На пол что-то шлепнулось, загремело костями, Илья повернул голову – из шкафа на карачках выползал Колобок, щурился в полумраке прихожей и таращился на Илью безумными глазами. Бледный, аж жуть берет, зрачки огромные, темные, белки сплошь в красной сетке лопнувших сосудов, губы трясутся, зубы лязгают, рожа мокрая от пота. Хорош, глаз не отвести – сутки, поди, не спал или двое, у «солевых» так бывает, и не жрут, не пьют, пока не свалятся от истощения, и с космосом постоянно связь держат, ментальную, разумеется. Колобок уже на грани – отощал так, что египетская мумия по сравнению с ним упитанной курочкой покажется, ноги подгибаются, пытается сказать что-то, но получается хреново, каша, а не слова. Дуґрка по нему плачет, а не снайпер, давеча замеченный, и не инопланетяне.
– Видел, видел? – твердил Колобок и затравленно озирался то на чрево шкафа за спиной, то на кухонную дверь. И вздрогнул, как укушенная оводом лошадь, услышав грохот в подъезде.
– Ничего я не видел. – Илья пихнул деньги в мокрую от пота ладонь Колобка. – Ляг, поспи, полегчает.
И потопал к себе, «гулять» и ждать, когда очередной день закончится и наступит ночь – душная, теплая и сырая, как и все предыдущие ночи в этом тропически-влажном июле.
И она не подвела, выдалась на славу – безлунная, тихая и безмятежная, что ли. Впервые за почти две недели за стеной было тихо. Колобок, верный себе, никому дверь не открыл, даже не подходил к ней, хоть друзья и настаивали: долбились, что твои дятлы, орали незатейливые ругательства, пока не утомились. А утомившись, расползлись кто куда. Колобок наглухо заперся в своей комнате и носу оттуда не показывал. Илья ждал почти до полуночи, сидел в темноте, как филин, прислушивался к звукам из подъезда и с улицы. Обычные пьяные вопли с детской площадки, музыка из припаркованной у подъезда машины, грохот поездов и электричек с «железки» – все как обычно, все как всегда, можно идти. И он решился – перебинтовал лодыжку поплотнее, обулся и вышел в коридор. Тихо так, что жуть берет, в квартире темно и мрачно, как в склепе. Колобка не слышно и не видно, что заставляет задуматься. Видела бы бабушка, кому квартирку оставляла, до чего дошел ее обожаемый внучек, – в гробу бы перевернулась. Или уже переворачивается старушка, да и фиг бы с ней, сама, поди, хороша при жизни была, ибо недаром говорится, что от осинки не родятся апельсинки…
Швабра осталась в коридоре. Илья, ступая как можно тише, вышел на темную лестничную площадку и неслышно прикрыл за собой дверь. Крючок с той стороны он предусмотрительно забросил назад, прислонив к стенке шкафа, но даже если Колобок очнется и закроет дверь, открыть ее можно будет без труда, как не раз поднимал лезвием ножа опущенную с той стороны щеколду. А нож с собой, лежит в «кармане» на лямке рюкзака, «иж» внутри – все готово, можно идти. И он пошел, осторожно ступая на больную ногу, сперва касаясь носком ступени, потом становясь на нее всем весом. И так далее, с девятого по первый этаж, не быстро, но и не как тогда, с Лехой в обнимку. У двери подъезда Илья оказался через несколько минут. Постоял в темноте, пробуя забинтованную ногу – не болит, только тянет ее немного, словно пробуя мышцы на разрыв, и двинул дальше, по дороге вдоль облупленного фасада до угла многоэтажки и дальше к тропинке, ведущей к оврагу.
С той ночи тут ничего не изменилось – крапива, лопухи, тухлые мусорные кучи, валившая с ног вонь. Илья прошел почти до насыпи, остановился у памятного холодильника, постоял, осматриваясь в темноте. Вот здесь все и произошло: убитый лежал, перегородив собой тропинку метрах в десяти от насыпи, по которой в эту минуту грохочет в сторону Москвы товарняк. Илья неторопливо обошел место недавнего побоища – сейчас тут уже никого нет, понятное дело, зато «загонщики» теперь знают, что у «мышки» есть «иж», а к нему почти два десятка патронов. Эта информация определенно внесет коррективы в их тактику, он тоже свои выводы сделает. Кто ж такие, кто их по следу пустил? Рано он тогда проворного «комитетчика» к праотцам отправил, но поговорить недосуг было, время поджимало. Ну да ладно, будет еще возможность, и не одна.
