— В чем ты и я не очень уверены. Зато мы точно знаем, что зло существует, — сказал Таргови. И в голосе его вдруг зазвучала сталь. — А еще, Диана Кроуфезер, подсчитай, во что обойдется гражданская война, начатая твоим героем. Разрушение, смерть, опустошение, боль, горе — и все это миллионократно. Ты больше склонна к сочувствию, чем я.
Глава 4
Дом адмирала сэра Олафа Магнуссона стоял в уютной зеленой роще в ста километрах от Аурейи к северу. Для человека его богатства и положения дом был маловат, а интерьер скромен. Но так пожелал адмирал, а приняв решение, он умел добиваться его исполнения. Единственной роскошью, если можно так ее назвать, был гимнастический зал, где адмирал проводил не менее сорока минут из каждых пятнадцати часов, и площадка для наблюдений, где он при необходимости предавался медитации. Конечно, так бывало лишь тогда, когда адмирал был дома, что последнее время случалось нечасто.
Адмирал стоял на площадке, рассеянно глядя вдаль — высокий мужчина с крепкой мускулатурой, с крупными чертами широкого лица, с белобрысыми бровями над сапфировыми глазами, редеющими песочного цвета волосами. Лицо загорелое и изрыто морщинами, на левой щеке боевой шрам, который он не дал себе труда убрать и который стал чуть ли не фирменным знаком. Перед ним расстилалась необъятная ширь земли и неба. Поблизости земля была отдана терранской флоре: траве, розам, остролисту, кустарникам, дубам, кленам и еще разным деревьям; вокруг домов, принадлежащих людям, цвели сады Империи. Дальше свое брала исконная природа Дедала, деревья и кустарники, тень черно-зеленых блестящих листьев, ни одного цветка. В высоте пролетали не птицы, хотя крылья их сияли в вечернем солнце, подобно орлиным. Заходящее на западе солнце уже начало терять форму диска. Вокруг него переливалась дымка, и можно было видеть, как все толще становится слой воздуха, сквозь который пробиваются его лучи. Над светилом парили золотые облака.
Олаф Магнуссон если все это и видел, то воспринимал лишь краем сознания. Не был он увлечен и созерцанием Всего, как предписывала его неосуфийская религия. Он старался ему предаться, но мысли уходили в сторону, пока наконец он не осознал, что размышляет о той ипостаси Божественного, что предстояла перед ним в этот вечер.
Сила. Сила бесстрашная, не знающая колебаний, служащая воле, что не жестока и не милосердна, но лишь твердо идет по дороге своей судьбы.
…Это видение ему не удалось задержать надолго. Слишком оно было прекрасно для человека. В сознании его продолжали мелькать голые факты, практические соображения, вещи, которые нужно сделать, вопросы о том, как их сделать — да, крестовому походу тоже нужны интенданты.
До его слуха донесся звук шагов и дыхание. Он повернулся уверенно, владея своим телом, как фехтовальщик или альпинист, поскольку был и тем и другим. Это оказалась жена. Она остановилась в метре от адмирала.
— Что такое? — спросил он требовательно. — Срочное?
— Нет, — ее тихий голос был еле слышен сквозь холодный посвист ветра. — Извини. Я не стала бы тебе мешать, но уже поздно и дети есть хотят. Я хотела узнать, будешь ли ты с нами обедать.
Бас загремел:
— И ради такой ерунды ты прерываешь мою медитацию?
— Извини, — повторила она. Но не съежилась, а стояла пред ним со своей собственной гордостью. И собственной грустью. — Вообще я не стала бы. Но раз ты уезжаешь надолго и Бог знает, вернешься ли когда‑нибудь…
— Откуда такие мысли?
Вида Лонве–Магнуссон улыбнулась краями губ:
— Ни за какие деньги ты никогда не взял бы в жены дуру, Олаф. Вспомни, что я знаю тебя долгие годы, и внимательно слушаю новости, и историю изучала. В какой день войска вдруг провозгласят тебя императором? Завтра?
Пораженный против своей воли, он посмотрел на жену долгим, пристальным взглядом. Она ответила на его взгляд, не сморгнув. И тонкая фигура в простом платье не склонилась. Да, хорошая порода выросла на Ньянзе. Ее предки прошли такой же жесткий отбор враждебной природы, как его собственные, хотя потом их океаническая планета достигла процветания, невозможного на холодном и массивном Кракене. Когда он женился, среди прочего была и такая мысль: скрещивание даст замечательных отпрысков.
