Оба его товарища — молодые, красивые поляки, головы бритые, длинные усы, одетые в кунтуши и жупаны, у каждого на поясе обязательный палаш. На первый взгляд они были похожи, но, присмотревшись попристальнее, увидишь явное различие. У младшего — высокий лоб, голубые глаза, римский нос, почти белые усы, чуб, взгляд смелый, насмешливый. У второго же лоб был низкий, впалые серые глаза, нос некрасивый, широкий рот, толстые губы, одежда висела на нем как на колу. Первого звали пан Суминский, второго — пан Брожак. Они оба были придворными пана старосты и помощниками пана Барбье.
— Быть может, у вас найдется и кое-что перекусить, а заодно и выпить? — спросил Берберий Бурчака, который все еще что-то недовольно бормотал.
— В такую пору? Все же спят! Откуда и что я смогу раздобыть для вашей милости?
— Вы же не захотите, чтобы я пожаловался пану старосте, что вы морили меня голодом? — настаивал Барбье.
— От меня это не зависит, — ответил Бурчак, махнув рукой, — а пожаловаться можете, если хотите, маршалку двора, который видит уже десятый сон, добудиться его невозможно, проснется он сам утром, когда захочет есть.
— Но даст же нам пан что-нибудь хотя бы на один зуб? — ласково спросил Суминский. — Должны же у вас быть какие-то запасы в шкафу?
— Я не говорю, что их нет, что я их не дам, — отвечал Бурчак. — Но если и дам, то никак не по обязанности перед вами, а proprio motu — от щедрот своих и по доброй воле.
— У каждого из нас только один рот и одно пузо, — смеясь, отозвался Суминский, — и нам все едино, как их насытить: по обязанности или по доброй воле.
— Но теперь же пост, панове.
— А что вы, пане, держите в своем шкафу? — спросил Берберий, подкладывая в огонь поленья.
— Что? Ну, немного жареной на подсолнечном масле рыбки, немного гренок с чесноком, кувшинчик пивка.
— Что поделаешь, достаточно и этого! — согласились путники. — Дайте нам от щедрот своих того, что имеете.
Они сели за стол, а Бурчак с ключами пошел к шкафу, отомкнул его, потом расставил по столу медные миски и положил в каждую еду.
Как бы мало ее не было, ели со вкусом, потому что все были голодные; пан Бурчак уже собирался поставить им пиво, как вдруг в ворота снова застучали, а с улицы раздался чей-то голос:
— Эй, есть там кто? Эй! Откройте, я вам говорю!
— Ну вот, опять, — недовольно проворчал Бурчак и подбежал к окну. — То ли напасть какая, то ли Радзивиллы собираются брать нас приступом. Кто это еще? — Он выглянул и тут же, ни слова ни говоря, сбежал по лестнице, и путники снова услышали скрип петель и цоканье копыт по мощеному булыжником подворью.
— Кто бы это мог быть? — заинтересовался Берберий.
— Вот вернется пан Бурчак, его и спросим.
При этих словах открылась дверь, и вошел высокий мужчина со шпагой на боку, одетый просто. На нем был ременный пояс, шитый серебром, темный плащ, припорошенный снегом. Его сапоги были в грязи.
— У меня уже нет ни одной свободной комнаты, — обратился к нему Бурчак, — поэтому, может быть, пан согласится переночевать с паном Берберием?
— Мне все едино, где ночевать, — заговорил новый гость, — я привык спать, где придется.
Все сидевшие за столом начали присматриваться к гостю пристальней, а пан Берберий встал и подошел к нему.
— Приветствую вас, пане Станиславе! Что случилось? Так скоро вернулся?
— А это вы, пан Барбье! Рад вас видеть. Вернулся, но не так уж скоро.
— А что привело вас сюда?
— Что? Приказ пана старосты, который меня сначала отправил в дорогу, а сейчас вернул назад по какому-то важному делу.
— А! — воскликнул Берберий. — Я все понял. Вы тут по тому же делу, что и мы. А куда вы ездили?
— Я послан был за границу, чтобы осмотреть лучшие крепости и замки, но неожиданно, уже подъезжая к австрийской Вене, получил письмо от пана старосты. В нем он приказывал вернуться и обещал, что снова отпустит меня, как только минет надобность в том, ради чего он меня вызывает. И еще приказывал поторопиться. Ну, так я и торопился, что называется, без сна и отдыха.