Нога вела себя превосходно, закапризничала только на пороге круглосуточного магазина, заныла так, словно в лодыжку кто-то зубами вцепился. Илья как мог быстро набрал в пакет еды, расплатился с сонной кассиршей и двинул к дому, прислушиваясь на ходу к себе. Дня два-три еще придется погостить у Колобка, а дальше на короткий марш-бросок его хватит, если анальгетиками запастись. И если последний шанс тоже окажется мимо, то придется возвращаться в Москву, благо что съемная квартира оплачена за полгода вперед и ключ он умудрился не потерять.
Дверной крючок висел в том же положении, что Илья оставил его с час назад, в трешке так же тихо и жутко, даже вода из крана в кухне не капает в ржавую раковину. Илья прихватил с собой швабру и прокрался к себе в комнату, закрылся, включил свет. Разбинтовал и придирчиво осмотрел поврежденную лодыжку – отек почти незаметен, боль похожа на зубную, и на нее можно не обращать внимания.
– Три дня, – повторил Илья, – через три дня меня здесь не будет.
Он бы и сейчас сорвался, немедленно, не раздумывая – осточертела ему эта берлога до тошноты. Но разумная осторожность прежде всего, надо выждать еще немного, долечиться, подождать, чтобы, когда время придет, нога не подвела. А побегать ему еще придется, и от охотников, и за ними, и не в первый раз уже, ему не привыкать.
Утром Илью в коридоре снова никто не встретил, из-за плотно прикрытой двери в комнату за стеной никаких звуков не доносилось. Илья постоял немного, прислушиваясь, – нет, точно никого, ускребся Колобок по своим делишкам с утра пораньше, да так тихо, что квартиранта не разбудил. А тот дрых себе чуть ли не до обеда после ночной прогулки, а теперь радовался, что передвигается без помощи швабры, и нога себя отлично чувствует, не вспоминает о вчерашних нагрузках. Впрочем, благодать длилась недолго – заявились колобковские дружки, соскучились, похоже, по халявной «соли». Еще бы – в квартире уже третий день тишина, ни одной оргии, соседи, поди, думают, что подох наркоман, да радуются… «Может, он и впрямь ласты склеил?» Илья смотрел на ходившую ходуном входную дверь и дрожащий от ударов сортирный крючок. Нет, Колобок из квартиры не выходил, ни вчера, ни сегодня, иначе болтался бы запор, а не сдерживал створку из последних сил. Здесь хозяин, только стесняется чего-то и не бежит закадычным дружкам навстречу, и за данью снова не пришел – что-то тут не то.
В шкафу Колобка не оказалось, Илья распахнул двери в ванную и туалет – грязно, мерзко, но пусто, внутри ни живых, ни мертвых. Остается последнее – он стоял перед закрытой дверью в комнату, прислушивался к звукам с той стороны. Вроде птички чирикают, и музыку доносит, но это из открытого окна, распахнутого по причине летней жары. Он и сам которую ночь спит с балконной дверью нараспашку, и все равно дышать нечем, жара усиливается, оно и понятно – почти середина лета на дворе…
– Ты здесь? – Илья хлопнул ладонью по деревянной створке. – Колобок, выходи, я тебя не съем. Деньги нужны?
Он принялся демонстративно шуршать купюрой, и это сработало. Колобок отозвался придушенным писком, послышались шлепки босых ног, дверь приоткрылась. Илья невольно отшатнулся – выглядел Колобок препаршиво. Не человек – ожившая дохлятина, видом смахивает на кошачью мумию, только хвоста не хватает, а так один в один. Голый по пояс, ребра выпирают, живот к хребту прилип, колени дрожат, смотрит в одну точку красными остановившимися глазами. Краше в гроб кладут – это про него сказано, а ведь меньше года на «солях» сидит, Леха что-то такое говорил…
– Держи! – Илья протянул купюру в щель между створкой косяком, но Колобок отреагировал непонятно. Шарахнулся прочь на заплетавшихся ногах, грянулся на пол, но тут же вскочил, как на пружинках, бросился к окну.
– Уйди, уйди, пошел на хер! – орал нарик и, как показалось Илье, пытался креститься. – Сгинь, не подходи!
Свалился на пол, отполз к батарее и, цепляясь за нее, поднялся на ноги, ухватился обеими руками за подоконник и не сводил с Ильи глаз.
