После задержания обычно (не только со мной) происходит следующее: ставят на колени к стене и дуплят в голову и по спине, чередуя побои криком, матом, угрозами. Цель этого – деморализовать, унизить, убедить в беспомощности. После этого ставят на ноги, и добрый мусор задушевно говорит, что лучше дать признательные показания и уйти домой на подписку о невыезде с перспективой минимального или условного срока, чем отпираться и сесть в тюрьму надолго. Давит на жалость к родным. Лучше не посылать его на х… сразу. Узнай, в чём тебе надо сознаться, пусть выложит всё, что знает. Попроси время на размышление, сигарету, воды. Выигранное время позволит телу восстановиться после побоев, голове собраться с мыслями. Кроме того, разница во времени между задержанием и началом досмотра будет плюсом на суде. Когда тянуть время дальше не представляется возможным, можно отважно послать мусора, куда он заслуживает, – чем больше следов рукоприкладства на твоём лице увидят понятые, тем лучше.
В начале досмотра предлагают добровольно выдать вещества, запрещённые к гражданскому обороту. Отвечай, что таковых при себе нет, но полагаешь, что их могли подбросить тебе мусора, что при задержании у тебя извлекали вещи из карманов. Также заявляй понятым о побоях и времени, прошедшем после задержания. В моём случае между задержанием и досмотром прошёл 1 ч. 20 мин., что помогло соскочить с одного из предъявленных обвинений. Поэтому в начале досмотра не постесняйся спросить время у понятых и обрати внимание на время, указанное в протоколе.
Согласно статье 14 УПК РФ, обвиняемый не должен доказывать свою невиновность. Однако если её не доказать, то вопреки всем законам премудрый судья выписывает срок, основав своё решение на показаниях мусоров.
Одним из доказательств моей невиновности стало донорство. В день задержания я сдавал кровь, а судебно-наркологическая экспертная комиссия выдала заключение о том, что я злоупотребляю всем и вся: от клея «Момент» и алкогольных суррогатов до психостимуляторов, каннабиноидов и всякой труднопроизносимой пое…ни. Разумеется, никакая экспертиза не проводилась, заключение сфабриковано, и мне удалось доказать это в суде, предъявив удостоверение донора.
Мусора привыкли к безнаказанности и косячат на каждом шагу. Твоей задачей будет обратить внимание суда на противоречия в их показаниях и нарушения УПК. В моём случае дошло до того, что понятые в суде опровергли протоколы своих же допросов. Мусор, написавший рапорт об оказании мной сопротивления, заявил, под давлением доказательств, что сопротивления я не оказывал. И т. д. и т. п., шаг за шагом, рвались белые нитки, разваливалось дело.
Во время предварительных слушаний я дважды безуспешно заявлял ходатайство о смене меры пресечения под залог. Но тогда не только судьи и прокурор, но и я с адвокатом были уверены, что в первой инстанции обвинительный приговор неизбежен. 10 августа, с началом судебных слушаний и допросов свидетелей обвинения, эти вредные иллюзии начали рушиться. Больше всех порадовал Болов. Офицер ФСБ, с высшим образованием, как оказалось, не умеет считать до ста и не владеет простейшей арифметикой. В результате суд так и не смог установить, куда же ушла часть денег, выданных для контрольной закупки. Но нам-то с вами ясно, что здесь имеет место банальное мошенничество, ст. 159 УК РФ.
Кульминация наступила на следующий день. В материалах дела имеется запись оперативной видеосъёмки, на которой я полтора часа сижу в а/м с Боловым, веду повседневно-бытовые разговоры, рассказываю политические анекдоты о вступлении первых лиц РФ в нетрадиционные половые отношения друг с другом и представителями международной общественности (судьи скромно прятали улыбку, конвой откровенно скалился). Далее я выхожу из машины на 10 минут и возвращаюсь обратно с целлофановым пакетом в руках.
По версии обвинения, в пакете, конечно, наркотики. Но, предвосхитив моё ходатайство, суд ознакомился с материалом, отснятым журналистами ТВ-21, которых убоповцы пригласили снимать моё задержание. В частности, там отражена выдача Боловым наркотиков, якобы приобретённых у меня. Этим идиотам даже в голову не пришло переложить марихуану в мой пакет. Пакет другого цвета!!!
