— Кто это сделал?!
— Далась тебе эта цацка?! — взорвался Шура. — Что ты с ней носишься, как с писаной торбой?! Работай больше! Чтобы с ног валился!..
— Нечего здесь делать! — заорал Денис в ответ. — Нечего! В радиусе тридцати километров все облазил — везде одно и то же! Ветер дует в одну и ту же сторону, с одной и той же скоростью. На горизонте ни облачка, с тех пор, как буря прошла, ни одного атмосферного — явления. Идеально проходящий терраформ, розовая идиллия, даже очков не нужно!
— А можно вызвать корабль и свалить отсюда? — спросил я. — Скажем, что исследования проведены в полном объеме.
— Нет, — Денис немного сбавил тон. — Нельзя! То есть теоретически можно, но должна быть серьезная причина. То, что у нас едет крыша от безделья, недостаточно серьезная причина.
— А красноглазие?
— Не катит. Настя регулярно нас обследует. В целом-то организм в порядке.
— Всегда есть, что делать, — буркнул Шура. — Анализ пыли этой проводили?
— Проводили. Хрома здесь до черта. Месторождение где-то рядом наверняка. Сам бы делом занялся вместо того, чтобы бумажки жечь!
— Тут не поймешь, что важнее, — Шура отвел глаза. — Топтание на месте или получение других цветов в естественных условиях.
— Как остальные-то справляются? — впервые подала голос Настя. — Тебе известны какие-нибудь данные по психологии терраформеров? Я ничего такого не видела.
— Никаких отклонений сверх нормы, — сказал Денис. — Максимум усталость. Насколько я знаю.
— И что, это мы такие нежные или что-то вокруг все-таки не в порядке?
— В море водорослей слишком много, — сказал я. — Больше нормы.
— Думаешь, связано как-то? — спросил Денис.
— За что купил… — развел я руками.
— Принеси мне образцов, — сказала Настя. — Я в них по-своему поковыряюсь.
Я кивнул.
* * *
В тот вечер мы забыли о своих навязчивых идеях, о кубике Рубика, о цвете наших глаз и в первый раз за много дней увлеченно обсуждали странную ситуацию, с которой столкнулись на Марсе. Однако, как это всегда бывает, стоило нам разойтись по каютам, все страхи и обиды ударили с удвоенной силой.
* * *
Я был уверен, что именно Анастасия разобрала игрушку Дениса. Однако шли дни, а она и не думала делиться со мной своей добычей. Теперь она торопилась закончить работу и сбежать к себе в каюту. Мы уже практически не встречались с ней по ночам.
Я все сильнее ревновал Настеньку к этим разноцветным кусочкам металла. Все больше времени я стал проводить с Александром, который начал жечь мои журналы даже днем. Он пропитывал полоски бумаги разными растворами, и те горели зеленым, синим и фиолетовым пламенем. Шуре, как наркоману, требовалось все чаще получать свою цветовую дозу, которая отличалась от наркотика лишь тем, что вмазаться ей могло сколько угодно людей одновременно. Чем я и пользовался.
Работа практически остановилась. Нами все более овладевала апатия. Я больше не устанавливал новые датчики, не делал проб и в основном перечитывал старые журналы перед тем, как их сжечь. Денис каждый день уезжал на мотовездеходе, утверждая, что смотрит на волны. Однако расход топлива многократно превышал норму, и Шура подозревал, что Денис просто катается по пустыне. Он ворчал, что вездеход не предназначен для увеселительных поездок, и грозил, что перестанет отпускать Дениса без сопровождения.
В конце концов я и Настя поцапались. Слово за слово, темой наших разговоров стал кубик, и я бросил ей в лицо обвинения в жадности и эгоизме.
— Откуда ты знаешь, что это я разобрала кубик?
— А кто же еще?!
— Не знаю! Но не я!
В ее глазах стояли слезы.
Я отвернулся и вышел.
Меня грызли сомнения. Если Настя не врет, вариантов было два. Денис наверняка о чем-то догадывался по нашим жадным взглядам и мог провернуть эту авантюру для того, чтобы обезопасить кубик. Теперь мне казалось подозрительным, что в тот раз у нас так легко получилось перевести негодование капитана в другое русло. Александр же мог пойти на кражу ради Насти, а потом по собственным соображениям спрятать фрагменты головоломки.
