Генрих женился. Он вступил в брак с Елизаветой, дочерью короля Эдуарда Четвертого Йорка, племянницей Ричарда Третьего и сестрой двух сгинувших в Тауэре юных принцев. Вот тут он и «вспомнил», что он – отпрыск Ланкастеров. И включил и красный цвет Ланкастеров, и белый цвет Йорков в одну эмблему, в «Розу Тюдоров».
Однако и тут он проявил осторожность – создавать впечатление, что его права на трон основаны на правах его жены, ему не хотелось. И он потянул время, и свадьбой порадовал своих добрых подданных только в январе 1486 года, и короновал супругу не сразу, а только в конце 1487 года, через добрых два года после заключения брака.
И опять-таки – обратим внимание на хронологию. Генрих велел считать начало своего царствования с даты, предшествовавшей битве при Босворте. Он считал нужным подчеркнуть, что все-таки не все построено на праве завоевания, – и к тому же он получал в руки важный инструмент давления на английскую знать: всякого, вставшего на сторону короля Ричарда Третьего, он мог обвинить в государственной измене. Важным обстоятельством было и то, что этим инструментом давления он, как правило, НЕ пользовался, оставляя его про запас. Даже законного наследника Ричарда III, графа Линкольна – и то не тронули. Милосердие иной раз бывает столь же полезно, сколь иногда бывает полезна жестокость – те сторонники Йорков, кто имел основания опасаться короля Генриха Тюдора, получили наглядный пример: король не мстителен.
Интересно, что свое происхождение из Уэльса Генрих VII не прятал, а, наоборот, подчеркивал. Даже в официальных документах использовал валлийский (а не просто уменьшительный) вариант своего имени – Нarry – и старшего сына назвал Артуром, на кельтский лад. Генриху Седьмому удалось добиться того, что его признал Рим. И не просто признал. Святой Престол выпустил декларацию, согласно которой всякий, кто оспаривал бы права истинного короля Англии на ее престол, подлежал отлучению от Церкви.
Трудно переоценить важность этого дипломатического достижения – теперь король имел на своей стороне всех епископов Англии, со всем их богатством и влиянием.
Нужные люди были щедро вознаграждены. Генрих VII даровал своему дяде Джасперу титул герцога Бедфорда, Томас Стенли, отчим нового государя, был пожалован титулом графа Дерби. В общем, режим укрепился настолько, что Генриха Тюдора перестали называть «королем-подкидышем» и стали именовать просто «королем».
А потом пошла череда самозванцев.
III
Среди жертв террора, который Ричард Третий развернул при захвате власти, самыми видными оказались его племянники, малолетний король Эдуард V и его брат Ричард, герцог Йоркский. Мальчики были заключены в Тауэр – и там исчезли. Поскольку никто не знал, что с ними сталось, они были бы очень подходящей маской для всякого, кто решился бы на мятеж. Но после воцарения Генриха Седьмого возник и еще один кандидат на роль маски – внук герцога Кларенса, Эдуард Уорик. За него выдали мальчишку примерно тех же лет, по имени Ламберт Симнел – и дело зашло так далеко, что в 1487 году власти озаботились показать народу настоящего Эдуарда Уорика.
Это, конечно, не помогло – как опровергнуть слухи, если им хотят верить?
Заговор, в сущности, повторял план самого Генриха Тюдора – на континенте Европы было сформировано некое войско, в Ирландии была осуществлена высадка, претендента привезли в Дублин, и в мае 1487 года он был коронован под именем Эдуарда VI. Акт коронования был торжественно подтвержден парламентом Ирландии, собравшимся в Дрохеде, был начат выпуск монеты «Эдуарда VI, короля Англии и Ирландии».
За мятежом стоял граф Линкольн, помилованный наследник Ричарда Третьего.
В общем, у деревеньки Стоук-Филд произошло наконец решительное сражение. Авангард королевского войска возглавлял верный Генриху Седьмому граф Оксфорд, повстанцы были разбиты, и дальше начались обычные в таких случаях аресты и расследования. Среди погибших был и граф Линкольн. Ламберт Симнел и его опекун, священник Ричард Саймон, были захвачены в плен. Вообще-то простолюдинов, пойманных с оружием в руках, королевское правосудие обычно немедленно отправляло на виселицу.