У него потеплело внутри.
— Я хотел уберечь тебя от тревоги, Вида. Может быть, даже слишком, я ведь не сомневался в твоей верности. Но чем меньше народу знает, тем выше шансы на успех. Преждевременное раскрытие тайны — катастрофа, как ты сама понимаешь. Теперь все готово.
— И ты в самом деле собираешься это сделать?
— Ты будешь императрицей, милая, императрицей звезд, которых на Дедале никогда не видно.
Она вздохнула:
— Мне бы лучше, чтобы ты был со мной… Нет, жалость к себе — самое презренное чувство. Позволь мне лучше спросить, Олаф, зачем ты это делаешь?
— Чтобы спасти Империю.
— Правда ли? Тебя всегда звали суровым человеком, но человеком чести. Ты давал присягу.
— Это Империя нарушила верность, а не мы, которые сражались и умирали, пока дворяне на Терре попивали вино, а взяточники наживали состояния.
— Война — единственный путь к реформам? Что будет с Империей? Что будет с нами, твоими людьми — твоей семьей — если ты уведешь силы обороны? Ты удержал этот сектор для Терры. А теперь ты приглашаешь мерсейцев явиться и взять его.
Магнуссон улыбнулся, шагнул вперед, положил руки ей на талию:
— Об этом не волнуйся, Вида. И ты, и дети будете в полной безопасности. Я все объясню в прокламации, а подробности пойдут в публичные банки данных. Тебе надо просто подумать, и ты поймешь. Этот сектор — основа моей силы. Пока мы не займем и не организуем значительную территорию где‑то еще, здесь наши ресурсы и наши резервы. А система Патриция — ее краеугольный камень. Почти любая планетная система в окрестности либо отсталая и нищая, либо вообще бесполезна для дышащих кислородом. Вот почему наша база здесь, вместе со всей необходимой промышленностью. Первой мыслью Герхарта будет ударить по Дедалу, отрезать меня от источников снабжения. Так что я должен оставить здесь достаточно сил, чтобы это не было возможным и чтобы иметь обеспеченный тыл. А мерсейцы хорошо знают, что соваться сюда не надо. Обещаю тебе.
Она вздрогнула, напряглась и сказала с вызовом:
— Что ты еще обещаешь? Почему кто‑то должен пойти за тобой, кроме преданных тебе частей? Нет, я не говорю, что ты плохой правитель. Но кто может быть настолько хорош, чтобы цена оправдалась?
— Ты слышала мои речи и дома, и на людях, — ответил он. — Я не объявляю себя суперменом или кем‑то в этом роде. Может быть, есть кандидаты и получше. Только где? Кто еще сможет снова сделать Империю сильной и доблестной?
Он понизил голос, и в нем послышалась дрожь волнения.
— И, Вида, я возмещу потерянные жизни, так, как требует величие Империи. Потому что я забью последний гвоздь в гроб этой бессмысленной, многовековой вражды с Ройдхунатом. Мерсейцы — не чудовища. Да, они агрессивны, но такими были и люди на заре своей истории. Они прислушиваются к сильному — и я покажу им, что я силен. Это уже случалось — в небольшом масштабе. В Галактике хватит места на обе наши расы. Разве не привлечет эта мечта усталые миры?
Наступившее молчание длилось. Солнце стало разливаться красно–золотой дугой.
Вида склонила голову на грудь своего мужа. Он обнял ее за плечи.
— Да будет так, — шепнула она. — Буду удерживать форт, как смогу. Понимаешь, пусть мне часто кажется, что это глупо, но так оно и есть — моя любовь к тебе не исчезла. И я не хочу, чтобы она ушла.
— Хорошая девочка, — шепнул он в аромат ее волос. — Пойдем порадуемся семейному обеду.
Неплохой случай вдохновить сыновей.
Глава 5
«Лунный кузнечик» вырвался из гравитационного колодца Имхотепа с трудом, но теперь, в чистом космосе и при такой конфигурации планет, его гравитаторы могли перебросить корабль к Дедалу меньше чем за пятьдесят часов. Внутри прочного корпуса Таргови нарочно установил терранские давление и вес, а сам надел оксигилл. Поставив корабль на автопилот, он присоединился к пассажирам в салоне. В изысканных выражениях извинился за тесную каюту, где Аксору приходилось сворачиваться в клубок, а Диане — устраиваться на столе.
