Размах налогового мошенничества в Греции достиг по-истине невероятных размеров: примерно две трети врачей указали в налоговых декларациях, что их годовой доход был ниже €12000 (до этой суммы доходы налогом не облагаются) — а это означало, что даже пластические хирурги, зарабатывающие миллионы в год, вообще не платили налогов. Причем дело было не в отсутствии соответствующего закона — по закону обман государства на сумму свыше €150000 грозит тюремным заключением, — а в его применении. «Если бы этот закон соблюдался, — говорит он, — все врачи в Греции сидели бы в тюрьме». Я засмеялся, и он недоуменно посмотрел на меня: «Я говорю совершенно серьезно». Одна из причин невозбуждения дел — помимо того, что в глазах общества судебное преследование рассматривалось бы как произвол, ибо так поступают все, — заключается в том, что на рассмотрение налоговых исков в греческих судах уходит до 15 лет. «Если кто-то не хочет платить и его поймали на этом, он просто обращается в суд», — сообщает он. По его словам, примерно 30–40 % греческих хозяйствующих субъектов, подлежащих обложению подоходным налогом, официально не зарегистрированы. Для сравнения: в Европе данный показатель в среднем составляет 18 %.
Самый простой способ налогового жульничества заключается в том, что клиентов настоятельно просят платить за услуги наличными и при этом не дают чека. Самый простой способ отмывания денег — покупка недвижимости. В Греции — единственной из европейских стран — нет единого государственного земельного кадастра, что создает благоприятные условия для процветания черного рынка. «Найти парня, который приобрел землю, можно лишь в том случае, если известен точный адрес оформления покупки, — объясняет инспектор. — Но даже тогда дело осложняется тем, что все написано от руки, а почерк разобрать трудно». «Но, — говорю я, — если какой-то пластический хирург получает миллион наличными, покупает участок на греческом острове и строит себе виллу, должны быть и другие документы — скажем, разрешение на строительство». «Люди, выдающие разрешение на строительство, не отчитываются перед казначейством», — отвечает налоговый инспектор. А в тех нередких случаях, когда налогового мошенника изобличают, он может просто подкупить сборщика налогов, и на этом все закончится. «Конечно, в Греции есть законы против коррупции среди налоговиков, — поясняет инспектор, — но если вас поймали, то до предъявления иска может пройти семь-восемь лет. Так что реально никто с этим не связывается».
Систематическое сокрытие доходов привело к тому, что правительству пришлось все больше полагаться на налоги, от которых сложнее уклоняться: налоги на недвижимость и продажи. Налог на недвижимость рассчитывается по формуле, что исключает участие налогового инспектора и дает, так сказать, «объективную стоимость» каждого дома. Экономический бум, наблюдаемый в Греции в последнее десятилетие, привел к тому, что реальные цены на переходящую из рук в руки недвижимость стали гораздо выше компьютерных оценок. Поскольку формула учитывает рост реальных цен продажи, расчетная сумма налога также должна постепенно повышаться. Типичный гражданин Греции находит следующую лазейку: он декларирует не реальную, а заниженную сумму сделки, которая, как правило, «случайно» совпадает с низкой оценкой, полученной по формуле. Если дом покупается в кредит, то покупатель берет его исходя из объективной стоимости, а разницу доплачивает наличными или берет кредит на черном рынке. В результате «объективные цены» на землю оказываются абсурдно заниженными по сравнению с реальными. Поразительно, но многие верят, что все 300 членов греческого парламента выдают объективную цену своего жилья, рассчитанную с помощью компьютера, за реальную стоимость. Получается, как мне сказали налоговый инспектор и местный агент по продаже недвижимости, что «все до единого члены греческого парламента лгут, чтобы не платить налоги».
Далее он описал прекрасную в своем роде систему, которая имитировала системы налогообложения экономически развитых стран — и предусматривала огромный штат сборщиков налогов. Фактически же она позволяла всей стране мошенничать с налогами. Собираясь уходить, он отметил, что в этом роскошном туристическом отеле официантка не дала нам чек за кофе. «Для этого есть причина, — сказал он. — Даже такой отель не платит положенных налогов с продаж».
