Стравински уже вполне пришел в себя, чтобы вставить реплику:
— В Советском Союзе система образования отличалась обширностью и разноплановостью. У нас готовили узких профильных специалистов, а у них, напротив, ценились спецы широкого профиля.
— В таком случае здесь этот принцип должен быть доведен до совершенства, — задумчиво бормочет Брайман.
— А что по поводу оружия «мертвых»? — переводит разговор на интересную для себя тему Симпсон.
Шериф вздыхает и достает из контейнера предмет, внешне походящий на мясорубку.
— Это пулемет дикарей. От наружной рукояти внутри через хитрый привод вращается ротор, сверху в воронку засыпается гравий… Скорость снарядов достигает на выбросе около пятисот метров в секунду, а плотность — около пятидесяти в секунду.
Капитан удивленно присвистывает и рассматривает внимательнее «мясорубку». Хотя что там разглядывать? Конструкция довольно примитивная…
Коллеги, как дети в Рождество у елки с подарками, возятся с поделками «мертвых» у контейнера, а Боб решает вздремнуть — в его обязанности входит непосредственный контакт, поэтому нужно быть отдохнувшим. Тем более, после наглядно продемонстрированной технической грамотности объектов исследования.
Последующие тридцать часов Стравински только и делает, что пьет, ест, спит — он старается не думать про дикарей. Нужно иметь непредвзятый взгляд на вещи.
* * *
А затем мобилбейз прибывает на базу.
Шлюзование, быстрый медицинский осмотр.
Шериф находит Боба и торопит:
— Профессор, надо спешить, времени мало. Буря уже закончилась, как только пыль осядет — дикарь уйдет. Не факт, что мирно…
И сует жестяную баночку.
— Я доктор наук… Что это?
— Ментоловая мазь.
— Для чего?
— Вы трупы в стадии активного разложения препарировали? Нет? От них такой же запах, как от нашего «мертвого». Гы-гы, — смеется Делейни, — только сейчас понял, что данное вами прозвище актуально.
Стравински прячет баночку с мазью в карман — полоски ментола под носом при контакте могут помешать. Стоит вообще исключить всю инородность. Он просит у шерифа принести банки с «колхозным скафандром» и мажет свой голубой комбинезон похожей на плавленый гудрон смесью. Немного подумав, грязными руками оставляет следы и на лице. Возможно, что его вид у дикаря вызовет иронию или смех, главное, что не отторжение чужеродностью.
Кроме «мертвого» в кают-компании никого нет.
Из-за закрытой двери слышится хриплое пение. Стравински прислушивается к словам:
* * *
Ай, солнце, свет-бирюса, схоронил в позату лету.
Ай, домовинку да тесал, сбоку зарубал, по кому нету.
Полотенце под шеломок да причелинки кружевны свесил.
Ай, на погост на себе нес, место выбирал — весело глазу.
Ставил супротив, да на свой рост, вдвое высоко — углядишь сразу.
Ты ба обожди ба покадо тут — ма-аво часу…
* * *
«Ну, с богом!» — думает антрополог и входит в помещение.
На диване, подложив под голову видавший виды рюкзак, лежит бородатый мужчина неопределенного возраста в неопределенного вида одежде — какая-то смесь восточного халата и стеганого пальто с капюшоном. На столике перед ним несколько пустых бутылок и россыпь пищевых пакетиков с тубами.
Завидев вошедшего, дикарь приветливо улыбается, показывая пару оставшихся спереди зубов, и привстает с ложа.
— А, гости в дом — печаль вон! Ну, проходь, человече, седай, компанию составляй. Чой-то рожа незнакома… Давай здоровкаться! Меня Морозом кличуть.
— Я Боб. Боб Стравински.
— Ну, Буба, сам в буфете поищи, чего осталося, но сумлеваюсь, что шибко много — долгонько здеся зад плющу. А чо наруже — не в курсах?
— Да буря почти закончилась, пыль садится…
— Ну, стал быть, скоро в путь — загостился у буржуев. Вот лыжи навострю и айдахом по буерахам. А то, зырю, уж рожи кривят — надоел им хуже камней почечных. Передавай Женьке Делену, шо Мороз прощевался по-человечьи…
Стравински, конечно, некий запашок от дикаря ощущает, но не так тот отвратителен, как помянутый шериф Делейни описывал. Скорее всего, за время непогоды Мороз помылся здесь в раковине, почистился.
— Мороз, прошу прощения, можно с вами пообщаться?
— Со мной-то? Чего бы не?
— Я исследую русскую культуру: как она влияет на выживание. Вы бы могли мне помочь в исследовании?
— Следак, стал быть? А чо же не помочь, ежели просишь по-хорошему. Долго? А то мене ишо на зимовье чапать.
— Не очень долго. Ну, так, поговорим немного.
— Давай. О бабах?
Стравински смеется:
— Да хоть и о бабах… Был у меня приятель в университете, все мечтал себе найти русскую жену. Сам он — итальянец. Я у него спрашиваю: «Почему именно русскую?»
— Ага, и я фигею — своих, чо ль, бабцов нема?
— Ну, так он и говорит, что русские женщины — самые покладистые и сообразительные жены в мире. Это так?
— Не без того — нычки находють с полплёва, посему надыть делать ишо обманки.
— Нычки?
— Ага, затарки. Шоб всегда быть.
— Э-э, кем или где быть? Сорри…
— На коне и с прикупом, дурила.
— На Марсе есть кони?