С этого момента стало ясно, что моё освобождение – вопрос времени, причём времени небольшого. Поэтому решение суда на освобождение под залог 60 т. р. для меня сенсацией не стало.
От представителя прокуратуры через адвоката ко мне поступило деловое предложение: я признаю хранение, они отказываются от сбыта. Василий Михалыч, адвокат, человек интеллигентный, постарался объяснить отказ от предложения без мата. То есть для них теперь проблема не в том, чтобы признать меня виновным, а в том, чтобы обосновать моё содержание под стражей.
Конечно, нельзя недооценивать врага, но, по-моему, всесилие и компетентность органов сильно преувеличены. После моего ареста мусора ещё дважды пытались подбросить наркотики: юристу НБП Мурманской области и в помещение для собраний активистов отделения. Оба раза безуспешно.
Моя разработка началась не позднее лета 2005 г., но назвать работу ФСБ успешной и в этом случае нельзя – я на воле, а они в очередной раз публично, с невозмутимым видом, сели в лужу.
Я не призываю никого расслабляться. Не только мы учимся на своих и чужих ошибках. Вспоминаю, как 10.02, за сутки до обыска, нашел в квартире патроны. На следующий день, глядя на расстроенные мусорские рожи, дико радовался своему везению, несмотря на боль в рёбрах. А спустя чуть более месяца, сидя в ИВС, проклинал себя за то, что эти патроны выкинул – по статье 222 наказание в два раза меньшее, чем по 228-й. Вполне возможно, через месяц я буду мечтать о десятке строгого режима и с нежной тоской вспоминать обвинения в сбыте наркотиков в крупном размере аж четыре раза офицеру ФСБ. Надо быть готовым ко всему!
Отелло
Скорчившись за неудобным скобарём в свете тусклой лампы, я вывожу на форматном листе въевшиеся за последний год слова: «…поскольку отсутствуют основания для продления срока содержания под стражей, предусмотренные статьёй 97 УПК РФ».
– А знаешь что, Руслан… – обращается ко мне сидящий на шконке мужик средних лет, ничуть не похожий на знаменитого мавра, своего тёзку.
– Отстань, – раздражённо отвечаю ему, и он послушно замолкает.
Ещё бы, ведь ходатайство в суд о смене меры пресечения я пишу именно ему. Дело практически безнадёжное, ибо суд при решении этого вопроса интересует лишь мнение следствия и прокуратуры. Суду плевать на человека, я познал это на себе и тех, с кем довелось сидеть за этот год. Сколько таких форматных листов испачкано мною – не сосчитать. Однако надежда умирает последней. А лишать человека надежды, особенно такого, я считаю неприемлемым. Даже мне, попавшему за решётку относительно молодым (по меркам тюрьмы – старым), пришлось довольно долго адаптироваться к новой для себя реальности. Каково же ему, разменявшему пятый десяток лет и прозванному здесь Отелло, открывать для себя тюремный мир?! Удивление и непонимание стоят в его глазах почётным караулом.
«…в соответствии со ст. 99 УПК РФ прошу при принятии решения учесть состояние моего здоровья». Его правая рука в гипсе – открытый перелом в нескольких местах. Его спина и правая нога не гнутся. После многочасового допроса, не выдержав физического и психологического давления, он выпрыгнул с четвёртого этажа Первомайского РОВД. Упал на джип одного из бивших его оперов, чем причинил последнему ущерб на 30 тыс. рублей. Помимо ущерба ему вменяют попытку побега.
Я не поверил бы в эту историю, если б сам не имел «красную полосу» в личной карточке за попытку выехать в Москву, имея на руках разрешение на эту поездку.
– Пошли в побег, «полосатики»! – весело кричит нам мальчишка-галёрный, когда выводят нас с этажа на прогулку.
В прогулочном дворике Отелло с тоской и завистью смотрит, прислонившись к стене, как я прыгаю-разминаюсь, подтягиваюсь на решке, сдирая иногда кожу с ладоней.
– Работай корпусом, удар идёт от корпуса! – поправляет он меня, учит. На воле он был тренером по боксу, и я рад этому обстоятельству.
