Я вообразил встречу с незнакомцем или незнакомкой где-нибудь на приеме или в офисе. Узнав созданный вами аромат, вы приложите определенные усилия, чтобы не прошептать: «А ведь это я создал принятый вами аромат». Хотя, сказав это во Франции, вы мало чем рискуете. Другое дело в Америке. Там привыкли привлекать к ответственности за любую ерунду.
День изобиловал удовольствиями, и особенное доставило мне показанное под занавес письмо главе Версальского университета духов и ароматов. В нем содержалась просьба зарезервировать место для одного из слепых учеников школы запахов, семнадцатилетнего Давида Мори, проявившего неординарное дарование. Ферреро писал, что он «stupefait par l'acuité et la pertinence olfactives» , проявленным этим молодым человеком. Учитывая столь лестную характеристику профессионала высокой пробы, я предположил, что юный «нос» наверняка отправится на обучение в Версаль.
В поисках идеального штопора
В прошлое Рождество один из моих друзей, человек экстравагантный и весьма доброжелательный, подарил мне штопор, который определил как в высшей степени технологичный. Очень серьезный агрегат, скажу я вам. Прекрасно сконструированный, с системой рычагов-усилителей, как кажется, гидравлического действия. С гарантией, что перед ним не устоит ни одна самая упрямая и своевольная пробка. Мой друг заверил, что это мечта знатока. Он продемонстрировал конструкцию в действии — и, само собой, пробка вышла неимоверно гладко, штопор оказался шедевром современной алкогольно-инженерной мысли. И все же ни разу после успешной демонстрации действия не беспокоили мы это чудо техники, так и покоится оно в своей коробке, не вытянув более ни одной пробки, забытое и заброшенное, нелюбимое.
Для объяснения этой черной неблагодарности следует обратиться мыслями к летнему ланчу в небольшом деревенском доме близ Авиньона. Я зашел в гости к Режи, доброму другу, любезно взвалившему на себя обязанность моего наставника в застольных удовольствиях. Режи никогда не упускал возможности отметить, что, по его мнению, гастрономические познания англичан сводятся к яичнице с беконом и зрелому сыру стилтон, в остальном же дикие островитяне совершенно не разбираются. Режи не повар, но считает себя gourmet, гурманом, тонким гастрономом, ценителем и исследователем стола и застолья, чутким к нюансам меню и бутылки. Он уверяет, что большую часть своей взрослой жизни провел за едой и питьем, что подтверждают объемы его живота и опыта. Режи также махровый шовинист, он считает, что Франция впереди планеты всей во всем, что заслуживает внимания.
Прежде чем мы приступили к ланчу, Режи решил, что нужно поупражнять вкус — единственное, что он охотно тренирует, — сравнением достоинств двух сортов белого вина из Кот-дю-Рон: молодое «Кондрие» и более зрелое, насыщенное «Эрмитаж». Бутылки предстали перед нами на столе в ведерках-близнецах, поблескивая капельками конденсата. Режи глядел на них, потирая руки, затем принялся поворачивать их в ледяной воде и поиграл пальцами, как пианист, собравшийся ринуться в битву с Бетховеном. Засунув руку в карман, Режи вытащил оттуда штопор и осторожно его открыл.
Изящным заученным движением кисти руки Режи обвел кривое лезвие вокруг горлышка бутылки «Кондрие». Верх капсулы отскочил, отделенный хирургически чистым срезом без затяжек и разрывов. Вытянув из горлышка пробку, Режи поднес ее к носу, понюхал, кивнул. Повторил процесс с «Эрмитаж» и хотел уже сунуть штопор в карман, но я попросил дозволения познакомиться с этим инструментом поближе.
Такого штопора я еще никогда не видел. Выполнен был он по обычной схеме, известной как «спутник официанта»: с одного конца нож, с другого рычаг, а винт штопора в середине. Но на этом сходство заканчивалось. В сравнении с обычным штопором он был все равно что «Кондрие» рядом с виноградным соком. Инструмент приятно тяжелил руку; его полированная роговая рукоятка с обоих концов завершалась металлическими накладками. Роговые половинки рукояти сжимали темную стальную пластину, покрытую узором, заканчивающуюся плоским стилизованным изображением пчелы. На поверхности рычага читалась гравировка: «Лагиоль».
