Тери
Пролог
Слова складывались в своего рода молитву, которая звучала у него в голове непрерывно.
Целая планета христиан… Невозможно поверить в такую удачу. Непременно разочаруешься.
Он все повторял и повторял про себя одно и то же, пока остальные мысли и соображения не отошли на второй план. Однако предчувствие неизбежного разочарования не могло заглушить предвкушения чего-то необычного; от волнения у него мурашки побежали по коже. Он приблизился к молельне.
Планету лишь недавно открыли для внешних контактов и торговли. Первые поселенцы много веков назад сами себя отрезали от остального человечества. Но их потомки — по крайней мере, большинство из них — мыслили по-иному.
В настоящее время население планеты разделилось на две неравные части. Меньшая часть, живущая изолированно, — по слухам, они называли себя «талантами», — не желала иметь ничего общего с Федерацией. Поэтому талантов следовало оставить в покое. Большая часть обитателей планеты, наоборот, радовалась возможности вновь влиться в общее русло межгалактической цивилизации, что особенно интересовало Геби Пиреллу, члена специального совета.
Его миссия имела решающее значение для Объединенной Христианской Церкви, потому что обитатели данной планеты, если верить описаниям, были последователями религии, определенно похожей на христианскую, включающей даже такое понятие, как распятие. О распятии упоминали торговые агенты, побывавшие на планете ранее; им даже удалось, с согласия местных жителей, заглянуть в одну из молелен. В донесениях торговых агентов сообщалось: здешние распятия какие-то не такие, другие. Однако из донесений было неясно, чем именно они отличаются от общепринятых.
Не важно! Весть о существовании целой планеты, на которой существует христианская община, всколыхнет пребывающую в застое Объединенную Церковь; ее учение распространится повсеместно, и в нее мощным потоком вольются новообращенцы из всего освоенного космоса.
— Разумеется, крест — просто символ, — говорил тем временем Манта, указывая на купол часовни.
Манта был высоким белокурым мужчиной, на котором по случаю жары была лишь набедренная повязка. Его речь и язык носили отпечаток архаичной грамматики.
— А вовсе не объект поклонения. Мы чтим Того, кто умер на кресте, и помним завет братства, которому он нас научил.
— Конечно, — согласился отец Пирелла, одобрительно кивнув.
Услышанное не просто вдохновило его; он обрадовался тому, что молчаливый туземец наконец сообщил нечто ценное. Судя по всему, данный абориген является для местных кем-то вроде религиозного начальства.
Вначале отец Пирелла пытался склонить туземца к обсуждению основных религиозных понятий, однако вскоре выяснилось, что они с Мантой говорят на разных языках. Отцу Пирелле удалось выяснить лишь то, что интересующая его секта, похожая на христианскую, существует менее двухсот лет. На остальные его вопросы туземец отвечал недоуменным взглядом. Пирелла решил, что проще и логичней всего пойти в ближайший храм и там начать разговор с азов. Если они поймут друг друга в частных вопросах, им потом легче будет перейти к более абстрактным понятиям.
Манта охотно согласился.
Туземец придержал дверь, пропуская отца Пиреллу вперед. Дверь на петлях! Да, в вопросах технического прогресса они значительно отстали…
Отец Пирелла вошел в прохладный темный зал.
Алтаря не было; лишь в противоположном углу высилось огромное распятие в натуральную величину. Он поспешил вперед: ему не терпелось поближе рассмотреть распятие. Если он обнаружит фигуру Христа здесь, на планете, которая долго была оторвана от общемировой цивилизации, одного этого будет вполне достаточно; однако продемонстрировать, что распятие занимает центральное положение в культуре планеты, — о таком ни один церковник даже и мечтать не смеет! Будет достигнута конечная цель…
— Матерь Божья!
В полумраке его возглас эхом отразился от гулких стен. Ноги отца Пиреллы заскользили на отполированном полу; он в ужасе отпрянул при виде фигуры на кресте. Сокрушительное разочарование раздувало его праведный гнев.
