Он поделился своими соображениями с де Люме, и тот сразу же ухватился за возможность схлестнуться с испанцами. Барон (а де Люме носил именно этот титул) совсем извелся, наблюдая за тем, как лихо расправляются гёзы с испанцами. Поэтому идея Гильома де ля Марка пришлось ему по душе.
Два флибота рванули с места с большой скоростью словно застоявшиеся рысаки. На удивление, каравелла даже не сделала попытки к бегству. Впрочем, это было безнадежное предприятие — путь в открытое море преграждали флиботы гёзов, а за кормой каравеллы ревел прибой, дробя о скалы тяжелые сине-зеленые волны и белую пену. Дорога к берегу, где можно было спрятаться в какой-нибудь укромной бухточке, была отрезана длинной цепью невысоких скал.
Добыча обещалась быть легкой. Гильом де ля Марк с удовлетворением осклабился — каравелла спустила флаг! Испугались испанцы… Что ж, расплата за злодеяния уже близко — флиботы подошли к каравелле на расстояние выстрела из мушкетона. Гёзы уже праздновали победу — подбрасывали вверх шапки и кривлялись. Гийом де ля Марк ясно видел лица капитана каравеллы и двух идальго, судя по одежде. Они стояли рядом, с потрясающей невозмутимостью наблюдая за приближением флиботов.
«Неужто им совсем не страшно?» — подумал озадаченный Гильом де ля Марк. Ведь эти идальго не могли не знать, что к ним приближается сама смерть. На что они надеются?
И тут грянул залп! Ядра кулеврин мигом превратили в решето борт посыльного флибота, который подошел к каравелле почти вплотную, и гёзы готовились идти на абордаж. Он тут же начал тонуть. Не дожидаясь, пока вражеские канониры перезарядят орудия, де ля Марк подал команду на маневр, и флибот вышел из зоны обстрела. Он был ошеломлен; да что там ошеломлен — раздавлен, в особенности, когда увидел, что знамя Испании снова полощется на верхушке мачты каравеллы.
Его обманули! Провели, как младенца! Ярость затуманила голову, и Гийом де ля Марк призвал на помощь два ближайших к его судну флибота. Он отомстит испанцам! О, это будет жестокая месть! Обманщики, негодяи, подлецы!
Пылая праведной местью, Гийом де ля Марк повел суда на каравеллу. Бежать ей некуда, и исход боя угадать было несложно. Но что это? Вражеское судно начало уходить к берегу! Похоже, от страха у испанцев помутился рассудок; ведь там буруны и верная смерть. Впрочем, гибель ждала их со всех сторон…
— Лево руля! — скомандовал де Фариа; он занял место капитана, потому что Альфонсо Диас никак не мог понять, что задумал этот идальго; а долго объяснять не было времени. — Так держать!
Каравелла шла прямо на буруны. У Альфонсо Диаса — да и у всей команды — душа ушла в пятки. Что творит этот де Фариа?! Безумец! Мы все погибнем! Капитан посмотрел на Фернана Пинто и увидел улыбку на его лице. Дьявол побери этих идальго! Они оба сумасшедшие!
Альфонсо Диас беспомощно оглянулся и обреченно вздохнул — флиботы гёзов шли за каравеллой, как привязанные. Похоже, пришла пора молиться.
— Следи за командой! — рявкнул в его сторону Антонио де Фариа. — Все на правый борт! Быстрее, сучьи дети!
Моряки уже мало что соображали; море ревело, взбесившиеся волны с такой силой били о борт судна, что трещала обшивка, но привычка повиноваться командам капитана взяла свое. Они дружно перебежали на правый борт, каравелла вильнула, наклонилась… и каким-то чудом проскользнула меж двух черных клыков, преграждавших путь в тихую обширную бухту!
— Убрать брамсели и бом-брамсели! — продолжал командовать де Фариа. — Взять на гитовы и гордени фок и оба грота! Спустить кливера! Лечь в дрейф!
Каравелла убавила ход, а затем и вовсе остановилась. До берега было рукой подать. Но никто из испанцев на него даже не посмотрел. Все внимание команды было поглощено занимательным зрелищем. Один флибот рискнул повторить трюк, проделанный Антонио де Фариа, и напоролся на камни. Судно начало разваливаться на глазах. Крики несчастных матросов заглушили даже шум прибоя.