«…доводы органов следствия о том, что я могу продолжить заниматься преступной деятельностью, необоснованны». Все свои доводы органы следствия пишут под одну копирку. Чтобы «продолжить заниматься преступной деятельностью», Отелло придётся как минимум ещё раз жениться.
– Сначала эсэмэска в её телефоне, а потом фотография в бумажнике. – Его глаза заволакивает туман, скулы напрягаются. – Я поговорить хотел. Она кричать начала, рванула к выходу. Я остановить пытался, загородил дверь. Она угрожать стала, потом бить, а у меня реакция профессиональная. Ну, в общем, ты понимаешь…
– Я-то понимаю. А судья-баба не поймёт, – киваю ему сочувственно.
…Врачей и ментов он вызвал сам, но двух хорошо поставленных ударов хватило: его жена скончалась в больнице спустя сутки. Сейчас его обвинение звучит как «нанесение побоев со смертельным исходом». Это ст. 111 ч. 4, но следствие намерено перебить её на ст. 105 – «умышленное убийство». Отелло надеется на ст. 107 – «убийство в состоянии аффекта». Всё решит психиатрическая экспертиза в Питере, куда он поедет после суда по мере пресечения.
«…прошу суд принять во внимание наличие у меня на иждивении малолетнего ребёнка». Его двенадцатилетний сын, ставший свидетелем убийства своей мамы, сейчас находится в детдоме. Следак, который периодически вызывает его на допрос, собирается провести очную ставку между отцом и сыном. У государства очень своеобразные взгляды на воспитание детей…
– А что на это сказал твой адвокат?
– Последний раз я его видел при заключении договора. Взял аванс и пропал куда-то.
Я знаю, куда пропал его адвокат: он сейчас разводит на бабло очередного неудачника, который, возможно, сидит в соседней хате. Очень, знаете ли, распространённая адвокатская практика.
Где ж тот Шекспир, что нарисует эту драму?
«Учитывая изложенное и руководствуясь…» – старательно вывожу последние строки и закуриваю сигарету. Заметив это, он снова обращается ко мне:
– А знаешь что, Руслан!
Повернувшись к нему, впервые за месяц знакомства вижу улыбку на его губах.
– Я ведь тоже немножко политический!
Немой вопрос на моём лице и театрально выдержанная пауза – всё в рамках жанра.
– Она работала в Первомайском РОВД!
– Кем?!
– Инспектором по делам несовершеннолетних!
– Так это ж наш клиент!
И мы весело ржём на удивление всей хаты.
ЗАНАВЕС.
Сергей Соловей
День первый
Вас привезли в тюрьму. От нескольких часов до нескольких суток вас могут продержать в карантине. Если в течение этого времени вас не обеспечат сигаретами и чаем, значит, вам сильно не повезло: тюрьма, в которую вы попали, режимная («красная»). В любом случае не тратьте времени на анекдоты и мечты об освобождении, а расспросите обитателей карантина о данной тюрьме и жизни в тюрьме вообще. Учтите, что не каждый расскажет вам правду, как бы убедительно ни звучали его слова.
Карантин – своего рода вокзал тюрьмы, здесь в прямом и переносном смыслах сидят на баулах. Настоящий первый день начинается с момента перевода в камеру. Входя в открытую перед вами дверь, громко скажите приветливым тоном: «Здорово, пацаны!» Матрас, который у вас под мышкой, можно бросить на пол, только не около параши. Руку для рукопожатия не тяните – вы ещё не знаете, кому ее протягивать не следует. Не пытайтесь казаться крутым и матёрым – ваша неопытность гораздо заметнее, чем вы полагаете. Скажите, что вы в тюрьме первый раз, поинтересуйтесь, с кем вам лучше пообщаться, чтобы узнать правила поведения в камере. Вас направят к смотрящему или другому опытному человеку. Смотрящий обычно спит на нижней шконке около окна, другие уважаемые в хате люди – где-то около смотрящего.