— Какое кощунство! — прошипел он, кусая тонкие бескровные губы. — Святотатство!
На мгновение он едва не поддался искушению; его так и подмывало наброситься с кулаками на оцепеневшего, совершенно сбитого с толку Манту. Наконец отец Пирелла пожал плечами и выбежал из зала на яркий целебный свет.
— Не знаю, что вы надеялись увидеть, — сказал Манта, когда ему удалось нагнать отца Пиреллу, — однако у меня такое чувство, что у нас вы не найдете того, чего ожидали.
— Почему вы меня не предупредили?! Манта осторожно взял священника под руку и повел его по тропинке между деревьями.
— Пойдемте. Пойдемте со мной к Божьей Отметине; возможно, там вы все поймете.
Отец Пирелла позволил увести себя. Божья Отметина? Это еще что такое?! Но уж конечно, не хуже того, что он обнаружил в молельне.
— Все началось очень давно, — говорил тем временем Манта. — Если быть точным, все началось сто шестьдесят семь лет тому назад. Все начинается на поле, расположенном неподалеку…
I
Они не приняли его за мертвого. Должно быть, поняли, что он еще жив; когда он ничком рухнул на траву, обливаясь кровью, грудь его продолжала судорожно сокращаться. Впрочем, он часто проваливался в небытие. Как долго он умирает! Тери недо стоин последнего удара, который разом покончил бы с его мучениями, поэтому его бросили на поживу стервятникам.
Сознание то возвращалось, то покидало его; когда же он открывал глаза, ему казалось, что весь мир заполнен мухами и комарами. На то, чтобы шевелиться, сил уже не оставалось. Всякий раз, как он пытался поднять руку, чтобы отогнать назойливую мошкару, он снова терял сознание. Впрочем, находиться без сознания не так уж плохо. Темно, тихо и не больно. Однако он всегда выплывал на поверхность.
Если ему повезет, вскоре он снова погрузится в темные пучины и больше уже никогда не вынырнет оттуда. Почему не остаться там навсегда? Ведь у него отняли всех, кто у него был.
Его вернул к жизни скрип плохо смазанной деревянной оси. Потом он услышал осторожные шаги. Кто-то легко ступал по лесной тропе и остановился рядом с ним, где-то слева. В душе тери забрезжила надежда.
Может быть, еще один тери…
Собрав последние силы, он ударил по земле правой рукой и попытался перекатиться на бок. Внезапно дневной свет начал меркнуть, и он понял, что снова теряет сознание. Однако он удержался на краю. Ему даже удалось слегка выпростать из-под себя левую руку. Он пошевелился. Центр тяжести сместился — и вот он перекатился на спину, прямо в тучу злых мух.
От напряжения сил тери снова на короткий период потерял сознание. Когда он снова пришел в себя, скрипа уже не было слышно. Его охватило отчаяние. Тот, кто подходил к нему, ступал тихо, словно украдкой; вполне вероятно, его обнаружил другой тери. Солдаты никогда не крадутся. Когда они попадают в лес, они вытаптывают все на своем пути. Но теперь шагов не было слышно, и с ними ушла последняя надежда на спасение.
Снова шаги!
Те же самые, легкие, крадущиеся; они приближаются. Создание, которое проходит мимо, должно быть, заметило движение в высокой траве, когда он перекатывался на спину, вот и решило разведать, что к чему. Видимо, оно на некоторое время отошло на безопасное расстояние и затаилось.
Шаги замерли возле его головы; внезапно сверху вниз на него посмотрело человеческое лицо. Человек был с бородой и яркими синими глазами. Тут тери утратил последнюю надежду. Если бы он не охрип, он бы сейчас завыл от тоски, досады и отчаяния.
Однако человек не убежал в испуге и не стал его мучить. Наоборот, он присел рядом с тери на корточки и стал осматривать бесчисленные колотые и резаные раны, покрывшие его тело. Лицо человека потемнело от… неужели от гнева? Тери не умел распознавать выражение человеческого лица. Не переставая осматривать раненого тери, человек пробормотал что-то неразборчивое.
