– Нет! – закричал он. – Не здесь! Мы должны выйти!
Я пожал плечами. Он удолбан. Это очевидно. Так же, как и Люси. Ее глаза были бредовыми и сумасшедшими. Она пялилась на меня так, как если бы я оказался тем, кто может вытащить ее из беспомощного состояния, до того как жизнь сможет вернуться в любую хуйню, которую она считает нормальной.
Мой адвокат лениво подошел к Люси и положил свою руку ей на плечо:
– Мистер Дьюк – мой друг , – сказал он нежно. – Он любит художников. Давай покажем ему твои рисунки.
И тут я впервые заметил, что номер завален живописью – может быть, сорок или пятьдесят портретов, некоторые из них сделаны маслом, некоторые углем, все более или менее одного размера. И на всех одно и то же лицо. Они были расставлены повсюду. Лицо было смутно знакомым, но я никак не мог сосредоточиться. Девушка с широким ртом, большим носом и подозрительно блестящими глазами – демонически чувственное лицо; образец надуманного, неуклюжего драматического исполнения, который можно найти в спальнях молодых девушек из артколледжей, помешанных на лошадях.
– Люси рисует портреты Барбры Стрейзанд, – объяснил мой адвокат. – Она – художник, прямо из Монтаны… – Он повернулся к девушке: – Как называется город, в котором ты живешь?
Она посмотрела на него, потом на меня, затем снова на моего адвоката, помолчала и ответила:
– Калиспел. Это на север надо ехать. А вот эти я нарисовала с телевизора.
Мой адвокат нетерпеливо кивнул:
– Фантастика. Она проделала весь этот путь просто для того, чтобы подарить все эти портреты Барбре. Мы собираемся сегодня вечером отправиться в отель «Американа» и встретиться с ней за кулисами.
Люси застенчиво улыбнулась. В ней не было больше враждебности. Я опустил газовый баллончик и поднялся. У нас на руках, безусловно, была серьезная проблема. У меня в голове не укладывалось: найти моего адвоката, закинутого кислотой и ввергнутого в какое-то противоестественное ухаживание за девицей.
– Ладно, – сказал я. – Думаю, что они уже загнали сюда машину. Давай заберем наше барахло из багажника.
Адвокат рьяно закивал головой:
– Абсолютно, давай заберем барахло. – Он улыбнулся Люси: – Мы скоро вернемся. Не подходи к телефону, если кто позвонит.
Та расплылась в нелепой улыбке и сделала одним пальцем знак одержимых Иисусом.
– Да хранит вас Господь, – сказала она.
Мой адвокат натянул на себя рассчитанные на слона штаны, матово-черную рубашку, и мы выскочили из комнаты. Я видел, что он начинает постигать всю степень опасности, свалившейся на нас, но потакать ему решительно отказался.
– Ну… – протянул я. – Каковы твои планы?
– Планы?
Мы ждали лифта.
– Люси, – сказал я.
Адвокат пару раз тряхнул головой, изо всех сил пытаясь уловить суть вопроса.
– Вот дерьмо, – произнес он наконец. – Я встретился с ней в самолете, и у меня была с собой вся эта кислота. – Он пожал плечами. – Ну ты знаешь, те маленькие голубые таблетки. Господи, да она помешана на религии. Сбегает из дома уже в пятый раз за шесть месяцев. Чудовищно. Я дал ей облатку, прежде чем понял… Черт, она даже не пила никогда!
– Да ну… вероятно, это сработает. Мы можем держать ее бухой или под кайфом и торговать ее задницей на этом наркоконвенте.
Он уставился на меня.
– Она отлично подходит для такой роли, – продолжал я. – Эти легавые будут давать пятьдесят баксов с рыла, чтобы сначала избить ее до покорности, а потом устроить ей «трамвай». Мы можем поместить ее в один из тех мотелей на глухих улицах, развесить повсюду в номере портреты Иисуса, а затем напустить на нее всех этих свиней… Черт, она сильная, она все выдержит.
Его лицо жутко задергалось. Мы находились уже в лифте, опускаясь в холл.
– Господи Иисусе, – пробормотал он. – Я знал, что ты болен, но никогда не думал, что на самом деле услышу от тебя такое.
Он выглядел потрясенным.
Я рассмеялся.