Решив извиниться перед Настей, вечером я тихо приоткрыл дверь ее каюты. Она не заметила меня, разговаривая о чем-то по рации, которая стояла у нее в кабинете. Обсуждала что-то про водоросли с биологом другой станции.
В руках Анастасия бездумно вертела маленький оранжево-зелено-синий кусочек металла.
Я аккуратно закрыл дверь и ушел.
* * *
Месть стала моей навязчивой идеей. Месть и разноцветные металлические кубики.
Получить хлороформ из хлорки и ацетона умеет даже первокурсник биологического факультета. Я сделал достаточное количество той же ночью. Однако понадобилось еще несколько дней прогрессирующей злости и обиды, десяток сожженных журналов и бесконечные просторы красной пустыни под ногами, чтобы я наконец решился убить Настю.
И вот, когда Денис в сопровождении Александра уехал к морю, я тихо зашел в комнату Анастасии. Она увлеченно писала какие-то реакции, формулы с бензольными кольцами. Она снова не заметила меня, но я не удивился. В последнее время все мы могли сосредоточить свое внимание только на чем-то одном и не замечали происходящего вокруг, пока нас не окликнут.
Я не стал привлекать ее внимание. Вместо этого я достал из переносного контейнера пропитанное хлороформом полотенце. Она остановилась и подняла лицо, принюхиваясь. Потом развернулась. На ней даже не было маски — она снимала ненавистную тряпку, когда работала у себя в комнате.
На мне маска была. Усовершенствованная, чтобы не окочуриться самому. Хотя снаружи это не заметно.
Настя почти не сопротивлялась. Когда она заснула, я перетащил ее на кровать и положил на лицо полотенце. Затем начал рыться в ящиках стола. Очень скоро я обнаружил то, что искал, — двенадцать кубиков, переливающихся всеми цветами радуги. Зрелище заворожило меня. Я стоял и рассматривал найденное сокровище, пока меня не вывела из оцепенения заработавшая рация.
Незнакомый голос произнес:
— Здравствуйте! Госпожа Лестенко? Анастасия? Вы здесь?
— Здравствуйте. Нет, это не она.
Ответив, я сразу же обругал себя последними словами, но было поздно. Где-то, на другом конце Марса, появился свидетель того, что я в этот момент находился в комнате Анастасии.
— А она далеко?
— Да, — помолчав, ответил я. — Далеко.
— Это профессор Мориока со станции Гамма, — у него действительно был сильный акцент. — С кем я говорю?
— Михаил Керье. Биолог.
— Тоже биолог? Отлично! Значит, вы поймете, о чем речь. Возьмите лучше ручку, чтобы записать.
— Взял, — сказал я, не пошевелившись.
— Я проанализировал результаты опытов, проведенных Лестенко. Похоже, из-за высокой концентрации хрома в вашем районе биология водорослей изменилась. По всем признакам, вещество, следы которого она обнаружила в водорослях, является структурным аналогом серотонина. Моих средств недостаточно, чтобы выяснить, является ли оно нейромедиатором или агонистом. Однако вы, я думаю, понимаете, какие возможны последствия, если это вещество попадет в человеческий организм? Будьте осторожны!
— Если оно есть в водорослях, значит, оно есть и в воздухе?
— Оно должно довольно быстро разлагаться на воздухе. Но вы находитесь слишком близко к морю. Если хотите знать, на вашем месте я бы счел ситуацию достаточно опасной для досрочного возвращения.
— Спасибо.
Рация отключилась.
* * *
Я внимательней посмотрел на формулы, которые писала Настя. Действительно, серотонин. Важнейший кирпичик нервной системы.
Поразительно, как хрупок человек — казалось бы, венец природы, со всеми его мечтами, надеждами, чувствами, свершениями… Как беззащитен его разум. Ничтожные количества тех или иных веществ могут его убить, усыпить, парализовать. Могут заставить человека смеяться или плакать. Могут вызвать галлюцинации и навязчивые идеи.
Могут заставить убивать.
Разноцветные кубики со стуком выпали из моей руки.
* * *
Я слонялся по пустыне, ожидая вездеход. Услышав его рокот, я бодро пошел по направлению к дому, делая вид, что возвращаюсь от моря. Я как раз успел вовремя, чтобы столкнуться нос к носу с Шурой.