Не в силах спасти своих людей, Гильом де ля Марк в отчаянии изгрыз свои губы до крови. А затем, удостоверившись, что все гёзы погибли, приказал вернуться к галеонам; там все еще сражались. Он понимал, что до сбежавшей от возмездия каравеллы ему никак не добраться. Но Гильом де ля Марк поклялся, что когда-нибудь он встретит идальго, которые плыли на каравелле. И тогда им даже небо не поможет.
Иное настроение царило на «Ла Маделене». Чудесное спасение вызвало среди матросов ажиотаж и обожание Антонио де Фариа. Они веселились, как дети. Альфонсо Диас даже приревновал идальго к своей команде. Он стал чересчур серьезным, и его «Спасибо за помощь» прозвучало сквозь зубы. Но в душе Диас все же отдал дань мастерству де Фариа.
С галеонами гёзы управились за два часа. Разъяренный бегством каравеллы, Гильом де ля Марк, который иногда — по настроению — сдерживал кровожадные порывы своих подчиненных, на этот раз закрыл глаза на жестокости, творимые гёзами. Испанцы, сдавшиеся на милость победителей, сильно пожалели, что остались в живых; они пожали то, что посеяли.
К вечеру все было кончено. Флиботы гёзов ушли, взяв богатую добычу, галеоны догорали, а море на много лиг вокруг было укрыто частями тел испанцев. Их не просто убивали, а расчленяли и сдирали кожу живьем. Казалось, что от этого дикого зрелища смутилось даже небо: к ночи поднялся сильный шторм, пошел дождь, и море забурлило. Поэтому выйти из спасительной бухты не было никакой возможности, и «Ла Маделена» осталась в ней на ночевку.
Шторм бушевал всю ночь, а утром, словно Матерь Божья бросила на море свою прозрачную накидку: в одно мгновение ветер стих, волны успокоились, и спустя какое-то время легкий бриз уже подгонял «Ла Маделену» по направлению к Амстердаму. Альфонсо Диас на этот раз лично вывел каравеллу из бухты. Антонио де Фариа только посмеивался, наблюдая за его действиями, — капитан судна здорово был задет за живое тем, что не он спас «Ла Маделену» от, казалось бы, верной гибели. Впрочем, теперь проход между скалами мог преодолеть даже малоопытный судоводитель — прибой не бился о камни, а скорее ласкал их, и густое белое молоко пены превратилось в рваные кружева.
Уязвленный Альфонсо Диас полночи не спал, метался по палубе как раненый тигр. Он едва не пришиб попавшегося ему на пути боцмана Педро Гонсалеса. Тот, как обычно, подсматривал и подслушивал. Но если раньше капитан не придавал этому большого значения, списывая на скверный характер боцмана, то теперь он точно знал, кем является Гонсалес. Увы, списать на берег его не удалось — отцы-инквизиторы настояли, чтобы их шпион непременно остался в составе команды «Ла Маделены».
Вскоре острова, возле которых разыгралась кровавая драма, остались далеко позади.
Глава 5. Карта тамплиеров
Федюня подгонял:
— Ну что ты телишься?! Открывай цилиндр! Давай я это сделаю…
— Не спеши поперед батьки в пекло, — рассудительно отвечал Глеб, готовя необходимое оборудование.
Искатели приключений уединились в лаборатории Тихомировых, оборудованной по последнему слову техники. Она располагалась во флигеле, который стоял в нескольких метрах от дома. Это отец настоял на том, чтобы для лаборатории построить отдельное помещение. Сначала лаборатория находилась в доме, на первом этаже, сразу за кухней. Но никакие вытяжки не спасали от вредных испарений, которые проникали на второй этаж и выше. Но еще невыносимей было вынюхивать тошнотворное амбре, когда на обеденном столе лежала горячая отбивная с картошкой-фри, а в бокале пенилось доброе французское вино.
Различные кислоты, щелочи, соли, воск и смолы, применяемые для реставрации и консервации археологических находок, обладали не только неприятным запахом, но еще были и очень вредны для организма. А уж гальванические ванны и вовсе могли отправить человека раньше времени в мир иной.
Глеб решил открыть футляр в герметичном боксе с манипуляторами, наполненном инертным газом. Судя по весу находки, внутри футляра, скорее всего, находилось что-то легкое, явно не металл. Это мог быть только пергамент, провидчески решил Тихомиров-младший.