– Чистая экономика. Эта девушка ниспослана Богам! – я одарил его настоящей улыбкой Хэмфри Богарта, обнажив все 32 зуба… – Блядь, да наши финансы поют романсы! И неожиданно ты цепляешь какую-то мускулистую придурковатую телку, с помощью которой мы можем делать штуку в день.
– Нет! – закричал он. – Прекрати так говорить! – Дверь лифта открылась, и мы зашагали по направлению к стоянке.
– По моим подсчетам, она сможет обслужить четверых за раз. Боже, да если мы будем держать ее все время под кислотой, то это больше, чем две штуки в день, может, три.
– Гнусный ублюдок! – брызгая слюной, завопил он. – Да я тебе проломлю твою сраную черепушку!
Он косился на меня, прикрыв от солнца глаза. Я вычислил «Кита» за пятьдесят шагов от двери.
– А вот и тачка, – сказал я. – Не так плохо для сутенера…
Адвокат застонал. На его лице отражалась мучительная борьба, которую он вел в своем мозгу со спорадическими кислотными вспышками: жуткие волны болезненного напряжения, сопровождаемые общим замешательством. Когда я открыл багажник «Кита», чтобы достать сумки, он рассвирепел:
– Какого черта ты здесь делаешь? – зарычал он. – Это не машина Люси.
– Знаю, – ответил я. – Это мой багаж.– Да на хуй его, – заорал он. – То, что я адвокат хренов, вовсе не означает, что ты можешь слоняться по стоянке и тырить вещи прямо в моем присутствии! – он сделал шаг назад. – Что за хуйня с тобой стряслась? Нам не удастся отпереться от такого обвинения.
После продолжительного препирательства мы вернулись обратно в номер и попытались серьезно поговорить с Люси. Я чувствовал себя как наци, но это необходимо было сделать. Она не подходила нам – во всяком случае не в этой двусмысленной ситуации. Очень плохо, если она действительно окажется той, кто она есть, – странной молодой девушкой в судорогах кошмарного психотического опыта, – но меня еще больше беспокоило предчувствие того, что она сможет через несколько часов оказаться достаточно вменяемой и в неистовой ярости, завязанной на Иисусе, начнет копаться в своих туманных воспоминаниях, как ее подцепил и совратил в Международном аэропорту Лос-Анджелеса некий жестокий самоанец, накачал ее ликером и ЛСД, а потом затащил ее в номер отеля Вегаса и безжалостно осквернил каждое отверстие на ее теле своим трепещущим необрезанным членом.
У меня было страшное видение Люси, которая вламывается в гримерку Барбры Стрейзанд и выкладывает ей свою брутальную поучительную историю. Что покончит с нами. Они выследят нас и, поймав с поличным, скорее всего кастрируют…
Я объяснил все это моему адвокату, расплакавшемуся от мысли, что придется отделаться от Люси. Она все еще была в глухой отключке, и я чувствовал: единственно возможным решением будет отправить ее из «Фламинго» как можно дальше, пока она не успела прийти в себя и вспомнить, где она была и что с ней произошло.
Люси, пока мы спорили, сидела на тахте, делая угольным карандашом уродливый рисунок Барбры Стрейзанд. На этот раз по памяти. Это было изображение в фас: зубы – как бейсбольные мячи и глаза – как сгустки огня.
Полнейший напряг этой ситуации заставил меня нервничать. Эта девочка была ходячей бомбой замедленного действия. Бог его знает, что она могла прямо сейчас натворить со всей этой бьющей через край энергией, если бы она не занималась наброском этого отвратного скетча. И что она соберется сделать, когда придет в себя: достаточно прочитать «The Vegas Visitor », который я притащил, и выяснить, что выступление Стрейзанд не ожидается в «Американе» в ближайшие три недели?
Мой адвокат наконец согласился, что Люси должна нас покинуть. Перспектива получить приговор по закону Мэнка, за которым последует процедура исключения из корпорации адвокатов и потеря всех средств к существованию, сыграла для него решающую роль. В глазах федерального суда это была гнусная уголовщина. Особенно если ее совершил самоанский монстроид, встретившийся лицом к лицу с типичным белым судом присяжных из среднего класса в Южной Калифорнии.