Я прошел вниз по улице и обнаружил, что в баре другого роскошного туристического отеля меня ждет второй инспектор. Налоговый инспектор № 2: небрежные манеры и одежда, любитель пива, и жутко боится, что другие могут узнать о нашей беседе. Он тоже принес толстую папку с документами, только в ней собраны реальные примеры налогового мошенничества компаний, а не физических лиц. Он принялся перечислять примеры («только то, чему я сам был свидетелем»), начав со строительной компании в Афинах, которая возвела семь гигантских жилых домов и продала почти тысячу кондоминиумов в самом центре города. Согласно добросовестным расчетам, корпоративный налог составил €15 млн, но фирма не заплатила ничего. Вообще ноль. Чтобы уклониться от налогов, она сделала следующее. Во-первых, в налоговой декларации она никогда не называла себя корпорацией; во-вторых, наняла одну из дюжины компаний, которые занимаются исключительно тем, что составляют липовые документы на несуществующие расходы. Когда же налоговый инспектор заметил надувательство, ему предложили взятку. Инспектор доложил об этом начальству, после чего обнаружил, что за ним следит частный детектив и его телефонные разговоры прослушиваются. Кончилось тем, что строительная компания выплатила €2000. «И тогда меня сняли с расследования налоговых преступлений, — сказал налоговый инспектор, — потому что я делал эту работу добросовестно».
Тут он вернулся к своей толстой папке с бесчисленными примерами и показал еще одну страницу. Все эти страницы содержали аналогичные истории, и каждую из них он собирался изложить мне. Но тут я его остановил. Я понял, что, если дать ему продолжить, мы там всю ночь проторчим. Масштаб мошенничества — и объем вложенной туда энергии — потрясал воображение. В Афинах я несколько раз испытывал новое для журналиста чувство: полное отсутствие интереса к очевидной сенсации. Я общался с теми, кто знал внутренние механизмы греческого парламента: известный банкир, налоговый инспектор, заместитель министра финансов, бывший член парламента. Я открывал блокнот и начинал записывать рассказы, которые они выплескивали на меня. Скандал за скандалом. Через 20 минут мне это надоедало. Их попросту было слишком много: их хватало не на книгу, а на целую библиотеку.
Греческое государство было не только порочным, но и разлагающим. Если постичь механизм его работы, можно понять и феномен, который иначе казался бессмысленным: грекам трудно хорошо отзываться друг о друге. По отдельности греки оставляют о себе дивное впечатление: они веселы, дружелюбны, умны и общительны. Проведя более 20 интервью, я решил: «Какие чудесные люди!» Они не любят хвалить других: в Греции вы очень редко услышите, как один грек открыто восхищается другим за его спиной. Любой успех воспринимается с подозрением. Каждый совершенно уверен, что другие либо не платят налогов, либо подкупают чиновников, либо берут взятки, либо занижают стоимость недвижимости. И это полное отсутствие веры друг в друга имеет обратную связь. Эпидемия лжи, жульничества и воровства создает невыносимые условия для гражданского общества, а его разрушение, в свою очередь, способствует дальнейшему распространению лжи, жульничества и воровства. Не доверяя друг другу, они доверяют лишь самим себе и своим семьям.
У греческой экономики коллективистская структура, но по существу страна демонстрирует полную противоположность коллективизму. Ее реальная сущность: каждый за себя. И в эту систему инвесторы вложили сотни миллиардов долларов. А кредитный бум довел страну до грани, до полного морального упадка.
НИЧЕГО НЕ ЗНАЯ О ВАТОПЕДСКОМ монастыре помимо того, что в абсолютно коррумпированном обществе его почему-то отождествляют с душой коррупции, я отправился на север Греции в поисках горстки монахов, которые нашли новые, более совершенные методы работы в рамках греческой экономики. Первый этап путешествия был довольно легким: самолет до второго по величине греческого города Салоники, далее автомобиль, с бешеной скоростью летящий по узким дорогам, и ночь в неожиданно превосходном для такого захолустья отеле под названием Eagles Palace, который изобиловал болгарскими туристами. Единственная сотрудница отеля, оказавшаяся самой предупредительной из всех, которых мне довелось встретить на своем пути (спросите Ольгу), вручила мне стопку книг и позавидовала моей возможности попасть в монастырь. Ватопедский монастырь, наряду с 19 другими, был построен в X в. на полуострове Гора Афон, имеющем размеры 60 км в длину и 10 км в ширину и расположенном в северо-восточной части Греции. Сейчас Афон отгорожен от материка длинным забором, так что добраться туда можно только по воде, что делает полуостров неким подобием острова. Женщинам на этот остров хода нет — не допускаются даже животные женского пола, за исключением кошек. Официальная история приписывает этот запрет желанию церкви почитать Богоматерь; неофициальная версия состоит в том, что монахи пристают к посетительницам. Запрет действует уже 1000 лет.