— Не иначе, как собрались мы здесь все ради одного и того же, — промолвил Барбье.
— Так оно и есть!
— А в чем дело, пан Вильгельм?
— А вы не знаете?
— Ничего не знаю! Какая-то война? Дальний поход? Враг напал?
— Самое удивительное из того, что только может быть. Но не то время и не то место, чтобы теперь говорить об этом. Садитесь пока, поешьте.
Новый гость без церемоний сел к столу.
Путники молча ели, а тем временем Бурчак ходил по комнате, что-то бормотал, копаясь в шкафу. Когда умолкло звяканье ножей и мисок, первым заговорил пан Станислав, обращаясь к Берберию.
— Я умираю от любопытства, скажите же мне, пожалуйста, ради чего нас вызвали? По всему видно, что ожидается нечто важное.
— Полагаю, что даже слишком важное, — отвечал француз, — но если начинать разговор об этом, то можно не кончить до рассвета, а уже ночь на дворе. Но вы ведь человек умный, и, может быть, по пути что-либо уже влетело вам в ухо. Неужто ничего не слышали?
— Как вам сказать, и слышал, и не слышал, — резво отозвался пан Станислав. — Вам же известно, что пан староста мой добрый опекун, он хочет вывести меня в люди, поэтому за свой счет отправил меня за границу, чтобы я при иноземных дворах обучался военному делу, повидал свет. Я и поехал, но неожиданно получил послание, приказ поторопиться назад, отложить путешествие на после, потому что я теперь нужен дома. С большим сожалением я собрался и поворотил назад, заторопился сюда. В своем письме пан староста приказал мне возвращаться как можно быстрей, и я так гнал коня, что по пути не имел времени кого-то расспрашивать, поэтому ничего и не узнал. Но я по всему вижу, что не иначе как готовится второй инфляндский поход.
— Какой там инфляндский! — оборвал его Берберий. — Много хуже, удивительней — не иначе как гражданская война!
— Да ну! С кем же? С иноверцами?
— Разумеется, нет! Еще толком ничего не известно, но говорю вам, что гражданская война, — заверил его Берберий. Погодите, я все вам расскажу, что сам знаю, потому что вижу — вы, пане, как говорят, ни сном ни духом о том, что у нас деется, не знаете. Вы же были здесь перед своим путешествием?
— Пока я здесь был, меня чужие дела не интересовали, — ответил Станислав. — Чему тут удивляться: протирал штаны на иезуитских скамьях, изучал метафизику, риторику и философию, кроме того, вечно в военных походах. Как только где начнут стрелять, там и я порох нюхаю, а все, о чем люди толковали, я пропускал мимо ушей.
— Тогда мне нужно, пане, толковать вам все ab owo — с самого начала, целую проповедь говорить, — покачав головой, промолвил Берберий. — Но я вижу, что у пана Бурчака уже слипаются глаза, пора нам идти в свою комнату.
Пан Брожак оторвался от кувшина, из которого он пытался извлечь последние капли пива, и вышел. Бурчак пособирал миски, кубки и кувшин, составил их снова в шкафу, потом взял четки и собрался молиться.
— Вы очень выразительно показываете нам, что мы здесь подзадержались, — заметил Берберий.
— Так ведь давно пора спать, — ответил старик.
Тут вошел Брожак и замахал руками.
— Не вздумайте туда ходить, — поторопился он предупредить. — Печь так натопили, что по комнатам пошел жуткий угар, которого не вынесет и лошадь, не то, что человек. Даже слуги повыскакивали на лестницу.
— Что же нам делать? Где мы будем спать? — воскликнул Берберий.
— По мне так, где хотите! — отрезал Бурчак.
— Так, может, мы останемся здесь? — снова спросил француз. Бурчак ничего не ответил.
— Вот если бы у нас был хотя бы еще один кувшин или бутыль вина, то мы бы еще как-нибудь да скоротали время, — сказал Берберий, — ведь ночь такая поздняя, но все же и такая длинная!
— Попросите пана Бурчака отворить ворота, — наклонившись, прошептал Брожак на ухо французу. — Я знаю, где здесь неподалеку продается пиво, схожу с кувшином, принесу.
— Но ведь все шинки и корчмы давно позакрывались.