— Оприходуем пару страничек? — предложил он.
— Ага, — сказал я. — Бумага осталась еще?
— Осталась. Я ее магнием обработал. Должно красиво получиться.
Но едва мы зажгли первую полоску, прибежал Денис.
— Настя! Там! Настя!
— Что такое? — сразу вздернулся Шура. — Что случилось?
— Настя умерла!
Шура, не говоря ни слова, понесся в ее комнату. Изображая на лице тревогу и озабоченность, я поспешил следом. Шура упал на колени рядом с телом Насти и начал трясти ее за плечи, не замечая, как Денис за его спиной склонился к рассыпанным мной кусочкам кубика Рубика.
Я повел для вида носом и сказал:
— Хлороформ. Отойди, Шура, уснешь. Отойди же!
— Она не могла! Не могла!
Я схватил его за руку, но он вырвался. Я пожал плечами, снял полотенце с лица Анастасии и выбросил его в мусорное ведро. Потом заколебался, что будет выглядеть естественней — проверить пульс самому или спросить Дениса как обнаружившего труп. Решил, что биологу логичней в любом случае проверить выводы неспециалиста.
То, что совсем недавно я практически заложил себя японцу с другой станции, меня уже совершенно не волновало. Жизнь за пределами этой планеты казалась чем-то эфемерным и нереальным. А на Марсе существовал только кубик, части которого Денис сейчас унес в кают-компанию и в это самое время собирал игрушку воедино.
Я вышел вслед за ним и сказал:
— Может быть, не стоит собирать его.
— Что? — не понял Денис. — Почему?
— Я бы не отказался от нескольких кусочков.
В его глазах мелькнули страх и озлобленность, и я понял, что он тоже давно стал рабом цветового голодания. Навязчивой идеи, рожденной в нашем разуме обманутыми синапсами головного мозга.
— Не отдам! — рявкнул он.
Я цапнул несколько фрагментов со стола. Он ударил меня по зубам. Не сильно, но от неожиданности я отпрянул и выронил кубики. Потом пришел в себя и бросился на Дениса, пытаясь задушить его. Мы покатились по полу.
— Вы совсем офигели?! — рявкнул Шура. — Вы с ума сошли! Вы двинулись окончательно! — он сгреб со стола недособранный кубик Рубика вместе с отдельными кусочками. — Давно надо было это сделать. Я давно хотел! Давно хотел! — и выбежал наружу.
— Стой! — заорал Денис.
Он отпустил меня и кинулся за техником. Тот уже был снаружи и бежал прочь, проваливаясь в рыхлом песке. Обернувшись и увидев, что Денис выскочил за ним, Шура размахнулся и что есть силы запустил фрагменты головоломки в глубь пустыни. В низком тяготении Марса они веером взлетели в небо и упали где-то за барханом.
— Ты идиот! Идиот! — заорал Денис, в бешенстве схватил лежащий на песке терморезак и бросил его в Александра.
* * *
Когда Шура начинал забавлялся с журналами, он включал резак на минимум, только для того, чтобы поджечь бумагу. Но в последнее время его, как и всех остальных, все сильнее накрывали собственные формы безумия. Я замечал порой, как он, разговаривая сам с собой, выжигает в песке непонятные символы выкрученным на максимум тепловым лучом. Сегодня он тоже решил подурачиться, зажигая бумажки от включенного на предельную мощность прибора. Активированным оказался и переключатель, фиксирующий нажатую рукоятку. Почему, неизвестно. Может быть, Денис это сделал, неважно, машинально или осмысленно. Он хорошо владел резаком.
В результате в техника полетел чудовищный сюрикен, плавящий над собой воздух тысячеградусным лезвием. Сам резак пролетел мимо. Но по груди Александра будто кто-то черканул красной линией. Его левая рука упала в песок, а сам Шура неестественно булькнул, попытался шагнуть вперед и завалился лицом вниз. И больше не шевелился.
Денис оцепенел. Затем медленно, пошатываясь, подошел к лежащему на песке телу, уселся перед ним на корточки и стал внимательно смотреть на обрубок руки. Закопошился, вытащил из поясного кармана складной нож. Я прошел мимо, пытаясь точно запомнить траектории улетающих в красное небо кусочков.