Этим и объясняются пронзительные крики, которыми утром сопровождается отплытие от причала ветхого парома, битком набитого монахами и паломниками. Десятки женщин собираются там, чтобы покричать во всю мощь своих легких, но делают это столь добродушно, что мне не понять, сокрушаются они или радуются по поводу невозможности сопровождать своих мужчин. Как сообщила мне Ольга, часть пути в Ватопед придется преодолеть пешком, и люди, которых она провожает на святую гору, обычно не берут с собой такие принадлежности современного мира, как чемодан на колесах. Тогда я взял лишь пластиковый пакет из Eagles Palace с запасным бельем, зубной щеткой и пузырьком снотворного средства.
Паром три часа пыхтит вдоль скалистого, заросшего лесами, но более ничем не примечательного побережья. По пути он останавливается у монастырей, чтобы высадить монахов, паломников и гастарбайтеров. При виде первого из них у меня захватывает дух. Состоящий из множества построек монастырь являет собой потрясающее зрелище: создается впечатление, что некто взял Ассизи, Тоди или другой старинный городок из холмистой центральной Италии и перенес его в эту глухомань. Если заранее не знаешь, что тебя ждет на горе Афон (которую восточная православная церковь уже более 1000 лет считает самым святым местом на земле и которая большую часть этого времени имела символическую связь с византийскими императорами), то эти монастыри вызывают потрясение. Они не имеют ничего общего со скромностью и явно соперничают друг с другом своей грандиозностью, замысловатостью и богатым украшением. В былые времена они постоянно подвергались набегам пиратов, и это вполне понятно: для пирата не грабить — все равно что лицо потерять.
В мире существует множество мест, где можно обойтись без знания греческого, и одно из них — Афины. Но совсем другое дело паром на Афон. Меня выручает один молодой человек, который говорит по-английски. На мой неискушенный взгляд, он выглядит как обычный монах: длинная темная ряса, длинная темная косматая борода, печать неприветливости на лице, которая при общении исчезает. Он замечает, что я смотрю в карту с миниатюрными изображениями монастырей и пытаюсь определить, где же мне, черт побери, сходить. Тогда он представляется. Его зовут Цезарь; он румын, сын сотрудника тайного отдела полиции по борьбе со шпионажем в кошмарные времена режима Николае Чаушеску. Ему удалось сохранить чувство юмора, и это кажется мне настоящим чудом. Цезарь объясняет мою ошибку: никакой он не монах, а обычный румынский священник на отдыхе. Он приехал из Бухареста с двумя огромными чемоданами на колесиках с целью провести летний отпуск в одном из монастырей. Три месяца на хлебе и воде без женщин в обозримом пространстве — вот его представление об отдыхе. Ему мало мира без горы Афон.
Цезарь чертит небольшую схему, которая должна помочь мне добраться до Ватопеда, и дает общее представление о местности. Сам факт отсутствия у меня бороды уже свидетельствует о том, что я мирянин, поясняет он, а уж моя сиреневая рубашка Brooks Brothers и вовсе в глаза бросается. «Но они привыкли к посетителям, — сказал он, — так что проблем не должно быть». После некоторой паузы он спрашивает: «Но какова ваша религия?»
— У меня ее нет.
— Но вы верите в Бога?
— Нет.
Он немного подумал.
— В таком случае, я почти уверен, что вас не впустят.
Наступает пауза. «С другой стороны, а будет ли вам от этого хуже?» — хмыкает он.
Через час я схожу с парома, в руках только пакет из Eagles Palace и небольшая схема Цезаря, а он по-прежнему повторяет шутку собственного сочинения: «Будет ли вам от этого хуже?» — и с каждым разом смеется все громче.
Монах, встретивший меня у ворот Ватопедского монастыря, бросает взгляд на мой пакет и просит заполнить бланк. Час спустя я с видом человека, вознамерившегося устроиться в своей удивительно комфортабельной келье, вливаюсь в поток бородатых монахов, который проносит меня через двери церкви. Опасаясь, как бы меня не вышвырнули из монастыря еще до того, как я разберусь что к чему, я старательно пытаюсь вести себя как все. Я следую за монахами в церковь, зажигаю свечки и втискиваю их в крошечную песочницу, беспрестанно крещусь, посылаю иконам воздушные поцелуи. Кажется, никто не проявляет ни малейшего интереса к иностранцу в сиреневой рубашке Brooks Brothers, хотя во время службы толстый молодой монах, немного похожий на Джека Блэка, смотрит на меня с таким видом, как будто я нарушил какое-то критически важное наставление.