Саймон, как духовное лицо, смертной казни не подлежал, так что его просто упрятали в тюрьму, обязав при этом публично покаяться. А вот в отношении самого претендента на престол королем Генрихом был сделан расчетливый ход. Мальчишке было всего 10 лет, сам по себе опасности он не представлял – и Генрих отправил его на королевскую кухню в качестве подручного. Тем самым было наглядно продемонстрировано и милосердие короля, и абсурдность притязаний Ламберта.
Ну, не наказывать же мальчишку-поваренка за государственную измену?
Второй мятеж, к сожалению, был куда серьезней. На этот раз в роли самозванца был выставлен Перкин Уорбек, слуга в доме торговцев шелком. Его кандидатуру избрали йоркисты, потому что считалось, что он похож на подросшего Ричарда, герцога Йоркского – младшего из двух пропавших в Тауэре принцев.
Вот тут уже королю Генриху стало не до шуток – самозванца признали как законного короля Англии все недруги Генриха Тюдора – и король Шотландии, Джеймс Четвертый, и король Франции, Карл Восьмой, и даже император далекой от Англии Священной Римской империи германской нации, Максмилиан Габсбург.
B 1495 году мятежники высадились в Англии и пошли на Лондон – их удалось разбить буквально на пороге столицы, на расстоянии менее одного дневного марша от Вестминстера. Уорбек был захвачен и посажен в Тауэр, позднее его повесили. Но сам по себе самозванец был мелочью, не стоящей внимания. Куда больше забот вызывали примкнувшие к восстанию лорды. Одним из них был Уильям Стенли, брат Томаса Стенли, графа Дерби.
Его судили и казнили. В числе судей был и его брат, который голосовал за обвинительный приговор. Заодно казнили и графа Эдуарда Уорика. Вот он был абсолютно ни в чем не виноват – из 24 лет своей жизни добрую половину он провел в заключении, и то ли в силу этого, то ли от природы, но соображал он очень плохо и ни в какие заговоры сам по себе вмешаться просто не мог. Однако из него могли сделать следующую «куклу» – как-никак, в жилах графа Уорика текла кровь Плантагенетов. Его тоже судили неизвестно за что и казнили. Это было первое юридическое убийство эпохи Тюдоров.
Как мы увидим позднее – далеко не последнее.
Генрих VII правил долгие годы, с 1485-го по 1509-й. В 1502 году он женил своего старшего сына на испанской принцессе, Катерине Арагонской, a дочь, Маргариту, выдал замуж за короля Шотландии. Это был дальновидный шаг – теперь шотландцам было не с руки поддерживать мятежников вроде Перкина Уорбека.
С испанским браком ему повезло куда меньше – принц Артур умер вскоре после своей свадьбы. Его жена, принцесса Катерина, осталась в Англии. То ли сама принцесса предпочла остаться у своего свекра, то ли он не захотел ее отпустить домой в Испанию, потому что это повлекло бы за собой проблемы с выплатой уже полученного огромного приданого – а короля Генриха Седьмого в Англии уже давно звали не «королем-подкидышем», а «королем-скупердяем».
Но как бы то ни было, a тот факт, что вдова принца Артура осталась в Англии, окажется впоследствии событием огромного значения.
Глава 3
Весна Тюдоров
I
В Англии есть популярное выражение – «…зима тревоги нашей позади…». Это цитата из пьесы Шекспира «Ричард Третий», и выражение настолько вошло в английский язык, что американский автор, Джон Стейнбек, назвал так свою известную книгу, и ему не пришлось объяснять ее название даже в США, стране, не больно-то отягощенной классическим образованием. На круг, это идиома, означающая поворот к лучшему – фигурально говоря, от зимы к весне и солнцу.