В салоне убавили свет, и все с интересом смотрели на обзорный экран. Там уходил вдаль шар планеты, ослепительно белый и зелено–синий, с серебряно–пепельными лунами; хрустальная тьма сверкала алмазными огоньками звезд — лучистой дорогой Млечного Пути.
— Величайший из всех художников — Господь! — пророкотал воданит и осенил себя крестным знамением.
Таргови — язычник, если вообще тут стоило говорить о вере, — тронул висящий у него на шее талисман, аквамариновый шестиугольник с золотой инкрустацией в виде переплетенных треугольника и круга.
— Непревзойденный и удивительный, — согласился он.
На него накатила тоска дальних странствий. Был бы у этой жалкой лоханки гипердрайв, можно было бы свет обогнать и увидать чудеса без конца и края!
Но даже и одна планета может подносить сюрпризы в течение всей жизни. Штука в том, чтобы избегать тех, которые смертельны.
— Я считаю, вам следует хорошо понимать, чего мы можем ожидать по прибытии, — объявил он. — Дедал имеет некоторые неповторимые особенности. Диана, мне, чтобы добраться к холодильнику, пришлось бы перелезть через нашего друга. Ты не накроешь на стол? Там есть мясо, пиво, холодный чай и хлеб для тебя и его преподобия, если он пожелает.
— А вот я бы пожелала, чтобы ты не забыл заморозить пару пакетов фруктов, — упрекнула его Диана. — Я люблю мороженые ягоды и обещала Ф. К. дать попробовать.
— В Аурейе могут найтись привозные. — Таргови прыгнул к столу и свернулся возле девушки. В поле такой слабой гравитации это было просто, а к оксигиллу он привык так, что тот почти и не мешал. Только надо было поддерживать активность, а то мышцы размякнут. Он вернулся к несколько щекотливому вопросу. — И не забудьте мне напомнить, чтобы я вас снабдил деньгами, если только у Аксора не осталось больше, чем я думаю. Вам придется всю еду покупать, и многое другое тоже. На Дедале еда недешева, а вам ее будет нужно много.
— Ах–ха… Да, я слышал, местные формы жизни для нас несъедобны.
Диана кивнула, делая сандвич:
— Ядовитые не попадаются, и заболеть от них не заболеешь, а только ничего наши тела из этой еды не извлекут. Там есть и растения, и животные, но не того типа, что твои, мои или Таргови. Белки у них с правыми аминокислотами. Держи, — она сунула Аксору сандвич.
Он был огромный, но исчез в глотке быстрее, чем капля на раскаленной плите. Диана присвистнула и отрезала ему кусок ростбифа — примерно половину.
— Так что пришлось ввозить терранские и другие растения, а потом животных? — осведомился Аксор.
— Ага, — ответил Таргови, — и это было нелегко. Растениям нужны микробы, черви и вообще вся экологическая среда, иначе они расти не будут. И местная жизнь тоже не хотела уступать. А она к тамошней среде приспособилась. Каждый клочок земли надо было стерилизовать вплоть до скального ложа — радиацией или химией, — а потом терпеливо выращивать новые организмы. А старые тем временем пытаются его отвоевать. С водными организмами не проще.
— Зачем же поселенцы предприняли столь трудную работу?
— Дешевле, чем зависеть от синтеза. А в долгосрочной перспективе — и надежнее. Куда проще разрушить заводы, чем фермы.
— Ты не так воспринял мою мысль, сын мой. Прежде всего я имел в виду, что не понимаю, зачем люди решили поселиться на такой планете.
— О небо, да ты в самом деле не от мира сего, дорогой? — сказала Диана, подавая ему еду. — Правда, вы, воданиты, никогда не имели, в отличие от нас, такой адской тяги колонизировать планеты. Наверное, потому, что вы не размножаетесь как сумасшедшие. К тому же планет, где люди могут жить без всяких технических штучек, не так‑то много. Очень хороши искусственные мини–миры… если ты не имеешь ничего против комнат, где локтями в стены упираешься, жестких законов, зависимости от внешних поставок и уязвимости для нападения. Если тебе это не нравится — берешь что подвернется. Когда Дэвид Джонс открыл Дедал, лучшие места в исследованном космосе уже расхватили, а идти в неисследованный — это такая долгая история, что поселенцы совсем оторвались бы от своей цивилизации.