В остальном все было великолепно, я пережил незабываемые моменты и рекомендовал бы совершить такое путешествие всем, кто интересуется историей X в. Под тщательно отполированными золотыми канделябрами в окружении недавно отреставрированных икон монахи пели, монахи читали нараспев, монахи исчезали за экранами перегородки, произнося странные заклинания, монахи потряхивали неким подобием бубенцов, монахи проплывали мимо, размахивая кадилами и оставляя за собой дым и древний аромат ладана. Все говорилось, пелось и читалось нараспев на библейском греческом языке (похоже, речь шла об Иисусе Христе), но я все равно понимающе кивал. Я вставал, когда они вставали, и садился, когда они садились, так что мы часами то вставали, то садились, что мне напомнило детей на тренажере «кузнечик». Эффект действа усиливали потрясающие растрепанные бороды монахов. Если за бородой не ухаживать, она будет у всех расти по-разному. Существуют различные типы: безнадежно рыхлая масса пушка, совок Усамы бен Ладена/ассирийского царя, птичье гнездо Карла Маркса. Многие монахи были удивительным образом похожи на Самого интересного мужчину в мире из рекламы пива Dos Equis. («Только одна его борода повидала пива больше, чем туловище индивида поменьше».)
Ходят слухи, что ватопедские монахи знают о вас гораздо больше, чем вы думаете, и интуитивно понимают то, чего не знают. Одна дама, возглавляющая крупную греческую судостроительную компанию, поведала мне за ужином в Афинах о том, как она незадолго до этого оказалась в самолете рядом с отцом Ефремом, настоятелем Ватопедского монастыря (в бизнес-классе). «Я испытала очень странное ощущение, — призналась она. — Ничего не зная обо мне, он обо всем догадался. О моем браке. О моем отношении к работе. Мне показалось, что он знает обо мне всё». Находясь в церкви, я усомнился в их божественных силах — в разгар государственного скандала они позволили писателю, пусть даже он официально не представился, приехать, поселиться в их монастыре и везде совать свой нос, не задавая ему вопросов.
Но на выходе из церкви меня все-таки останавливают: дородный монах с бородой с проседью и темной кожей цвета маслин преграждает мне путь. Он представляется отцом Ар-сениосом.
НА ПРОТЯЖЕНИИ БОЛЬШЕЙ ЧАСТИ 1980–1990 гг. греческие процентные ставки превышали немецкие на целых 10 %, так как шансы греков погасить кредит расценивались гораздо ниже. В Греции отсутствовал потребительский кредит: у греков не было кредитных карт. Ипотечных кредитов у греков тоже практически не было. Естественно, Греции хотелось, чтобы финансовые рынки воспринимали ее так же, как цивилизованную североевропейскую страну. В конце 1990-х гг. греки увидели для себя шанс: избавиться от собственной валюты и перейти на евро. Однако сначала было необходимо обеспечить соответствие определенным требованиям на национальном уровне, дабы доказать способность стать добропорядочным европейским государством и не наделать долгов, которые в конечном итоге придется выплачивать другим странам еврозоны. В частности, необходимо было показать, что дефицит бюджета в Греции не превышает 3 % от валового внутреннего продукта, а уровень инфляции сопоставим с показателями Германии. В 2000 г. путем лихорадочных манипуляций со статистикой Греция достигла требуемых показателей. Для снижения дефицита бюджета греческое правительство исключило из учета все виды расходов (пенсионные, оборонные). Для снижения инфляции правительство заморозило цены на электроэнергию и воду и другие финансируемые правительством ресурсы, а также сократило налоги на бензин, алкоголь и табак. Специалисты по статистике делали такие подтасовки, как изъятие (дорогостоящих) помидоров из индекса потребительских цен в день измерения уровня инфляции. «Мы приехали, чтобы увидеть того человека, который создал все эти цифры, — поведал мне бывший аналитик с Уолл-стрит, специализировавшийся на экономике европейских стран. — Мы не могли удержаться от смеха. Он признался, как заменял лимоны апельсинами. И таких манипуляций с индексом было множество».