— Забавно.
Я обернулся. Денис вытянул над песком правую руку, с которой текли красные струйки. Падая в пыль, они исчезали, сливаясь с красной пылью Марса.
— Забавно, правда? — повторил он. — Это не кровь. Видишь? Это пыль. Все здесь из пыли. И мы тоже превратились…
Не договорив, он упал навзничь, раскинув руки и закрыв глаза. Еще одно пятно, которое не отражалось в небе.
Первый день я бессистемно ходил по барханам и нашел лишь собранную часть кубика. Но ближе к вечеру меня осенила идея. Всю ночь я ковырялся в приборах, пока не превратил один из датчиков в примитивный металлоискатель. Еще через сутки я со звонким щелчком вставил в кубик последний недостающий кусочек. К этому времени я так устал, что лег в песок на том же самом месте, прижал игрушку к себе и закрыл глаза.
Перед моим внутренним взором медленно вращался собранный яркий, переливающийся всеми цветами радуги кубик Рубика.
Борис Богданов.Основа жизни
Говорят, Марс — красная планета. Не верьте! Он разный и цветной. Он рыжий, он белый, он серебрится тонким песком дюн. Там, где горные породы прорываются наружу, сквозь вездесущий песок, можно увидеть все цвета радуги. Хотя красный цвет — главный. Красный и немного желтого.
Но совсем нет синего и голубого, и это казалось Вене обиднее всего! Красный и желтый должны дополняться голубым, иначе мир ущербен. Но человек предполагает, а Марс располагает.
Еще располагал начальник экспедиции, Феликс Багратионович.
— Потряхивает, — обратился он к ногам Вениамина. Ноги завозились, и из недр видеомодуля появилось недовольное остальное. — Собирайся, пройди по территории, проверь сейсмику. Не нравится мне что-то. Данные с ощущениями не бьют.
— Но я, — начал Веня Решетов, программист, сейсмолог, схемотехник, электронщик, а также «подай-принеси», как и любой другой участник экспедиции без научной степени.
— Доделаешь потом.
Это было четыре часа назад.
Редкая сеть сейсмодатчиков вокруг станции уходила в пустыню на десяток километров во все стороны. Марсотрясения — штука редкая, но неприятная, и исследование активности коры стало, после разведки месторождений воды, важнейшей задачей экспедиции.
Ближние датчики Вениамин проверил быстро. Местность неподалеку от жилого купола давно уже была изъезжена вдоль и поперек, выглажена гусеницами вездеходов и электрокаров. Крупные барханы пошли в дело, в основу пенобетона, и сейсмодатчики — тяжелые свинцово-серые цилиндры с длинным хлыстом антенны наверху — торчали прямо в скальном основания плато. Курорт, а не работа! Подогнать тележку электрокара к датчику, отъюстировать, снять показания, отправить тестовый импульс на базу, получить подтверждение — пять минут, и можно отправляться дальше.
Дальше стало труднее.
Электрокар натужно мял песок между барханами, жалуясь на нехватку сил, поэтому Решетов шел рядом. «Треть от тяжести земной!» — то ли уговаривал себя, то ли иронизировал он, загребая ногами. Ниже гравитация, говорите? А про усиленный вакуум-скафандр вы забыли? А про массивные баллоны с кислородом? Про модуль вторичной переработки, наконец… Если посчитать, сейчас Веня весил в полтора раза больше, чем на Земле. Проваливаясь с каждым шагом почти по колено, Вениамин взобрался на верхушку бархана и сел рядом с антенной сейсмодатчика. Бродячая дюна совсем засыпала его, оставив короткий полуметровый кончик. «Повезет кому-то — расчищать», — подумал Веня и задышал реже: регенератор за спиной натужно подрагивал, поглощая из воздуха внутри шлема влагу и углекислоту. «Еще и аккумуляторы, черт», — ругнулся Вениамин и достал тестер. Для проверки датчика, укрытого грунтом, требовалось ввести поправочные коэффициенты. На глубину залегания, на плотность окружающего песка… Рутина, быстрая только на первый взгляд. Прибор достаточно было закрепить на антенне, дальше все шло автоматически, но очень-очень неторопливо! Причем чем глубже был датчик, тем медленнее.