В разговоре с серьёзным человеком тем более не врите и не рисуйтесь. Не думайте, что наивные вопросы выставят вас в невыгодном свете. Наоборот, чем больше вопросов вы зададите, тем больше покажете свой интерес к тюремной жизни и расположите к себе. Интересуйтесь даже вещами, которые вам достоверно известны. Если в ответ на ваши вопросы вам говорят нечто не соответствующее действительности, вы можете обратиться к более авторитетному человеку (смотрящему за корпусом или тюрьмой). Навравший (тем более под маской авторитета) должен быть наказан по всей строгости арестантского закона.
Вам также зададут вопросы о вашей жизни. Если вы не служили в МВД и не изощрялись в постели, отвечайте совершенно искренне. Служба в войсках не приветствуется, но не считается в настоящее время «косяком». Об оральном сексе вы знаете от проститутки, которая ублажала вас за деньги, или не знаете вообще. Никто не может упрекнуть вас за ваши взгляды в области политики, искусства и любых других вопросах, не касающихся тюремной жизни. В тюремную традицию входит интернационализм, если у вас спросят, что значит «национал-» в названии партии, объясните, что нацию вы понимаете как духовную общность жителей страны. Идея притеснения по расовому признаку в тюрьме и, кстати говоря, в НБП неприемлема.
Скажите, что на воле вы почти не общались с сидевшими людьми, не знаете, как вести себя правильно, но теперь, оказавшись в тюрьме, стремитесь во всём следовать арестантскому закону. Если вас посадили за участие в политической акции, на вопрос типа «Ты кто по жизни?» отвечайте: «Политический».
Если политики в ваших действиях не было, скажите, что за несколько часов (дней), проведённых в тюрьме, не успели решить для себя этот вопрос, но будете стараться быть во всех отношениях достойным человеком.
Не трудитесь отвечать на вопросы, не касающиеся лично вас. В этом случае вы можете сказать «Не знаю», а если вопрос касается знакомого вам человека, скажите, что отвечаете за себя и вопрос надо задать самому вашему знакомому. На неудобный для вас вопрос можно ответить шуткой – остроумие в тюрьме ценится.
Не думайте, что с вами разговаривают, чтобы убить время. «Холодная война» между зэками и ментами ведётся постоянно, время от времени переходя в открытый конфликт, поэтому неправильное мнение о вас, сделанное в процессе общения, может нанести серьёзный вред всей камере. Любое слово, сказанное в тюрьме, приравнивается к поступку и не имеет ничего общего с болтовнёй в дружеском кругу на воле.
Самые общие правила, которые неплохо знать заранее, просты. Следите за личной гигиеной, не справляйте нужду, когда за столом едят или пьют чай, благодарите за любую мелочь, сделанную вашим сокамерником для вас. С любой разумной просьбой можно обращаться без стеснения, слово «пожалуйста» в тюрьме не обязательно, обычно его заменяют выражением «по возможности». Вежливость и доброжелательность по отношению к сокамерникам ценится очень высоко. Вы можете обращаться на «ты» к людям намного старше и авторитетнее вас, в тюрьме также употребимы уменьшительные формы имён и прозвища.
Отказывайтесь от игры в карты и от других игр «на интерес», даже если на воле все считали вас виртуозным игроком. Шансов не проиграть у вас никаких, кроме первых партий, когда вам дадут выиграть специально. Обман в ходе игры разрешён арестантским законом, аннулировать результат нечестной игры можно, только показав обманувшему приём, которым он воспользовался, а для этого надо знать шулерские приёмы лучше своего соперника по игре.
Не берите с общака камеры больше, чем вы можете туда внести. Не звоните по мобильному телефону без крайней необходимости – придётся оплатить не только свой разговор, но и внести деньги на общее. Ни в коем случае не пробуйте предлагаемые вам наркотики. Спиртное в тюрьме дорого и не даёт возможности расслабиться. (Расслабляться, кстати, там вообще весьма опасно, хотя и излишнее напряжение неэффективно и сильно изматывает.) Ничего не берите в долг – чревато последствиями и противоречит арестантскому закону, по которому единственный допустимый долг – долг по игре. Не обещайте внести в общак конкретные вещи и суммы, а из того, что у вас есть в наличии, уделяйте по совести. Вообще, не обещайте ничего, кроме стопроцентно выполнимого.