Такой вывод возбудил его до крайности. А вдруг в футляре карта, на которой указано место захоронения сокровищ?! Тогда вопросы сохранения пергамента и его консервация выходили на первый план. Уж кому-кому, а Глебу было хорошо известно, что случается с такими находками, когда их извлекают из герметически закрытых сосудов. Они распадаются и разлагаются буквально на глазах.
Ну а Федюня вообще не находил себе места от предвкушения чего-то необычного. Уж он-то точно знал, что футляр — это подарок небес. А как иначе? Глеб Тихомиров всегда ухитрялся находить совершенно потрясающие вещи, и Федюня ни на миг не усомнился в счастливой звезде своего напарника.
— Ну что, поехали? — спросил Глеб, просунув руки в резиновые перчатки манипулятора, находившегося внутри бокса.
— Д-давай! — Федюня даже начал заикаться от волнения.
Глеб определил, что у футляра имеется хитрый замок, и уже разобрался, как его можно открыть, поэтому все его движения были точно выверенными. Конечно, столетия не могли не сказаться на качестве металла, хотя он и не был подвержен коррозии, и с замком пришлось повозиться, — даже применить специальное механическое приспособление, — но в конечном итоге крышка футляра отвалилась, и Глеб извлек на свет ясный кусок пергамента.
— Это что за чудеса? — спросил Федюня, когда Глеб аккуратно развернул пергамент и сделал на всякий случай несколько снимков находки специально для таких случаев встроенным в бокс фотоаппаратом.
— Ничего особенного, — озабоченно ответил Глеб; в этот момент он решал, каким веществом покрыть пергамент, чтобы предохранить его от разрушения. — Это крашеный пергамент. В данном случае — в фиолетовый цвет. Например, на подобном цветном пергаменте написан так называемый «Серебряный кодекс» — рукопись перевода Библии на готский язык. Вместо чернил в «Кодексе» применили раствор серебра, а хранится он в Швеции — в Упсале. А еще в России находится греческое четвероевангелие, написанное золотом на фиолетовом пергаменте (в точности, как наша находка) — по преданию, рукой византийской императрицы Феодоры. Кроме того, пергамент красили пурпуром, индиго, в зеленый, красный, персиковый и черный цвета. Такой пергамент был предназначен для особо роскошных изданий. Между прочим, цветные пергаменты чаще всего применяли в раннем Средневековье, подражая византийским рукописям.
— Это значит, что нашей находки нет цены…
— Точно. С одной стороны, это здорово — пергамент стоит больших бабок. А с другой — кто его купит? Ему самое место в музее. Придется наступить на горло собственной песне… — Глеб тяжело вздохнул.
— Значит, зря мы рисковали жизнью, ползая по этому гребаному подземелью…
— Ну уж, рисковали… Не нужно преувеличивать. Это был не риск, а приятная во всех отношениях прогулка на пленер. Все жизнь веселей стала. И потом, у нас ведь остались ценные монеты.
— Но ты-то свое вернешь, а я? — уныло спросил Федюня.
— Извини, брат, такова жизнь, — жестко ответил Глеб. — Я подаю только по пятницам. Но во мне все еще теплится надежда, что это не конец нашей одиссеи. Нужно разобраться с этим пергаментом. По-моему, на нем нарисована какая-то карта.
— Ну так чего же ты толчешь воду в ступе?! Займись делом.
— Угу… — пробормотал Глеб и начал искать на стеллажах баночку с консервантом. — Уно моменто, сеньор…
Спустя час он уже держал в руках темно-фиолетовый пергамент, на котором ясно просматривался золотой узор в виде детальной карты какого-то острова. Специальный прозрачный воск, которым была покрыта находка, уже хорошо подсох и позволял рассматривать изображение во всех деталях.
— Это что-то новое, — озадаченно сказал Глеб и сел к микроскопу. — Ну и ну! Вот это техника!
— Что там? — Федюня нетерпеливо бегал за его спиной туда-сюда, словно ему вставили горький красный перец в одно место.
— Карта не просто нарисована, она впрессована в пергамент.
— Как это?
— А фиг его знает. Все линии изображения — это тонкая золотая проволока квадратного сечения, скорее всего, с «усом», чтобы не вывалилась из основы. Но как ее сумели вставить в пергамент, это ведь жесть. Почему так сделали, тут вопросов нет. Прорисовка краской может стереться, а золотая проволока будет хранить очертания острова вечно. Вернее, до того момента, пока не разрушится пергамент.