– Белочка приходила? Вернуться не обещала? – Илья говорил первое, что приходило в голову, не зная, корректно ли применять к состоянию, в котором ныне пребывал Колобок, классический алкогольный термин. Но тот на нюанс внимания не обратил, продолжал орать невнятно, брызгать слюной и метаться вдоль подоконника.
– Тихо, тихо ты. – Меньше всего на свете Илье сейчас была нужна эта истерика. Надо как-то успокоить придурка, купить ему все потребное для погружения в нирвану, причем с запасом сразу на три дня, пусть покайфует, убогий, а дальше не белочка, а бабушка за внучком придет и отведет за ручку в страну вечного покоя. Но только через три дня, не раньше… Может, дверь открыть и друзей-обдолбышей запустить и денег им дать, чтобы сгоняли по-быстрому за дозой?
– Смотри, вот деньги, – Илья бросил пятисотку на пол, – как договаривались. Возьми, они твои. Иди купи себе что-нибудь вкусное…
При виде денег реакция у людей бывает разная – радость, алчность, разочарование, злость. Но подобное Илья видел впервые – вид у Колобка сделался такой, словно он действительно узрел воскресшую старушку. Заткнулся, более не предлагая Илье пойти куда подальше, вовсе уж бессмысленным взором уставился на деньги и неожиданно легко вспрыгнул на подоконник.
– Стой, придурок! – последнее, что успел произнести Илья.
Колобок ощерился, погрозил Илье пальцем, потом показал в окно:
– Видишь, они раньше успели! Вон они, вон! – Наркоман тыкал пальцем в чистое небо у себя за плечом. – Я с ними пойду, там не будет больно! Не успел, не успел! – проорал он и «ласточкой» спикировал из окна девятого этажа. Длинные липкие секунды тишины, и смачный тяжелый удар снизу, еще пауза – и вновь как ни в чем не бывало зачирикали на балконе воробьи. Еще мгновение, и со двора раздался визг, переходящий в вой, – тело обнаружили, и счет для Ильи пошел на секунды. Он ринулся в комнату, схватил рюкзак, одежду, обулся и вылетел в коридор, откинул крючок, оказался на площадке. Верный Леха и еще пара недочеловек сидели на корточках у стены, увидели Илью, поползли вверх. Леха странного квартиранта моментально узнал, сунулся с вопросом, но Илья, рискованно перемахнув через несколько ступеней, был уже площадкой ниже. И мчался дальше, стараясь не замечать, как снова заныла пока неготовая к таким скачкам перебинтованная лодыжка, но сейчас было не до нее.
«Урод, как есть урод конченый, еще пару дней подождать не мог, тогда бы и налетался! Инопланетянин хренов, кому ты нужен…» Илья выскочил из подъезда на вопли ужаса и крики. Под окнами уже собралась небольшая толпа, от соседнего подъезда озабоченно ковылял дед, его догоняли привлеченные шумом подростки, обогнали старика, вклинились в толпу, собравшуюся над трупом. Зрители напоминали Илье грифов – еще немного, и те вцепятся клювами в теплое мясо, а пока ссорятся, едва ли не дерутся за право урвать лакомый кусок. Какие опыты, все давно закончилось, эксперимент признан неудачным, лабораторный материал подлежит утилизации. На Илью в суматохе никто не обратил внимания, он промчался мимо кустов, свернул и быстрым шагом, стараясь не хромать, не оглядываясь, двинул прочь. Все изменилось в один миг, все планы пошли к чертям, менять их приходилось на ходу. Предстояла импровизация, и только высшим силам ведомо, чем все закончится, но пока очевидно одно: снова грянул «день сурка», жизнь идет по второму кругу – и снаряд летит в ту же воронку, и в реке течет та же вода, а сам он, как и прошлой зимой, едет на попутке к отцовскому дому.
Глава 2
Времени в дороге было достаточно, за полчаса Илья подробно и обстоятельно припомнил все – и как топал по обледеневшим колеям, и какими окольными путями шел к дому, и как шарахался по пояс в сугробах, стараясь не попасться «наружке» на глаза. И как ползал по кустам в двух шагах от «комитетчика», слушал его перебранку с отцом и злющий лай бдительной Хельмы. Она-то всю малину ему на радостях и поломала – скакала вокруг, гавкала во всю глотку, на ее лай толпа сбежалась, и своих, и чужих. Он и сам тогда еле ноги унес, ничего путного не вышло, отца только издалека видел, поговорить не удалось. Но сейчас от того, что скажет отец, слишком много зависит, ошибаться нельзя и глупо подставляться тоже, риск огромный, но результат того стоит.