— Этот штопор — лучший в мире, — заявил мне Режи. Он налил вино себе и мне, улыбнулся. — Разумеется, французский.
Мы принялись за вино, а Режи попутно заполнял пробелы в моем штопорном образовании.
Лагиоль, близ Авиньона на юге Франции, знаменит ножами. Предок сегодняшних штопоров из Лагиоля увидел свет примерно в 1880 году, вслед за изобретением пробки. Собственно говоря, пробки вошли в употребление намного раньше, еще в XVIII столетии, но сногсшибательный темп нетипичен для Южной Франции. С годами вошла в употребление нержавеющая сталь, но в конструкции мало что изменилось, во всяком случае в полноценной продукции.
К великому сожалению Режи, в этом несовершенном мире всё стремятся подделать. Ножи, похожие на настоящие, из Лагиоля, изготавливают где-то на станках в течение часа и продают намного дешевле. Изготовление настоящего ножа, véritable Laguiole, требует около пятидесяти операций, многие из них выполняются вручную. Каждый из настоящих ножей собирается вручную, каждое лезвие отмаркировано буквой L — один из признаков аутентичности. Применяются и другие эмблемы: вода представлена волнистой насечкой на тыльной стороне клинка, воздух — стилизованной пчелой, огонь — узором, напоминающим языки пламени и бегущим вдоль средней металлической части рукоятки, а земля — внедренными в рукоять крошечными латунными гвоздиками, символизирующими зерна пшеницы. Без этой символики нож, конечно, может быть неплохо сделан, но все равно он ненастоящий.
В этот момент Режи решил, что пришло время для еще одной демонстрации, и потянулся за бутылкой «Шатонеф-дю-Пап», предназначенной для подкрепления сыра.
— Видишь зазубрины на кромке? — спросил он, указывая на короткое лезвие ножа-штопора. — Зазубренное лезвие срезает колпачок чище, чем прямое, и не тупится. — Он разрезал капсулу-колпачок, вытащил пробку. — И вот что еще, — сказал он, задумчиво принюхиваясь к пробке. — Штопор сделан в виде queue de cochon, свиного хвостика, полый, с промежутком, так что он не расколет пробку. Une merveille. Чудо. Вы должны таким обзавестись.
Это дало ему повод предложить экспедицию. Один из рожденных во время ланча легкомысленных планов, как это часто бывает, воплотился в жизнь. Режи собирался поехать вместе со мной в Лагиоль и помочь мне купить… нет, сделать вложение в штопор, вложение, о котором я никогда не пожалею. И раз уж мы туда попадем, то совершенно немыслимо упустить шанс посетить ресторан Мишеля Бра, последний штрих в славном портрете Лагиоля. Ресторан Бра отмечен четырьмя поварскими колпаками и оценкой девятнадцать из двадцати возможных в гиде «Го Мийо». Более того, это духовная родина «Голуаз Блонд», особо изысканного деликатесного цыпленка, в сравнении с которым все остальные курчата всего лишь жилистые вороны. Король курятины! Французский, разумеется.
Я к тому времени уже размяк, растаял в вине, и мне показалось, что давно приспела пора для такого путешествия. Удивляюсь, как мы не отправились туда на следующий же день. Не то работа помешала, не то Режи в очередной раз отправился в Эвиан лечить печень — его регулярное занятие. Но идея засела у меня в мозгу, а жена моя — в штопорах не специалист, но живо интересующаяся курятиной — с удовольствием вызвалась меня сопровождать. С большим наслаждением, нежели отпустила бы меня с Режи, которого считала социально безответственным. А все потому, что однажды я опоздал к ужину из-за затянувшегося на семь часов ланча. Столь мелкий, казалось бы, инцидент… но у жен хорошая память.
И вот однажды солнечным сентябрьским утром мы оставили Люберон и отправились по дороге, извивавшейся сквозь леса на склонах гор Севенны. Здесь же путешествовал со своим осликом фантаст Роберт Луис Стивенсон, и мало что с его времени вдоль этой дороги изменилось. Миля за милей тянется дикий необжитой пейзаж, прекрасный и пустынный. Численность населения во Франции и Британии примерно одинакова, но площадь Франции почти втрое больше, и к тому же плотность населения здесь весьма низка. По дороге нам лишь иногда попадались грузовики с бревнами, направляющимися на переработку в балки и доски. Движение очень редкое, а поселений мы вообще почти не заметили.