– Они могут пришить тебе еще похищение, – убеждал я его. – Прямой путь в газовую камеру, как в деле Чессмэна. И, даже если удастся это опровергнуть, они пошлют тебя назад в Неваду за изнасилование и консенсуальную содомию.
– Нет! – кричал он. – Мне жаль эту девочку, и я хочу помочь ей!
Я улыбнулся.
– Это то, что говорил Толстый Арбэкль, и ты знаешь, что они с ним сделали.
– Кто?
– Неважно. Просто представь себе картину: ты говоришь присяжным, что ты пытался помочь этой бедной девочке, дав ей ЛСД, а затем заманив в Вегас для своих злодейских, в чем мать родила, телодвижений в жопу.
Он печально покачал головой.
– Ты прав. Они, вероятно, сожгут меня заживо у позорного столба… или предадут огню прямо на скамье подсудимых. Блядь, вот и пытайся кому-нибудь помочь в наши дни…
Мы уговорили Люси спуститься к машине, сказав ей, что пришло время «ехать встречаться с Барброй». У нас не было никаких проблем в том, чтобы убедить ее забрать с собой все рисунки, но она никак не могла понять, зачем мой адвокат захотел взять ее чемодан.
– Я не хочу смутить ее, – протестовала она. – Она будет думать, что я пытаюсь навязаться к ней в гости или еще что-нибудь в этом роде.
– Нет, она не такая, – быстро сказал я.
Но это было все, что я мог сообразить. Я чувствовал себя как Мартин Борман. Что произойдет с этой бедной идиотиной, когда мы от нее избавимся? Тюрьма? Проституция? Что бы сказал в этой ситуации доктор Дарвин? (Естественный, как его… отброс? Какое правильное слово? Рассматривал ли Дарвин идею временной непригодности? Типа «временного помешательства»? Мог бы доктор отвести в своей теории место для такой штуки, как ЛСД?)
Все это, конечно, академично. Люси зависла над нами дамокловым мечом, который вполне мог бы рубануть по нашим шеям. Другого выбора у нас абсолютно не было, – оставалось только бросить ее на произвол судьбы и надеяться, что память у нее ебнулась. Впрочем, некоторые кислотные жертвы – особенно психованные монголоиды – имеют странную, известную идиотской науке склонность вспоминать случайные детали, и ничего больше. Возможно, что Люси проведет еще два дня в тисках полной амнезии, а затем выскочит из нее, не помня ничего, кроме нашего гостиничного номера во «Фламинго»…
Я подумал об этом… Но оставалось все-таки одно – увезти Люси в пустыню и скормить ее останки ящерицам. К такому я не был готов: пожалуй, подобный вариант был несколько тяжеловат для той хуйни, которую мы пытались обезопасить. Для моего адвоката. К этому все и сводилось. Так что проблема заключалась в том, чтобы выработать золотую середину и направить Люси в том направлении, где она не захочет взяться за ум и спровоцировать роковой ответный удар.
Деньги у нее были. Мой адвокат убедился в этом.
– По меньшей мере 200 долларов, – сообщил он. – И мы всегда можем позвонить легавым в Монтану, где она живет, и сдать ее.
Я не горел желанием это делать. «Послать ее на фиг в Вегасе нехорошо, но передать ее властям будет еще хуже», – чувствовал я. В любом случае не обсуждается. Не сейчас.
– Какой же ты чертов монстр, оказывается? – заметил я. – Сначала похитил девочку, затем изнасиловал, и сейчас ты хочешь отправить ее за решетку.
Он пожал плечами:
– Просто мне пришло в голову, что у нее нет свидетелей. Все, что она скажет о нас, будет совершенно неубедительно.
– О нас? – переспросил я.
Он удивленно воззрился на меня. Я видел, что его мозги прочищаются. Кислота почти полностью отпустила. Это означало, что Люси тоже, по возможности, скоро оклемается. Пора рубить концы.
Люси ожидала нас в машине, слушая радио с шалой улыбкой на лице. Мы стояли от нее в десяти ярдах. Если кто-нибудь видел нас со стороны, то, наверное, предположил, что мы ведем какой-то омерзительный, беспредельный спор относительно того, у кого «права на девочку». Обычная сцена для автостоянки в Вегасе.
