Третья бумага, была вырѣзка изъ газеты, въ которой говорилось, что унтеръ-офицеръ Иванъ Савельевъ, за участье въ заговорѣ Петрашевскаго ссылается въ Сибирь на десять лѣтъ, а затѣмъ на поселѣніе безсрочно.
Затѣмъ слѣдовали записки такого рода: «Сегодня придти не могу!» или «жди меня въ одинадцать часовъ!» Таковыхъ было не мало и всѣ были подписаны «Николай». Одно только письмо съ той же подписью, было длинное:
Ты говоришь, мой другъ, что нашъ ребенокъ былъ сынъ. Но что съ нимъ сталось? Не можетъ быть, чтобы ты этого не знала! Скажи мнѣ! Подумай, что отъ этого зависитъ судьба и счастье твоего сына. Нѣтъ, ты этого не знаешь! Я твою душу хорошо знаю, она чиста, какъ ангелъ и не способна на ложь. Сегодня, когда я тебя допрашивалъ и смотрѣлъ въ глаза, ты не могла бы выдержать моего взгляда если бы хранила въ своемъ сердцу тайну. Я привыкъ читать въ сердцахъ людей, въ тебѣ нѣтъ ничего фальшиваго. Но тѣмъ не менѣе для меня непостижимо исчезновеніе мальчика! Гдѣ онъ?… Съ какой цѣлью?!.. Я велѣлъ разыскивать его слѣды, но офиціально я этого сдѣлать не могу. Съ своей стороны употреби всѣ усилія, чтобы ему доставить блистательную будущность, и помоги мнѣ его отыскать, или по крайней мѣрѣ похитившую его акушерку.
Потомъ слѣдовало письмо весьма нечеткаго почерка:
«Анюта, дорогое дитя мое, твой сынъ живъ, онъ въ Гатчинскомъ сиротскомъ домѣ подъ номѣромъ 2137 и подъ именемъ Ивана Савельева Помни, что твой отецъ его избралъ мстителемъ за свою смерть».
Потомъ слѣдовали строчки написанныя тонкимъ дрожащимъ почеркомъ:
«Сынъ мой, если когда нибудь эти строчки попадутъ въ твои руки, подумай, вѣдь мертвые не нуждаются въ мѣста! Они теперь ангелы божьи и окружаютъ престолъ всевышняго, онъ ихъ защита и ихъ мститель. Что я говорю, мститель? Нашъ создатель — Богъ любви и всепрощенія; значитъ-мы тоже должны прощать нашимъ ближнимъ. Черезъ нѣсколько мгновеній я сама предстану предъ лицомъ всевышняго и только теперь я узнала, что ты живъ. Я могла бы дать тебѣ блистательное положеніе, какъ люди это называютъ, но, зачѣмъ? Лучше оставайся Иваномъ Савельевомъ, неизвѣстнымъ сиротой. Карьера, которую я могла бы тебѣ создать, опасна, тебѣ бы завидовали и ненавидѣли бы тебя! Быть можетъ она принесла бы тебѣ смерть, а я не хочу, чтобы мой сынъ, рожденный въ слезахъ, погибъ, я хочу чтобы ты жилъ долго! Ты будешь счастливѣе какъ Иванъ Савельевъ, нежели какъ незаконнорожденный царскій сынъ! Прощай милый сынъ, я тебя благословляю и завѣщаю любовь и прощеніе а не месть».
Солдатъ читалъ и перечитывалъ эти строки. Неужели онъ нашелъ свою мать? сомнѣнія нѣтъ! Эти строки могли быть написаны только матерью! Но кто же она? Письмо гласило Марія Ассенькова, но между тѣмъ никогда это имя не долѣтало до его слуха! Впрочемъ это не удивительно, слава артистокъ не вѣчна, едва опустится надъ ними завѣса жизни, какъ и забудутъ про ихъ существованіе.