— Ничего, мне откроют, я тут всюду свой. Да там, наверное, еще и не спят. Хотя на ратуше и прозвонили сигнал тушить огни, у них они еще не потушены, — заверил Брожак.
— Смотри, как бы тебя кто-нибудь не ограбил. Такой порой, наверное, шатается немало воров.
— О, не бойтесь, пане, а лучше попросите пана Бурчака отпереть ворота, а его пригласите распить вина. Пусть он только откроет, а я вино обязательно найду.
— Знаете что, пане Бурчак, — уже вслух сказал Барбье, — мне кажется, что нам нигде не удастся заснуть, а нужно же как-то скоротать ночь. Позвольте пану Брожаку сходить принести нам кувшин вина. Только дайте ему ключ от ворот.
— Что? Что? Он принесет вина? — спросил старик.
— Принесет, — заверил его Барбье.
— Поверьте мне, пане, — убеждал его Брожак, — я вам принесу самого лучшего, от Мальхера, из-под вывески.
— У Мальхера уже закрыто.
— Мне откроют, вы только ключ дайте.
Старик пошарил по столику и выбрал один ключ, отвязав его от ремешка.
— Идите, пане, — сказал он, — к воротам со стороны Замковой улицы, там слева есть дверца, возле ворот, как раз напротив шинка Мальхера, вам останется только перейти улицу, и вы на его пороге. Но прошу вас, закройте за собой, потому что если кто к нам залезет, мне несдобровать.
— Будьте уверены, пане, все сделаю, как вы говорите, — заверил Брожак. — Дайте мне денег, пане полковник, — обратился он к Барбье, — а вы, пане Бурчак, одолжите кувшин.
Сказав это, он заткнул за пояс обе полы жупана, надвинул на самые уши шапку, кивнул головой Суминскому и затворил за собой дверь.
Кувшин вина
— Давненько не видал я виленских улиц ночью, — сказал сам себе пан Брожак, спускаясь по лестнице во двор, — но и теперь увижу немного, если мне нужно всего лишь перейти через улицу к дому, где живет Мальхер. Ну и хорошо.
Оказавшись во дворе, он пробрался к воротам со стороны Большой (Замковой) улицы, впотьмах нашарил дверь, отпер внутренний поперечный засов и попробовал открыть замок ключом. Когда это ему удалось, он протиснулся на улицу, замкнул за собой дверь, проверил, замкнулась ли, и глянул на окна Мальхера, которые и в самом деле оказались как раз напротив.
— Что за холера! У него темно! — удивился Брожак, не увидав света. — Неужто он отучил пьянчуг засиживаться у него? Да нет же! Не иначе как они прячутся, сидят с другой стороны от улицы.
Подумав так, он подбежал к воротам каменного дома, приник к ним ухом, потом стукнул ногой — один раз, второй, третий.
— Эй! Эй! Кто тут есть? Откройте!
Но никто не откликнулся.
— Да пусть я месяц буду поститься, а все же добужусь, — подумал он и снова начал стучать. И снова без толку.
Тут возле него что-то зашуршало. Брожак, едва не вдавившись в ворота от неожиданности, обернулся.
Сзади стояли двое мужчин, смотрели на него и шептались. Увидев их, Брожак, не долго думая, спросил:
— Панове, не могли бы вы сказать мне, что случилось с Мальхером, почему к нему нельзя достучаться?
Но панове ничего не ответили, только снова зашептались.
Пан Брожак подумал, уж не хотят ли его ограбить, поэтому решил не стучать более в ворота, чтобы на него не напали сзади. Отошел от них, и время от времени оглядываясь, побрел дальше. Те двое, которых он увидел, тоже медленно двинулись за ним. Это насторожило Брожака, но он не растерялся и храбро зашагал по улице в сторону ратуши. Там, он надеялся, легче достучаться и под какой-нибудь вывеской все же раздобыть вина.
Улицы уже опустели, все так же падал снег, где-то вдали перекликалась ночная стража, издали доносились тихие звуки костельных колоколов. Вокруг — ни души, света нет ни в одном окне.
— Видимо, уже более поздно, чем мне казалось, — подумал Брожак, — но я не таков, чтобы вернуться с пустыми руками.
Он решительно свернул направо, в сторону Пятницкой церкви, подошел к дому с крыльцом, выходящим фасадом на рынок, глянул вверх, увидел сосновую ветку, припорошенную снегом, и заторопился к воротам. Здесь, наконец, он сразу услышал громкий пьяный говор и очень хорошо знакомый ему стук кубков, звон стаканов.