Дорога все время виляла, не поощряя обгонов, и около полудня мы уже не предпринимали попыток опередить громыхавший перед нами лесовоз с сосновыми стволами. Нас интересовал вопрос, где в этой зеленой пустыне водитель остановится на ланч. В какой-нибудь другой стране шофер мог бы удовольствоваться сэндвичем, но не во Франции, и тем более не французский routier. Он должен питаться за столом, как подобает члену цивилизованного общества, и соответствующим образом спланирует свою поездку. Если, путешествуя по Франции, проголодаетесь, ориентируйтесь по водителю грузовика. Так мы и сделали. И не ошиблись. Через некоторое время лесовоз свернул с дороги и остановился на площадке, забитой автомобилями. Столь высокая посещаемость — неплохая рекомендация.
В приземистом сооружении с низким потолком оказалось немало народу, почти все мужчины. Меню, нацарапанное мелом на черной доске, обещало каракатицу в шафрановом бульоне, на десерт сыр. В шестьдесят пять франков за обед входила бутылка вина. Мы уселись снаружи, где можно было наблюдать за стоянкой. Мадам la patronne, на удивление проворная для своих габаритов (на жаргоне дальнобойщиков ее можно было сравнить с восемнадцатиколесным автопоездом), как-то умудрилась обслужить более четырех десятков человек, не заставив никого ждать дольше нескольких минут. За столом мы дивились эффективности, добротности и относительно невысокой стоимости пищи в сети relais routier. Странным нам казалось, что тем же вечером нам предстоит посетить заведение, относящееся к противоположному концу ресторанной иерархии.
Но сначала предстояло сменить климат. Дорога постепенно выпрямлялась и поднималась, ближе к вечеру мы уже следовали среди альпийских лугов, в низких облаках, опустившихся наземь в виде тумана. Лес сменился пастбищами, по которым разгуливали блестящие от влаги карамельного цвета коровы. Миновали несколько деревенек с закрытыми оконными ставнями, с пустынными улицами. Здесь оказалось больше скота, чем народу. Такова France profonde, тихая и несколько жутковатая.
Отель Мишеля Бра выскочил на дорогу перед нами внезапно, поразил, чуть ли не испугал. Мы ожидали увидеть увеличенную копию сельских домов, мимо которых мы проезжали, что-то темное, традиционное, толстостенное. Но из тумана возник угловатый конгломерат из стекла и бетона, как будто парящий над вершиной холма, еще более сюрреалистичный из-за плохой видимости. Как будто мы обнаружили вдалеке от земли, в тумане, застывшее на якоре судно. Следующий сюрприз — на судне этом мы заняли последнюю оставшуюся каюту. Вне сезона, среди недели, в глухой провинции отель оказался переполненным. Народ приезжает отдохнуть, погулять, с извиняющейся улыбкой объяснила молодая женщина за стойкой, покосившись за оконное стекло, в густой туман. И, конечно, ради кухни.
Но до ужина оставался еще не один час, и мы вернулись на несколько миль, в Лагиоль, чтобы купить штопор.
Лагиоль — городок маленький, приятный, не оставляющий у посетителя сомнений в своей профессии. Только на главной улице дюжина витрин сверкает клинками ножей разных типов и размеров. Здесь классический карманный нож, «спутник пастуха» со зловещим шипом на конце, изящные ножички для дамских сумок и сумочек. Интересно, для какой надобности даме нож в сумочке? Экстренно срезать сломавшийся ноготь? Вскрыть конверт амурного письма? Проткнуть репутацию джентльмена? Поражало разнообразие рукоятей: рог, розовое дерево, самшит, черное дерево, олива, какие-то породы, о которых я и представления не имел: amourette, bois de serpent, кокоболо… Рай для любителя ножей.