А все-таки, сколько прелести въ словѣ «мать», даже для того, кто никогда не испыталъ материнскихъ ласокъ. — Мысль о томъ, что онъ незаконный сынъ государя, не зародила въ немъ честолюбивыхъ замысловъ. Онъ думалъ только о своей матери. Судя по ея письму, она была несчастна, и эта мысль заставила Савельева прослезиться. Онъ взялъ это письмо и спряталъ на груди точно какой нибудь талисманъ, а шкатулку снова заперъ и спряталъ.
X
Толстый слой снѣга, точно саванъ покрывалъ сады Гатчинскаго дворца, окна блистали огнями. Снасти фрегата стоявшаго на озерѣ были унизаны пестрыми фонариками, напрасно стараясь придать саду праздничный видъ. Въ Гатчинѣ сегодня былъ великій праздникъ, какъ и по всей Россіи — тезоименитство государя. Николай предпочелъ праздновать свои имянины не въ шумной столицѣ, какъ въ былыя времена, но въ тихой Гатчинѣ. Святитель Николай чудотворецъ, его патронъ и покровитель всей Россіи точно будто отвернулся отъ православной Руси. Прежде посланники съ самого утра спѣшили поздравить грознаго колосса, а теперь, какъ ихъ число сократилось! Кто изъ посланниковъ прибылъ въ Гатчину для принесенія поздравленія? Только Саксонскій — Кенерицъ, Прусскій — Вертеръ, и Австрійскій графъ Валенштейнъ Естергази, который согласно приказанію, полученному отъ своего императора, присовокупилъ къ обычнымъ поздравленіямъ кислосладкимъ голосомъ, что если до марта мѣсяца миръ не будетъ заключенъ, то Арстрія будетъ вынуждена выступить противъ Россіи.
Утромъ государь присутствовалъ на литургіи въ дворцовой церкви, но онъ и даже протопресвитеръ Бажановъ былъ разсѣянъ. Послѣдній чуть не выронилъ изъ рукъ чаши, когда взглянулъ на взволнованное лицо царя — Николай наканунѣ у него исповѣдывался. Должно быть исповѣдь была очень важна, такъ какъ мрачное облако съ тѣхъ поръ и непокидало чело пресвитера.
Послѣ обѣдни государь посвятилъ нѣсколько часовъ работѣ. Послалъ въ Финляндію приказъ о замѣнѣ Ракосовскаго Деномъ.
Затѣмъ получилъ рапортъ изъ Крыма отъ Меншикова. Прочитавши, онъ невольно воскликнулъ: Теперь всѣ швыряютъ камнями въ Меншикова, но будущее поколѣніе построитъ ему изъ этихъ самыхъ камней роскошный памятникъ!
Его сыновья, которыхъ онъ привыкъ видѣть въ столь торжественный день вокругъ себя, были далеко: младшіе Николай и Михаилъ поѣхали въ Крымъ, добывать себѣ Георгіевскіе кресты; Александръ, наслѣдникъ престола, былъ въ Польшѣ на готовѣ противъ Австріи, дѣлалъ поспѣшныя военныя приготовленія. Константинъ былъ занятъ укрѣпленіемъ Кронштадта для зимней обороны, чтобы защитить Петербургъ отъ нападенія союзныхъ державъ, такъ что онъ могъ пріѣхать только на минуту поздравить и поцѣловать руку отца. Императрица Александра Федоровна была снова больна и не выходила изъ своей комнаты. Событія 14 декабря 1825 года сильно потрясли ея нервную систему и съ тѣхъ поръ она не могла оправиться, а неудачи послѣдней войны снова разшатали ея и безъ того слабое здоровье.
Государь сидѣлъ въ своемъ кабинетѣ за письменнымъ столомъ, подперши голову локтями и машинально пробѣгалъ глазами рапортъ Меншикова, противъ него помѣщался генералъ Сухозанетъ и вопросительно смотрѣлъ на царя.
Молодцами дерутся, мои храбрые севастопольцы, сказалъ Николай, задумчиво. Ихъ сопротивленіе неслыханное въ военной исторіи. Пятьдесятъ тысячъ ядеръ въ день съ обѣихъ сторонъ. И мои младшіе сыновья празднуютъ на полѣ сраженія, обогренномъ кровью моихъ солдатъ, имянины своего отца! Генералъ, зачтите всѣмъ войскамъ, находящимся въ Севастополѣ, каждый мѣсяцъ за годъ службы.