Потом человек покачал головой, поднялся на ноги и перешел к голове тери. Он склонился над ним, подсунул руки тери под плечи и попытался его поднять. У него ничего не получилось. Человеку не хватило сил, чтобы поднять массивное тело, но от легкого толчка все бесчисленные раны отозвались белой вспышкой острой боли. Тери захотелось закричать, чтобы человек прекратил, однако ему удалось выдавить из себя лишь хриплый мучительный стон.
Человек отпустил его и встал; очевидно, он находился в замешательстве и не знал, что делать дальше.
— Ты умеешь говорить? — спросил человек.
Неожиданный вопрос удивил тери. Да, он умел говорить. Он попытался ответить, но из-за распухшего языка не сумел произнести ни единого слова.
— Ты меня понимаешь?
Тери закрыл глаза. К чему расспросы? Какое это имеет значение? Скоро он умрет. Так почему бы странному человеку не уйти и не оставить его в покое?
После короткой паузы человек оторвал от своей груботканой рубахи полосу материи и накрыл ею глаза тери. Потом он пошел прочь. К звуку его удаляющихся шагов вскоре присоединился скрип несмазанной тележной оси. И постепенно все звуки затихли в отдалении.
Полоска материи стала поистине подарком судьбы для раненого тери; однако он ничего не понимал. Почему человек отогнал мух от его лица? Ведь он все равно умирает.
Однако ему стало немного легче.
Солнце пекло все жарче; в те краткие мгновения, что тери приходил в сознание, он чувствовал, как распухает и сохнет его язык. Провалы становились все длиннее. Еше немного — и он вовсе не придет в себя.
Он очнулся, почувствовав затылком, как дрожит земля. Потом он распознал цокот копыт и другие звуки — как будто что-то волокут по земле. Солдаты! Они возвращаются! Тери почти обрадовался им. Они наверняка затопчут его, проезжая мимо, и положат конец невыносимым мукам.
Однако цокот прекратился; снова послышались шаги. По земле ступало множество ног. Тряпку убрали с глаз, и он увидел склонившиеся над ним лица. Человеческие. Однако не солдатские. Людей было четверо; они переглядывались и молча кивали друг другу. Один, со светлыми волосами, повернулся и скрылся из вида. Другие же, к изумлению тери, нагнулись над ним и принялись отгонять мух и комаров, облепивших его раны. И все это без единого слова!
Вскоре вернулся белокурый; он вел в поводу косматую лошадь. К лошадиной сбруе по бокам были прикреплены длинные деревянные шесты; они волочились по земле за копытами. Между шестами в шахматном порядке были протянуты толстые веревки.
Ни один из людей по-прежнему не произнес ни слова.
Их молчание озадачило тери. Очевидно, его спасители боятся обнаружить себя. Но чего им бояться здесь, в лесу, кроме солдат правителя Китру? А людям незачем бояться Китру, ведь он уничтожает только тери…
Дальнейшие его размышления были прерваны появлением кувшина с водой. Горлышко кувшина прижали к его губам; несколько капель попало в его пересохший рот. Тери попытался сделать глоток, но вода попала в дыхательное горло, и он закашлялся. Кувшин убрали, но его язык больше не горел, как обожженная кожа.
Стараясь двигаться как можно осторожнее, четверо мужчин, которые действовали на редкость слаженно, подняли тери с земли. Боль вернулась, но ему было не так плохо, как когда тот, первый, попытался приподнять его. Люди опустили его на сетку, потом привязали к сетке длинными лоскутами материи. По-прежнему никто из них не проронил ни звука.
Может, они — изгои? И все равно, уж слишком они осторожничают. Сейчас можно было бы и не молчать. Солдаты давно ушли.