Как и полгода назад, Илья выпрыгнул из кабины «бычка» за полкилометра до поворота и, памятуя пережитое, к поселку двинул в обход. Выбирал самые заросшие участки дороги, отходил подальше с проезжих и натоптанных путей, заслышав голоса и звуки двигателей. Идти было легче и сложнее одновременно: заросли по краям огибавшей со стороны необитаемого поля и леса дороги легко скрывали его от чужих глаз, а с другой – лишних свидетелей тут было столько, что Илья через четверть часа пути передумал и решил переждать до темноты и тогда уж по знакомому адресу соваться. Жителей в поселке по сравнению с зимой прибавилось раз в пять, если не больше, а соответственно, машин и собак. На прохожего особого внимания никто не обращал, но Илье казалось, что паранойя Колобка частично передалась ему, как вирус ОРЗ или гриппа, в каждом прохожем или проезжем виделся соглядатай, особенно если человек говорил по мобильнику. Посему решил он нервы себе оберечь и, перепрыгнув придорожную канавку, оказался в лесополосе из тонких березок, выбрал местечко почище и посветлее и уселся на траву, готовясь коротать время до вечера.
И ждать бы ему, зверея от безделья и неизвестности, часов пять, а то и шесть, да погода пошла навстречу, небо в какие-то полчаса заволокло тучами, посыпался мелкий теплый, но противный и долгий дождик. И сразу стало темно и тоскливо, точно не июль на дворе, а конец сентября, когда последние теплые золотые деньки уходят навсегда именно так – с сыростью и мрачным завыванием ветра в голых ветках деревьев. Зато народ с дороги и ближайших к ней участков попрятался в дома. Илья вытащил из рюкзака ветровку, оделся и, накинув на голову капюшон, двинул к отцовскому дому. Шел, наученный зимними приключениями, задворками, места выбирал укромные, хоть, получив в союзники усилившийся дождь, мог и рискнуть, пробежать по улице и за несколько минут оказаться у нужного забора. Но предпочитал выжидать, перемещался короткими перебежками, прислушиваясь к окружающим звукам и осматриваясь после каждого рывка. Миновал один дом, второй, третий и оказался у гнуснопамятных деревянных развалин – ни за полгода, ни за последние двадцать лет ничего тут не изменилось. Помнившие лучшие времена забор и дом за ним потихоньку ветшали, а хозяйке было наплевать, не волновали ее развалины, махнула на них рукой и доживала свой век на обломках. Саму старую каргу, отцовскую соседку, Илья, как и зимой, не видел, зато разглядел кое-что другое. У поворота на объездную дорогу, что проскочил минут десять назад, примостилась на обочине, примяв колесами бурьян, неприметная белая иномарка. Илья ухмыльнулся – точно «день сурка», словно и не уезжала она отсюда с той зимней ночи, когда Хельма концерт устроила и все псы поселковые ей вторили, за километр слышно было или больше. Какой уж тут разговор, быть бы живу, удирать пришлось тогда со всех ног. Впрочем, нет, кое-что все же изменилось, он ошибся – здесь «Нива» стояла, а иномарка парадный вход караулила, из нее тогда «комитетчики» вышли. Двое их было, а третий в бабкином доме отсиживался, еще всех собак перестрелять грозился, да ручонки коротки оказались, и сейчас эта машинка тут не зря пасется, с той стороны еще одна гостей поджидает.
«Никакой фантазии». Илья примеривался к прыжку на забор, подпрыгнул пару раз и едва не скатился по мокрой траве в полную стоячей воды канаву. Передумал, решил пойти другим путем, благо забор держался на соплях и отодвинуть пару штакетин труда не составило. Минута, две – и он на карачках вползает на чужую территорию, в ранних сырых сумерках и тумане пробирается между грядок с картошкой, на голову падают холодные тяжелые капли и колорадские жуки. Этой желто-полосатой тварью бабкин огород кишел, как кусок дохлятины опарышами, вредители чувствовали себя хорошо, весело плодились и размножались на заросших сорняками грядках, чему старуха препятствий не чинила. Покидала весной в землю семенную картошку и забыла о ней до осени, но рискует вместо урожая получить лишь начисто обглоданную ботву. Илья присел на корточки, огляделся – все спокойно, дождь усилился, понемногу переходит в ливень, тучи над головой и не собираются расходиться. Пока все просто отлично, остается надеяться, что дальше везение его не оставит, с отцом надо поговорить, и сегодня же, и немедленно уматывать тем же путем, что и пришел.