Государь, подумайте… прервалъ его военный министръ.
О чемъ мнѣ подумать? Что эта награда изъ ряду вонъ? да и храбрость моихъ солдатъ изъ ряду вонъ, и небывалая въ военной исторіи.
Государь, подумайте, какую зависть это возбудить въ остальныхъ войскахъ, такъ же готовыхъ жертвовать жизнью за ваше величество. Не всѣ же могутъ быть въ Севастополѣ!!
Я такъ хочу, возразилъ государь голосомъ не допускающимъ возраженій. Министръ молча низко поклонился.
Даненбергъ не останется въ Севастополѣ, его замедлѣніе было единственной причиной, что мы не одержали побѣды при Черной рѣчкѣ…
Государь, позволилъ себѣ замѣтить Сухозанетъ, время года, туманъ, грязь…
Генералъ долженъ умѣть преодолѣвать препятствія, Даненбергъ не останется…
Сухозанетъ молчалъ.
Кого пошлемъ на его мѣсто? спросилъ царь, но не дожидая отвѣта военнаго министра сказалъ подумавши: да Остенъ-Сакенъ!..
Государь, сказалъ министръ, снова нѣмецкая фамилія, снова нѣмецкая фамилія…
Государь поднялъ голову: А! сказалъ онъ, развѣ ты тоже принадлежишь къ такъ называемой «русской партіи*? По твоему совѣту я — послалъ Муравьева на Кавказъ, и что-жь онъ тамъ натворилъ? Онъ далъ себя разбитъ Вильямсомъ и Лекомъ двумъ англичанамъ. Какъ будутъ теперь торжествовать англичане! А теперь, пожалуй посовѣтуешь назначить главнокомандующимъ Ермолова?
Государь, имя много значить, въ 1812 г. что не могъ сдѣлать Барклай-де-Толи, Кутузовъ, восьмидесяти-лѣтній старикъ, который стоялъ одной ногой въ гробу, исполнилъ, такъ какъ воля народа…
Воля народа? прервалъ его императоръ съ гнѣвомъ. Что такое воля народа? Неужели люди, окружающіе мой престолъ, за одно съ французской революціей?
Государь, отвѣтилъ Сухозанетъ, тихимъ но твердымъ голосомъ, вы знаете мои чувства, вы знаете, что я сочту за счастье ту минуту, когда мнѣ будетъ дана возможность пожертвовать жизнью за ваше величество, но позвольте мнѣ, какъ вѣрному слугѣ сказать вамъ правду. Не хватаетъ человѣка, который однимъ своимъ именемъ воодушевилъ бы войска. Подобно тому, какъ сорокъ лѣтъ тому назадъ, Московское дворянство и купечество единогласно выбрали начальникомъ ополченія Кутузова; Ермоловъ…
Опять это ненавистное имя? И ты, Сухозанетъ, его произнесъ? Развѣ я не сдѣлалъ строгаго замѣчанія Московскому дворянству и купечеству за выборъ Ермолова начальникомъ ополченія? Развѣ я не ясно сказалъ, что пока я живъ, Ермоловъ не получитъ никакого назначенія?
Тоже самое говорилъ и покойный братъ вашего величества, когда передъ нимъ снова произнесли имя Кутузова. Воля народа…
Неповиновеніе! гордо прервалъ его государь. Ты говоришь объ имяни? Съ котораго времени имя Николая утратило свою грозу? Съ какихъ поръ народъ, какъ ты выражаешься, осмѣливается требовать другое? Пока я живъ, я буду водить русскія войска къ побѣдамъ. Довольно словъ И такъ мы пошлемъ въ Крымъ Остенъ-Сакена на мѣсто Даненберга.
Военный министръ молча поклонился.
Что подѣлываетъ мой егерскій полкъ?
Государь, министръ удѣловъ графъ Перовскій…
Генералъ-адъютантъ графъ Перовскій, прервалъ его государь.