— Цивилизаций, во множественном числе, — указал Таргови. — Туда не только люди прибыли. Еще представители многих рас с такими же или похожими требованиями к среде. Кое‑кто хотел осесть на землю или просто подзаработать. У других был какой‑то свой интерес. Да, на Дедале интересное вышло лоскутное одеяло.
— Занимательно, — хмыкнул Аксор. — Рискну предположить, что, в силу политической необходимости, эти общины должны пользоваться широкой автономией.
— Ага. Одни добились ее в первые годы в переговорах со слабой тогда планетной властью. У некоторых регионов Дедала велик экономический потенциал. Особенно на островах — их легче всего защищать от проникновения местной жизни. И началось это все со времен Содружества — правительство тогда всюду отпустило вожжи. Когда все прибрала к рукам Империя, самые большие баронства оказались достаточно богатыми, чтобы приобрести имперскую грамоту, гарантирующую от вмешательства властей, пока они платят дань и не затевают смуту.
Диана разлила выпивку и положила себе горчицы на хлеб.
— Империя всегда была на редкость терпимой, правда? — заметила она.
— Боюсь, все меньше и меньше в наши дни, — задумчиво сказал Таргови. — А если подумать, как пометет «новая метла»…
— А тогда, — бросила ему в ответ Диана, — вопреки всему, что ты говорил про адмирала Магнуссона, выходит, он с орбиты сошел, если решился на попытку переворота. Я что говорю: ему надо начинать с Дедала, а если тамошним жителям это не понравится и они станут упираться…
— Они послушаются, как бараны, лишь бы он не трогал черный рынок и все такое прочее, — прервал ее тигранин. — Как солдаты. Уверен, что многие будут не так уж сильно рады, когда их потащат из дому снова на войну, да еще так скоро. Только что им останется делать, как не кричать «ура» вместе с остальными? Ваш вид — восхитителен в своем роде, мой маленький друг, но у всякого вида — свои видовые слабости.
Таргови почесал подбородок. Вибриссы его улеглись, сверкнули клыки.
— И еще, — добавил он тихо. — Магнуссону, который отнюдь не дурак, придется заключить альянс с главными автономиями Дедала. Они помогут сохранить порядок в тылу до тех пор, пока он не завоюет достаточно пространства, чтобы не так зависеть от системы Патриция. Это — Пас де ла Фронтера… Лулах… Гунд- рунг… Захария — да, Захария… С ними и с другими регионами он точно договорится.
Аксор очень расстроился.
— Наш разговор принимает ужасный оборот, — сказал он. — Что же нам остается — только заниматься своими делами и молить Господа смилостивиться над беспомощными созданиями Его по всей Галактике?
— Нам? Добраться до Дедала раньше, чем Джавак Огнеметатель выпустит пламя войны на волю и нам запретят передвижения, — ответил Таргови, уже не в первый раз.
— Да–да, я понимаю, и с вашей стороны очень благородно оказать мне помощь в поиске, — вздох Аксора чуть не опрокинул бутылку пива перед Дианой. — Но мы обсуждали не столь печальные темы. Вы мне, кх–гм, описывали Дедал — саму планету, чистое создание руки Господней до прибытия туда грешных софонтов. Кажется, я вспомнил, что ее считают во многих отношениях необычной.
— Ага, — пробормотала Диана с набитым ртом, — там горизонта нет.
Аксор поднял змееподобную шею:
— Извини?
— Тамошние условия — в основном давление и температурный градиент — они такие, что свет преломляется по кривой и обходит всю планету. Теоретически, если там посмотреть в телескоп, увидишь собственную спину. На самом деле не так — из‑за гор, туманов, еще всяких помех. Зато суточный цикл там — пятнадцать с половиной часов, что вообще для внутренней планеты мало — это впечатляет.
— Как интересно!
— Я читал, что такое есть еще кое–где, — вступил Таргови. — Но те миры для жизни не годятся.
— А вообще‑то, — добавила Диана, — сама Терра тоже была бы такая, если бы при той же самой атмосфере была на несколько километров поменьше радиусом — так мне говорили. На сколько километров? Кажется, на тринадцать. В смысле гравитации сущая мелочь. Вот на Дедале так и получилось.