Основал это колюще-режущее царство Пьер-Жан Кальмель, выпустивший первый нож Лагиоля в 1829 году. Лавка на главной улице, украшенная его именем, показалась мне тем самым местом, где пристойно приобрести мой штопор. Однако в витринах я обнаружил ножи, и только ножи. Я обратился к женщине за прилавком, спросил, не водятся ли у них и штопоры. Это вызвало чисто французскую реакцию, с которой рано или поздно сталкивается каждый приезжий, обнаруживающий невежество в вопросах местных традиций и правил поведения. Недоуменное презрение выражается сначала поднятием бровей, затем вздохом, потом тоном.
— Штопоры?.. Нет, мы делаем ножи.
И она отвернулась к следующему клиенту. Пожилая женщина проверяла пальцем остроту бифштексных ножей. Проверка затянулась, но наконец дама решилась купить и изрекла, как бы оправдывая покупку:
— Теперь я смогу подавать им говядину подешевле.
Пристыженный, но решимости не утративший, я зашагал по улице далее и все же обнаружил не только штопор, но и нечто, о существовании чего не подозревал: нож с собственным оригинальным ароматом. Запахом обладает рукоять, сделанная из тонковолокнистой древесины дикого прованского можжевельника темного медового цвета. Стоит согреть рукоять в руке, как ощущаешь сильный чистый запах можжевельника. Закрой глаза, вдохни и окажешься в горах, сказал продавец. Больше того, добавил он, нож этот обладает защитными свойствами. Поскольку запах можжевельника отпугивает насекомых, в кармане, в котором лежит нож, никогда не заведется моль, не заберутся туда скорпионы, не устроят гнездо муравьи. С таким ножом можно не опасаться термитов в штанах. Мы доползли сквозь туман из Лагиоля до отеля, теперь полностью освещенного и еще больше похожего на лайнер в темном море, причастились перед ужином в главном салоне. Вокруг гранит и стекло, необъятные кресла белой кожи, на почетном месте внушительный камин с горящими бревнами, аромат которых напоминал запах рукояти моего только что приобретенного ножа. В уголке шикарная японская пара с отливающими глянцем прическами. Японцы под руководством сомелье вникали в радости длинного перечня вин. Сзади слышалась немецкая речь. Французы молча изучали меню.
Согласно ритуалу любого restaurant de luxe, вино смаковалось под аккомпанемент подготавливающих к застолью amuse-gueules, развлекающих кричалок, шалостей фантазии шеф-повара. В тот вечер нам предложили крохотные пирожочки с белыми грибами в виде не-весомых, похрустывающих горшочков, заполненных нежной маслянистой пастой. Я так и не смог понять, направлены ли эти подготовительные упражнения на поддержание сил во время борьбы с внушительным меню или просто демонстрируют тонкость кухни, мастерство шефа, представляя собой как бы легкий фейерверк, перед тем как ударит тяжелая артиллерия. Во мне эта закуска пробудила хищного зверя, я уже забыл о плотном ланче в шоферской столовой и с нетерпением ожидал новой трапезы.
Разочаровало отсутствие в меню знаменитого цыпленка, очевидно взявшего выходной, однако его отлучку компенсировало изобилие рыбы, дичи, баранины и говядины. Наименование каждого блюда сопровождалось в меню кратким, но толковым и достаточно подробным описанием. Меня всегда радует понятно составленное меню, информативное, но без выспренней ерунды. Вот как, к примеру, один из лондонских ресторанов пытался оправдать вздутую до абсурдности цену на снетки: «В течение нескольких быстролетных мгновений наш шеф-повар гоняет эту крохотную свежую рыбку в бассейне кипящего масла и извлекает ее, прежде чем она успеет удивиться». Полностью присоединяюсь к любому, предложившему погонять в бассейне кипящего масла автора столь высокохудожественного бреда.
Ничего подобного в солидном меню Мишеля Бра не наблюдалось, бросалась в глаза сжатость и четкость изложения. Составить меню — тоже искусство, и я подумал, не состоит ли при кухне профессионал-текстовик, пристроившийся где-нибудь в уголке со стаканчиком вина, ожидая волны вдохновения со стороны раскаленных плит и духовых шкафов. В кухнях больших ресторанов столь многолюдно, что еще одна штатная единица погоды не сделает. Большинство шеф-поваров отличаются щедростью натуры, так что подобного рода сочинитель может даже пользоваться кредитом в какой-нибудь части меню, где-нибудь между десертами и digestifs. Встречаются в жизни ситуации и постраннее.