Сухозанетъ посмотрѣлъ на него съ удивленіемъ.
Насколько мнѣ извѣстно, графъ Левъ Перовскій никогда не былъ военнымъ.
Вотъ его назначеніе, генералъ-адъюутантомъ, которое ты ему тотчасъ же передашь, сухо возразилъ ему государь.
Сухозанетъ снова молча поклонился. Министры, при Николаѣ не были его совѣтниками, они были только слѣпыми орудіями его капризовъ и его непреклонной воли. Военный министръ, бывшій не въ одномъ сраженіи, дравшійся и подъ Бородиномъ и подъ Феръ-Шампенгазомъ, глубоко ненавидѣлъ бюрократовъ, заслужившихъ густые эполеты и генералъ-адъютантскія вензеля, сидя въ канцеляріи съ перомъ въ рукѣ.
Гдѣ Денъ? спросилъ государь.
Генералъ-адъютантъ Денъ, ваше величество, осматриваетъ укрѣпленія при Балтійскомъ морѣ
Какіе полки будутъ проходить черезъ Петербургъ сегодня и завтра?
Сегодня никакой полкъ проходить не будетъ, а завтра пройдетъ третій Астраханскій казачій и пятый Башкирскихъ ополченцевъ.
Они куда идутъ?
Казаки въ Нарву, а Башкирцы въ Або.
Хорошо! Я завтра поѣду въ Петербургъ, чтобы встрѣтить моихъ храбрыхъ солдатъ. Можешь удалиться.
Военный министръ наклонился и направился къ двери.
Государь его вернулъ.
Я назначилъ Преображенскаго полковника Арбузова командиромъ стрѣлковъ императорской фамиліи. Завтра назначеніе должно быть въ приказѣ.
Сухозанетъ опять откланялся, но государь его остановилъ:
До моего слуха дошло, что въ перевязочныхъ пунктахъ и гошпиталяхъ, равно какъ и въ интенданствѣ продѣлываются всемозможныя мошенничества. Въ Ригѣ мертвые значились въ спискѣ живыхъ, а въ Севастополѣ войска оставались два дня безъ говядины. Произвести строжайшее слѣдствіе, за которое ты отвѣчаешь!
Пусть Рязанское, Тамбовское и Курское ополченіе двинется къ театру войны.
У Николая была страсть вмѣшиваться въ мельчайшія подробности управленія и военныхъ дѣйствій. Онъ хотѣлъ всѣмъ лично управлять, по этому и произошло столько ошибокъ. Ни одинъ батальонъ не передвигался безъ его вѣдома; ни одна казенная постройка не возводилась безъ того, чтобы планъ не былъ предварительно ему представленъ. Наконецъ Сухозанетъ удалился и его мѣсто занялъ старый канцлеръ, графъ Нессельроде, управлявшій въ теченіи пятидесяти лѣтъ внѣшней политикой Россіи.
Онъ былъ высокаго роста, худощавый, весьма похожій по внѣшности на князя Меттерниха. Черты его лица были тонки и правильны. Рѣдкіе бѣлые какъ лунь волосы, рельефно выдавали его высокій лобъ. Сѣро-зеленые глаза обладали той же проницательностью. Въ своихъ манерахъ и даже въ одеждѣ онъ старался подражать знаменитому министру, гордясь тѣмъ, что былъ его ученикомъ. Своимъ огромнымъ состояніемъ, онъ былъ обязанъ карьерѣ, подобно какъ и Меттернихъ, которымъ пользовался, какъ истый сибаритъ. Онъ вошелъ легкой поступью, который позавидовалъ бы любой танцоръ.
Ну что? спросилъ его государь.
Князь Горчаковъ извѣщаетъ, что на послѣдней конференціи, бывшей по случаю болѣзни въ домѣ графа Вестморлэнда…
Вестморлэндъ боленъ? Вздоръ! онъ хотѣлъ устроить собраніе у себя — вотъ и все! Онъ хотѣлъ, чтобы другіе пріѣхали къ нему, вмѣсто того, чтобы самому съѣздить къ нимъ. И они были настолько глупы…
Государь, прервалъ его дипломатъ, Магометъ отличившійся всегда осторожностью, и тотъ сказалъ: „если гора не хочетъ придти ко мнѣ, я самъ къ ней пойду“. Вотъ почему члены конференціи отправились къ Вестморлэнду.
