посетителя. Джо-Мама или любила тебя всей душой, или так же страстно ненавидела; не знаю никого, кому бы пришелся по вкусу второй вариант. Мы зашли в ее заведение; хозяйка приветствовала нас в своей обычной манере. Она говорила очень громко, быстро, проглатывая слова, и постоянно отвлекалась.
— Марид! Ясмин!
Далее последовала какая-то фраза на языке древних эллинов: она забыла, что никто из нас не понимал ее. По-гречески я знаю еще меньше слов, чем по-английски, а их я выучил, ошиваясь в заведении Джо-Мамы. Могу, скажем, заказать узо и рецину, сказать «калимера» (привет) и обозвать кого-нибудь «малакой» (что-то вроде мудака).
Я старательно сжал Джо-Маму в объятиях. Она такая обильная, что даже нам вдвоем с Ясмин не обхватить ее. Мы сразу же стали слушателями истории, которую она рассказывала какому-то посетителю. «…И вот наш Фуад стремглав бежит ко мне и хнычет: „Эта черная сука меня обчистила!“ Мы с тобой прекрасно знаем, что ничто так не возбуждает несчастного, как возможность быть обворованным негритянской блядью». Джо-Мама вопросительно посмотрела в мою сторону, я согласно кивнул. Фуад — невероятно худой парень, который питает слабость к чернокожим шлюхам. Его никто не любит, но используют на подхвате, а простак мечтает хоть кому-то понравиться, и бегает по чужим делам целые ночи напролет, пока не натыкается на девицу, которую избирает объектом своей любви на текущую неделю. «Я спрашиваю, как он умудрился опять попасться. Я — то не сомневалась, что теперь он узнал все приемы на собственном горьком опыте. Господи, даже Фуад не может быть таким кретином, как… как Фуад. Ну, ты понимаешь, что я хочу сказать… Он отвечает: „Она работает официанткой в „Старом Чикаго Большого Ала“ . Я расплатился за выпивку, а когда девка принесла сдачу, она протерла поднос губкой и держала его высоко, чтобы я хорошо разглядел деньги. Когда я брал киамы, пришлось подвинуть их к краю подноса, и нижняя бумажка прилипла к мокрой поверхности“. Тогда я схватила идиота за уши и стала трясти его. „Фуад, Фуад, — говорю я ему, — ведь это самый заезженный трюк! Ты, наверное, видел его миллион раз, если не больше! По-моему, то же проделала с тобой Зейнаб год назад“.
Несчастный скелетина кивает, а его адамово яблоко прыгает вверх и вниз, вверх и вниз; вы только послушайте, что он ответил, только послушайте: „Да-а-а, но ведь все прошлые разы тибрили бумажки в один киам. А тут — десятка!“ Как будто дело в цифре на хрустике!» Джо-Мама начала смеяться: так вулкан издает глухой рокот, прежде чем взорвется в полную силу. Когда раздались первые раскаты, бар задрожал, зазвенели бутылки и стаканы, и мы, сидя у стойки, ощутили вибрацию, как при землетрясении. Хохот Джо-Мамы обладает большей разрушительной силой, чем стул в руках обычного смертного.