Люди сели на лошадей и поскакали в глубь леса. На неровной земле волокуша двигалась толчками; некоторые из его едва затянувшихся ран снова открылись, но тери молча терпел боль. Ему стало лучше, потому что он чувствовал себя в безопасности; ему даже показалось, что все будет хорошо. Хотя он понятия не имел, откуда у него возникла такая уверенность.
Хотя тери провел в лесу, можно сказать, всю жизнь, тропа, по которой они ехали, была ему незнакома. Они проезжали мимо сырых пещер, поросших огромными уродливыми грибами; грибы росли на всех холмах и возвышенностях, и их шляпки почти заслоняли собой солнце. По бокам тропинки росли кусты волнообразно извивающихся щупалец, угрожавших схватить неосторожного путника и затянуть его в свою ненасытную утробу. Тери показалось, что они едут и едут без конца. Отряд забрался в совсем непроходимые заросли. Оттуда они выехали на поляну, на которой располагался лагерь.
Большие и маленькие хижины и палатки были поставлены наспех — грубые, неправильной формы. Они были разбросаны по поляне там и сям без особого порядка. Их обитатели тоже не слишком походили друг на друга. Одни были хрупкими на вид, другие явно страдали ожирением. Тери не ожидал увидеть ничего подобного. Изгои, которых он рисовал в своем воображении, были худые, поджарые, словно волки; чтобы выстоять против хорошо обученных солдат Китру, необходимо развить в себе жестокость. А здесь, в лагере, были женщины и дети. Многие бросили свои дела или игры и смотрели на него. Нет, эти люди совсем не были похожи на изгоев, объявленных вне закона.
Однако молчание становилось гнетущим.
Четверо его спасителей спешились и отвязали волокушу от лошади. Потом осторожно опустили концы шестов на землю. Тери приятно было почувствовать землю спиной. Наконец один из спасителей разомкнул уста:
— Адриэль!
Из ближайшей хижины вышла девушка со светлыми волосами, в которых мелькали рыжие прядки. Она была молода — с виду лет семнадцать, пухленькая, но симпатичная. Увидев тери. она проворно подбежала к нему и присела рядом на корточки. Потом осторожно ощупала его раны.
— Как жестоко его изрезали! — воскликнула она. Голосок у нее оказался высокий и звонкий; от волнения он прерывался. — Как это случилось?
— Раны нанесены мечами, — нетерпеливо дернув плечом, ответил один из спасителей. — Значит, он наткнулся на солдат Китру.
— Зачем вы его принесли?
Первый мужчина пожал плечами:
— Тлад предложил.
— Тлад? — недоверчиво переспросила девушка.
— Да. Он обнаружил его раньше нас; ему каким-то образом удалось убедить твоего отца помочь раненому зверю. И твой отец послал нас за ним.
Адриэль сдвинула брови.
— Значит, Тлад? Интересно! Подобная доброта ему несвойственна!
Мужчина снова дернул плечом:
— Кто вообще может понять Тлада? — Он показал рукой в сторону хижины. — Твой отец дома?
— Нет. — Адриэль встала и указала в дальний угол лагеря. — Он где-то там. Помоему, беседует с Деннелом.
Мужчины молча удалились. Тери смотрел на девушку. Она нырнула в хижину и на какое-то время исчезла.
Тлад?! Значит, так зовут человека, который заговорил с ним и закрыл его глаза тряпицей! Тлад. Надо запомнить.
Вскоре Адриэль появилась вновь; она опустилась на колени рядом с тери. В руках у нее был смоченный в воде лоскут.
— Ах ты бедняжка!
Тери снова балансировал на грани небытия; последнее, что он запомнил перед тем, как мрак накрыл его, было прикосновение холодной мокрой материи, которая вытирала грязь и осушала кровь на лице. А в ушах звучал ласковый девичий голос:
— Бедняжка… бедняжка…
II
— Думаешь, он выживет?
При звуках человеческого голоса Адриэль удивленно вскрикнула и обернулась. Рядом с ней стоял высокий мускулистый мужчина с бородой; поверх ее плеча он смотрел на раненого.