В 1509 году пьеса Шекспира «Ричард Третий» еще не была написана, и цитата из нее, которую мы привели выше, конечно же, еще не существовала.
Но чувство, охватившее лондонцев при вести о начале нового царствования, она передает вполне адекватно. Король Генрих Седьмой умер спустя 24 года после своей славной победы на поле битвы в Босворте и, надо сказать, успел очень надоесть своим подданным. Он не был как-то уж особенно жесток – так, в пределах государственной необходимости, – и вел он себя осторожно, и в бесконечные войны за рубежом отнюдь не ввязывался. Он вообще предпочитал действовать не мечом, а чернилами. Впоследствии, уже во времена Уинстона Черчилля, английские историки называли Генриха Седьмого «…самым лучшим бизнесменом, когда-либо занимавшим трон Англии…». Король был холоден, расчетлив, самолично входил в самые мелкие детали – и предпочитал держать в узде тех своих подданных, которых он находил слишком влиятельными, не столько страхом казни, сколько угрозой большого штрафа.
При этом применялось весьма избирательное правосудие. У короля не было постоянного войска, и он в случае нужды должен был полагаться на своих магнатов, приходивших со своими людьми по его зову под знамена. Так вот, некоторых из них он штрафовал именно за то, что они держали у себя вооруженных людей, готовых стать ядром ополчения. А других магнатов, делавших то же самое, он не штрафовал. Система суда и «расследования» была настолько отлаженной, что обвиняемые немедленно признавали себя виновными – так им получалось дешевле.
Вот совершенно конкретный пример: Джордж Невилл, лорд Бергавенни, в 1507 году получил обвинение в содержании «…незаконного военного формирования…», и дело было передано в королевский суд (King’s Bench).
Лорд немедленно покаялся – он знал, что раз уж он попал в паутину королевского сутяжничества, ему уже из нее не выбраться, и лучше покончить дело разом. И не просчитался – его имения не были конфискованы, просто на лорда был наложен огромный, просто чудовищный по тем временам штраф в 70 650 фунтов стерлингов.
Зато ему удалось избежать конфискации поместий, и штраф с него взыскивали частями, а не разом, и вообще он оказался не столько «сокрушен», сколько надежно «привязан» – теперь он стал должником короля и должен был вести себя очень осмотрительно.
Не все лорды были столь же сообразительны. Тогда у них конфисковывались их именья. Но, как правило, большая часть конфискованного возвращалась их законным наследникам – король не хотел создавать себе непримиримых врагов.
Он, конечно, не читал «Государя» Никколо Макиавелли – книга, опять-таки, еще не написана, – но принцип, сформулированный в ней с чеканной простотой: «Человек скорее забудет смерть отца, чем отнятое наследство», король Генрих Седьмой понимал и без подсказки великого теоретика власти. В общем, против «короля-скупердяя» накопилось немало желчи – и когда он умер, сожалели о нем немногие. Вступление на престол его юного наследника, Генриха Восьмого, было воспринято как конец «зимы».
Зимы на английский манер – долгой и слякотной.
II
Новый король, золотоволосый красавец, обожавший пышность и развлечения, по контрасту со своим хмурым и замкнутым родителем и народу, и знати очень понравился.
Лорд Монтжой в письме к Эразму Роттердамскому, ученому с европейской репутацией, писал, что не сомневается – когда Эразм узнает о новом короле Англии, Генрихе Восьмом, и увидит, какое чудо совершенства он из себя представляет, вся печаль и меланхолия Эразма сразу пройдут. Королю еще не исполнилось восемнадцати, но он уже полон ума и всяческих совершенств. Он красив, как Аполлон, ростом выше всех на голову, золотые по цвету волосы придают ему облик истинного ангела – разве что стриженного на французский лад, по моде того времени, – и при этом он прекрасно образован, говорит на французском, испанском и на латыни, а из лука стреляет лучше всех в королевстве.