— Ну, наконец-то! — обрадовался он. — Достану вина здесь или нигде!
И он постучал в ворота раз, второй, закричал:
— Добрые люди, прошу вас, откройте!
Только он умолк, как снова увидел тех двух, что шли за ним, они стояли близко и как будто следили за ним.
— И вы, панове, хотите попасть на постоялый двор? — спросил он, слегка поклонившись.
Один из них откликнулся:
— И мы? А вы, пан, ради чего здесь?
— Хочу разжиться вином, — признался Брожак.
— Вы не достучитесь, — сказал второй, приблизившись. — Разве что мы поможем.
— Да я и сам сумею — заверил их Брожак.
— О, нет! — возразил первый незнакомец. — Можете стучать хоть до самого утра, никто вам не откроет. Но подождите немного, я вам помогу.
Сказав это, он миновал ворота, подошел к дому, где сквозь щели в окнах пробивался свет, просунул руку в щель в виде вырезанного сердца и трижды постучал в стекло.
— Кто там? — спросил голос изнутри.
— Свой, из кардиналии, откройте вход с улицы.
— Сейчас.
Послышались шаги, стук, звяканье ключей, наконец, отодвинулся засов, открылась дверца. Первым зашел Брожак, за ним просунулись и его новые друзья.
— Пусть вам Бог воздаст за эту услугу, вижу, что я даром бегал бы по всему городу и только бился лбом в ворота, — благодарил незнакомцев Брожак.
— Не за что, — коротко ответил один из них.
Слева от ворот в толстой стене открылись дверные створки, из них брызнул свет, дохнуло теплом, запахло едой. Пан Брожак вошел в длинную и узкую сводчатую комнату, вдоль которой стоял стол, окрашенный в красный цвет, он был застлан толстой, покрытой пятнами скатертью, посреди стояли тяжелые латунные фонари с зажженными свечами. На скатерти валялись обглоданные кости, хлебные крошки, разные объедки, стояли пустые медные миски, муравленные кувшины, медные и стеклянные кубки. Стол с двух сторон окружали широкие скамьи. На них сидели двое мужчин, оба были сильно пьяные. Они наклонялись через стол один к одному, ударялись кубками и кричали:
— За здоровье пана!
— За здоровье вашей жены пани Катерины и вашей прекрасной дочери Настасьи, всего вашего рода!
— Боже, благослови!
У горожан было очень хорошее настроение.
Возле окна, выходящего на улицу, спал налегший грудью на стол еще один пьяница: шапка у него была низко надвинута на лицо, и только из-под руки, на которую он опирался, были видны длинные конопляно-шафранные усы. Хозяин, открывший дверь, был в расхристанном суконном кафтане, ночном колпаке на лысой голове, синих шерстяных чулках. В комнате была и еще одна особа: девушка, очень уж грязная, худая и некрасивая, какая-то пожелтевшая, заспанная, вся в отрепье. Бродя из угла в угол, она собирала со стола миски, кубки, тарелки, ложки и, что-то бормоча, относила их в соседнюю комнату.
Те двое, к которым теперь при свете смог присмотреться Брожак, были молодые парни; уверенные в себе, хорошо одетые, они вовсе не походили на ночных бродяг, какими ему поначалу показались. Брожак почтительно и вежливо склонил перед ними голову и сказал:
— Так здесь, не иначе, только харчевня, может быть, я здесь и не разживусь вином!
— Не разжиться вином! — откликнулся хозяин, который подошел с ключами. — Не разжиться вином! Ничего себе! Неужели пан ничего не слышал о новой харчевне пана Супейки — горожанина и купца города Вильни? Еще как разживетесь, пане, я дам вам самого лучшего вина! А во что пану налить?
— Вот в этот кувшин.
Пан Брожак протянул ему двухгарнцевый кувшин, хозяин кивнул головой и сказал:
— Идемте со мной. А есть ли у вас чем заплатить?
Брожак разжал ладонь и показал вытертый талер.
— Прошу за мной, — повторил хозяин, забрал фонарь у пьяных и подался в глубину комнаты к дверям, ведущим в каморку. Пан Брожак пошел вслед за ним, а два его «приятеля» остались.