Позоръ на позорѣ! вздохнулъ государь, и прибавилъ громко: какъ же стоятъ дѣла?
Дѣла, ваше величество, идутъ превосходно, сказалъ дипломатъ, потирая руки.
Превосходно? переспросилъ государь съ удивленіемъ.
Разумѣется, ваше величество, члены конференціи, а въ особенности Австрія, твердо держатся четырехъ пунктовъ охранительной конвенціи.
И ты находишь, что дѣла идутъ превосходно? Да вѣдь такимъ образомъ миръ никогда не состоится!
Разумѣется! А развѣ ваше величество желаетъ мира? Спросилъ Нессельроде, наивно принявъ удивленный видъ.
Государь пристально на него посмотрѣлъ.
Пока Севастополь находится въ осадѣ?
Государь молчалъ.
Пока Севастополь еще держится?
Въ такомъ случаѣ я позволю себѣ предложить вашему величеству, дать мнѣ уполномочіе на принятіе четырехъ пунктовъ конвенціи.
Пока я живъ, никогда!
Пока не послѣдуетъ какой нибудь блистательной побѣды, которая дастъ намъ перевѣсъ, нечего и думать, чтобы союзныя державы отказались отъ этихъ четырехъ пунктовъ, въ особенности Австрія…
Неблагодарная Австрія, вѣдь я жь ее спасъ въ 1849 году оть гибели! Къ чему же теперь конференціи?
Я ужь позволилъ себѣ замѣтить, вашему величеству, что ни одна изъ воюющихъ державъ не желаетъ мира, а Австрія тѣмъ болѣе, хотя она еще не принимаетъ участія въ. военныхъ дѣйствіяхъ. Вашему величеству хорошо извѣстенъ девизъ моего друга Меттерниха, выжидать и ловить рыбу въ мутной водѣ. Въ глазахъ же народа, надо дѣлать видъ, что употребили всѣ способы, но…
Но?
Но что всѣ они рухнули передъ непреклонной волей вашего величества.
Что-жь теперь дѣлать?
Государь, я осмѣлюсь предложить вашему величеству въ свою очередь обратиться къ народу чтобы…
Опять это ненавистное слово!
Что дѣлать? замѣтилъ дипломатъ, пожимая плечами, надо послѣдовать примѣру сосѣдей… Союзники обращаются къ народу черезъ газеты…
И мнѣ такъ поступать?! Мнѣ брать примѣръ съ нихъ!
Нѣтъ, ваше величество, народъ черезчуръ мало читаетъ газеты, по своей неграмотности, но манифестъ, прочитанный во всѣхъ церквахъ съ амвона, доказывающій невозможность заключить мира, снова возбудилъ бы патріотизмъ…
Мысль хороша. Надо издать манифестъ, положимъ въ день новаго года…
Государь, это срокъ черезчуръ длинный, мало ли какія событія могутъ стать на перекоръ нашимъ планамъ! Мы и теперь имѣемъ отличный случай — четырнадцатое декабря, день восшествія…
День, когда я побѣдилъ картечью возставшихъ противъ меня, къ сожалѣнію это были мои собственные солдаты (послѣднія слова онъ произнесъ грустно и почти шепотомъ). Да, день хорошо избранъ. И такъ составь манифестъ, въ которомъ вырази что…
Четыре пункта конвенціи не совмѣстны съ честью Россіи.
Что…
Принять эти пункты было бы позоромъ для Россіи, которую союзники хотятъ унизить…
Да, прервалъ государь дипломата, ты понялъ, что я хочу сказать, значитъ манифестъ появится 14 декабря.
Дипломатъ низко поклонился, его обыкновенной хитростью было подсказывать государю свои собственныя мысли. Николай хваталъ ихъ на лету и присвоивалъ себѣ.