Пожалуй, лорд проявляет чрезмерный энтузиазм, особенно при описании совершенного умения нового короля в стрельбе из лука – в конце концов, так ли это важно? У короля есть и профессиональные лучники… Но дальше в своем послании лорд Монтжой касается преметов посущественнее:
«…когда у вас будет возможность познакомиться с ним поближе и вы увидите, как мудро он поступает, и как он любит справедливость и правосудие, и с каким расположением он относится к ученым, я уверен, что вы не замедлите перенестись к нам, как на крыльях…»
Насчет того, что надо бы Эразму перенестись в Англию как на крыльях, и того, что король расположен к ученым, – это своего рода намек. Лорд желал бы устроить своему новому повелителю что-то вроде широкой рекламы, по-настоящему широкой, на всю Европу – и посещение Англии Эразмом этой цели могло бы поспособствовать. K вящей заслуге лорда Монтжоя, который все это и организовал…
А дальше в письме идут слова о том, что «…небеса смеются, и земля ликует, и все вокруг полно молоком, медом и нектаром, потому что жадность и стяжательство изгнаны навек, а новый король жаждет не золота и драгоценностей, а доблести и славы…».
Эта не больно-то понятная фраза имела под собой самый что ни на есть реальный подтекст: вступая на трон, король Генрих Восьмой издал декрет, согласно которому подданных приглашали жаловаться без всякого страха на все случаи вымогательства и притеснений, которые случились с ними в предыдущее царствование, – и виновные в этом будут сурово наказаны. Понятное дело – началось всенародное ликование.
И действительно, два сановника, видные юристы, Ричард Эмпсон и Эдмунд Дадли, верно служившие почившему отцу нового монарха по финансовой части, были арестованы.
Тот факт, что действовали финансисты по приказу короля Генриха Седьмого и что именно их усилиями в казне оказалось больше миллиона фунтов стерлингов, нового государя Англии ничуть не обеспокоил.
У нового короля, Генриха Восьмого, вообще хватало хлопот – он решил немедленно жениться.
III
Свою будущую жену Генрих увидел в первый раз 14 ноября 1491 года. Ей было тогда 16 лет, и она была невестой его брата, наследного принца Англии, Артура. Новобрачные было очень молоды – Каталине, принцессе Арагонской, переделанной в Англии на английский лад, в Катерину, едва исполнилось 16, а ее мужу, принцу Артуру, было и вовсе 15 лет.
Генрих присутствовал на свадьбе брата в качестве 10-летнего щекастого мальчика, который с энтузиазмом участвовал в танцах. Принц Артур внезапно умер в марте 1503 года, после всего лишь 4 месяцев супружества. Это сделало его младшего брата наследником престола, и, как предполагалось, он должен был унаследовать не только титулы Артура, но и его жену. По крайней мере, таковы были планы. 23 июня 1503 года был заключен договор между Англией и Испанией, суть которого сводилась к тому, что Генри Тюдор, которому недели не хватало до его 12-летия, женится на Катерине Арагонской, как только достигнет 15 лет. Катерине тогда должно было исполниться 19, но она была бы еще не слишком стара и могла бы подарить Англии новых принцев, наследников Тюдоров уже в третьем поколении. А покуда от короля Испании требовалось доставить в Англию немалую часть ее приданого в виде платьев и драгоценностей, общей суммой на сотню тысяч крон золотом.
Проблема с заключением брака Катерины и Генриха, состоявшая в том, что она уже была обвенчана с Артуром Тюдором, казалась несерьезной. Дуэнья Катерины Арагонской клялась, что брак так и не был фактически осуществлен – больно уж принц Артур был слаб и нездоров. Кстати, то же самое говорила и Катерина и предлагала даже принести на этот счет формальную клятву.
Все, что в таком случае надо было сделать, – это издать «Постановление о несвершении брака» – и дело было бы закончено.
Но тут у обеих сторон появились сомнения. Генрих Седьмой как-никак был большим законником и крючкотвором и хотел быть уверен, что с установленным им союзом с могущественной Испанией ничего не случится. А испанцы, в свою очередь, хотели стопроцентной гарантии, что англичане, получив приданое Катерины Арагонской, не изменят в последнюю минуту своего обещания о «повторном браке».