Наконец мы решили забронировать ей номер в «Американе». Мой адвокат гуляючи подошел к машине и выяснил под каким-то предлогом ее фамилию, а затем я заскочил внутрь и позвонил в отель, сказав, что я ее дядя и хочу, чтобы с ней обращались очень бережно и предупредительно, потому что она художник и поэтому выглядит немного нервной, раздраженной и легко возбудимой. Гостиничный клерк заверил меня, что они окажут ей должное внимание.
Затем мы довезли ее до аэропорта, сказав, что мы собираемся обменять белого «Кита» на шестисотый «мерседес», и мой адвокат повел ее в холл со всем барахлом. Люси по-прежнему находилась в прострации и невнятно бормотала, когда он волок ее за собой. Я заехал за угол и стал ждать.
Спустя десять минут он вразвалку дошел до машины и забрался внутрь.
– Трогайся медленно, – сказал адвокат. – Не привлекай внимания.
Когда мы выбрались на бульвар Лас-Вегаса, он рассказал, что дал одному из носильщиков в аэропорту 10 баксов – проследить, как его пьяная подружка доберется до «Американы», где у нее забронирован номер.
– Я сказал ему, чтобы он убедился, что она туда действительно добралась, – пояснил он.
– Думаешь, доберется?
Он кивнул.
– Чувак сказал, что еще за пять долларов, которые я ему дал, он оплатит проезд и попросит таксиста развлекать ее всякими анекдотами. Я втюхал ему, что у меня неотложное важное дело, но я прибуду туда через час – и если эта девочка не будет зарегистрирована, я вернусь в аэропорт и вырву ему легкие.
– Это хорошо, – сказал я. – В таком городе трудно щеголять утонченными манерами.
Он усмехнулся.
– Как твой адвокат, я советую тебе сообщить, куда ты подевал чертов мескалин.
Я подъехал к тротуару. Саквояж был в багажнике. Он вытащил две пилюли, и мы съели по одной – солнце опускалось за поросшие кустарником холмы на северо-западе города. По радио доносилась хорошая мелодия Кристофферсона. Мы проехали назад в город сквозь теплые сумерки, расслабившись на красных кожаных сиденьях нашего электрического белого «коупа да вилле».
– Может, отдохнем сегодня вечером, – предложил я, как только мы пронеслись мимо «Тропиканы».
– Правильно, – сказал он. – Давай найдем хороший ресторан с дарами моря и отведаем немного красной рыбы. Меня гложет сильнейшая тоска по красной рыбе.
Я согласился.
– Но сначала мы должны вернуться в отель и освоиться на новом месте. На скорую руку искупаемся и выпьем немного рома.Он кивнул, откинувшись назад на сиденье и уставившись в небо. Ночь опускалась в замедленном темпе.
4 Никакого спасения дегенератам… Порицание кровожадного джанки
Мы миновали стоянку во «Фламинго» и проехали вдоль задней стены, через лабиринт, к нашему крылу. Никаких проблем с парковкой, никаких неприятностей в лифте, и в номере, когда мы зашли, стояла мертвая тишина: полумрак, мирная идиллия, высокие гладкие стены, окна, выходившие на лужайку с подстриженной травой и бассейн.
Признаки жизни в комнате подавал лишь красный мигающий свет на индикаторе сообщений.
– Наверное, обслуга номеров, – предположил я. – Заказал немного льда и выпивки. Думаю, что их приносили, пока нас не было.
Мой адвокат всплеснул руками.
– У нас и так этого добра полным-полно, – сказал он. – Но мы могли бы получить еще больше. Да, черт возьми, скажи им, чтобы присылали.
Я поднял трубку телефона и связался с администратором.
– Что за сообщение? – спросил я. – Тут мигает огонек индикатора.
Клерк, похоже, замешкался. Я слышал шелест бумаг.
– Ах да, – сказал он наконец. – Мистер Дьюк? Да, для вас есть два сообщения. Первое: «Добро пожаловать в Лас-Вегас, от Национальной ассоциации окружных прокуроров».
– Прекрасно, – сказал я.
– … и еще одно, – продолжил он. – Позвоните Люси в «Американу», номер 1600.
– Что?
Он повторил сообщение. Ошибки не было.
– Вот дерьмо! – пробормотал я.
– Прошу прощения? – переспросил клерк.
Я бросил трубку.