— Думаешь, карта указывает на место захоронения клада? — спросил Федюня и затаил дыхание в ожидании ответа.
— Несомненно! Видишь, в этом месте нарисован рыцарский щит, перечеркнутый крест-накрест четырьмя линиями, которые образовали восемь секторов. У тамплиеров этот тайный знак обозначал сокровища, драгоценные камни. По крайней мере, так утверждал Робер Шарру, известный французский писатель и исследователь старины.
— Эх, ма! — Федюня в восхищении несколько раз притопнул, словно решил прямо в лаборатории отчебучить «Камаринскую». — Живем, Глеб! Карта подлинная! Это стопроцентно! Значит, нам нужно всего лишь пойти на указанное место и забрать то, что там лежит!
— Надежды юношей питают… — Глеб саркастически ухмыльнулся. — Ты еще найди это место. Карта старинная, а за многие столетия очертания берегов сильно изменились. Здесь есть какие-то надписи, но, боюсь, что это шифр. Рыцари Ордена Храма умели прятать концы в воду. И, кстати, некоторые шифры тамплиеров до сих пор не разгаданы.
— Я уверен, ты справишься!
— Спасибо за доверие. Поживем — увидим.
Федюня вдруг нахмурился и посмотрел на Глеба с подозрением. Тихомиров-младший сразу уловил перемену в настроении приятеля и понял, откуда ветер дует.
— Стыдно, юноша! — сказал Глеб с нажимом. — Ты что, держишь меня за сукиного сына, готового за копейку удавиться?
— Ты… ты это чего?!
— Того. Вместе поиск начали, вместе и доведем до конца. Я не собираюсь прыгать в кусты. Мое доброе имя дороже мне кучи золота. Так что заткни, Федор, свои подозрения, знаешь куда?
Федюня смешался и виновато пробормотал:
— Не бери в голову… Ну, дурак я. Дурак! Меня всю жизнь обманывали. Вот я и потерял веру в человечество.
— Тоже мне, Фома Неверующий… Почти библейский персонаж. А я хоть раз тебя обманул?
— Никогда!
— Вот и смекай. Будем крутить дальше. Сейчас отсканирую карту и запущу в комп. У меня есть клевая программка, может, потянет. Хотя… Ладно, посмотрим.
Увы, программа поиска географических объектов, над которой Тихомиров-младший бился почти два года и которая уже не раз выручала его в архивных поисках, показала ему фигу.
— Железяка хренова! — злился Глеб. — Когда же изобретут искусственный интеллект?! — Он тяжело вздохнул. — Бенефис откладывается на неопределенное время. Придется мне лезть в архивы и скрупулезно просматривать географические карты. Опять архивы… — Глеб застонал, будто ему стало больно. — О-о, нет! Я думал, что хоть немного от них отдохну. Надоели!
— Может, я чем помогу? — робко поинтересовался Федюня.
— Конечно, поможешь. Отсутствием присутствия. Меня раздражает, если кто-то сопит у меня над ухом. Я не могу сосредоточиться. Так что — «гуляй, Вася». Будем созваниваться. Но ты далеко не убегай. Вдруг что-нибудь проклюнется.
— Я готов день и ночь дежурить у ворот твоего дома, — мрачно заявил Федюня. — Лишь бы дождаться позитивного результата.
— Лучше хорошо отоспись. А то у тебя глаза, как у вурдалака, — красные и навыкате. Наверное, от излишних переживаний. Все, пока!
— Бывай…
Федюня ушел. Глеб еще некоторое время потерзал компьютер, а потом плюнул на все и завалился спать — как был, одетый, и не разбирая постель, хотя до вечера еще было далеко. Но он чувствовал себя совершенно разбитым и не потому, что сильно устал. Его раздражала собственная беспомощность. Тихомирову-младшему казалось, что он когда-то видел подобный чертеж, но где это было и что за остров на нем изображен, Глеб вспомнить не мог.
Проснулся он от того, что в доме кто-то ходил. Глеб подскочил как ошпаренный. И сразу же схватился за ружье — он вспомнил, что после ухода Федюни, всецело занятый мыслями о найденной карте, забыл не только включить сигнализацию, но даже закрыть на замок парадную дверь. Вдруг это воры?! У Тихомировых уже было несколько приключений на эту тему. Спасла лишь предусмотрительность Николая Даниловича, который оборудовал дом такими сигнальными и охранными системами, что и в солидный банк не грех их поставить.