— Ихнего брата где токма нетути…
— Понятно, оборот речи… Я так понял, что мужчины должны быть сообразительнее женщин?
Мороз неопределенно вскидывает бровь и бурчит:
— На каждую болту найдется и закрутка…
Стравински понимает, что тема женщин на Мороза навевает печаль, следовательно, надо с нее плавно соскальзывать. Оглядывается, замечает в кают-компании стол для пинг-понга.
— А что, Мороз, любишь спорить на сообразительность?
— На слабо?
— Да.
— Чо ставить буш?
Стравински лезет в карман, достает баночку ментоловой мази. Мороз ее открывает, нюхает, улыбается:
— Годица. Гадай.
Антрополог берет коробку с шариками и достает два.
— Можешь поставить шарики один на другой и на стол?
— Легко!
— Ну-ка?
Мороз взмахивает рукой, припечатывает широкой ладонью один из шариков, сминая его, кладет получившуюся плюшку на стол, а сверху ставит второй шарик.
— Нет, это не честно! — возмущается Боб. — Уговора портить шарики не было!
Мороз вдыхает и горестно мотает головой, мол, как ребенок его оппонент, право слово. Берет еще один шарик, сморкается себе в ладонь и соплями приклеивает шарики друг к другу и к столу. Улыбаясь, вытирает ладонь, убирает мазь себе в рюкзак, спрашивает:
— По чесноку?
— Да.
— Теперя обратно. Отгадаешь — дам спирту хлебануть.
— У тебя есть?
— Затарки… Так, слухай сюды. Короче: две канители сидели и ели. Смекаешь? Если б они имели, шо ели, то не бывать им теми, хто они есть на самом деле.
— Э-э, можно еще раз?
— Охохоиньки, с таким озираловом не понять мене, как ты ишо не стал внезапным батей. Тормоз ты, буржуй, как есть — спирту не дам. Бабы это, яйца едят.
— Чьи яйца?
Мороз глубоко вздыхает и кричит в сторону двери:
— Это ваш окончательно смекалистый следак? О бабах говорили, шары в руках вертели? И де, Бубень, твова логика?
* * *
За следующие несколько часов произошло три важных события.
Во-первых, антрополог и дикарь сдружились настолько, что все-таки спирту хлебанули.
Во-вторых, Боб пришел к выводу, что он не только не профессор, но и докторских степеней недостоин, поскольку Мороз мыслил и быстрее ученого, и более нестандартно, а это давало совершенно неожиданные и неочевидные решения для любых задач.
В-третьих, дикарь заявил, что Буба, хоть и буржуй, и тормоз порядочный, но свой парень, поэтому он готов взять того с собой на зимовку, а кореша возражать не будут, поскольку Морозу они не указ.
Труднее оказалось уговорить «корешей» Стравински.
— Вы понимаете, что поддержки не будет? — спрашивал его Джеймс Делейни.
— Вы понимаете, что, возможно, идете на верную смерть? — вторил ему капитан Симпсон.
— Вы понимаете, что «зимовка» — это триста солов, почти земной год? — взывал к разуму Брайман.
— А вы понимаете, что шанса упустить нельзя — мы теориями ничего не докажем! Можно понять дикарей лишь изнутри! Я ведь антрополог!
В конце концов Боб уговорил шерифа дать кустарные поделки «колхозников» ему в эксплуатацию и вышел в еще земном скафандре за пределы базы, где его поджидал Мороз. Оказалось, что дикарь про лыжи не шутил: он стоял и намазывал металлические полозья густой смазкой…
Из отчета капитана Симпсона:
«Теория утверждает, что для каждого оружия должна быть цель. Мне всегда казалось, что русские межконтинентальные ракеты SS-18 класса „Сатана“ слишком мощны для Земли, и техническая способность донести боеголовки до Марса практически не афишировалась. Теперь понимаю почему. Русские, запуская марсианскую экспедицию, пытались создать средство противодействия очередной ступени эксперимента по распространению идеологического вируса.
Хотя я еще надеюсь на информацию, полученную Стравински. Он, конечно, не стратег — идти на „зимовку“ нужно было бы военному, но в тот момент я не расценивал успешность предпринятой Стравински авантюры.
Весь зимний марсианский период мы с шерифом Делейни разрабатывали новые системы противодействия проникновению дикарей на базу, я уже наметил кое-что для водяных караванов и рудных роботов. Но все оказалось тщетным, когда обратно вернулся наш антрополог и прошел новую защиту, практически не напрягаясь…»
Из отчета Йозефа Браймана:
«Боже мой, он выглядел ужасно! Оброс, смердел и был настолько худ, насколько и счастлив!
— Вы просто не представляете, друг мой, — смеясь, поведал он мне, — как все просто. Сытость и достаток превращают нас в идиотов! Нужда — вот что подстегивает, принуждает думать! И быстро, поскольку ошибка равносильна смерти. Я настолько стремительно и кристально чисто сейчас мыслю, что не откажусь от этого никогда! Земная наука погрязла в догмах и споре определений, вот что я вам скажу… Вам надо обязательно попробовать, пойти вместе со мной!
— Так что, — спросил я его, — теория русского лингвотриггера ошибочна?
— Как вам сказать, — ответил Боб, — сейчас я с помощью трех матерных слов докажу Великую теорему Ферма…»
Из отчета шерифа Джеймса Делейни:
«Вернувшийся антрополог соблазнил всю экспедицию уйти к дикарям. Что-то мне подсказывает, что коммунистическая зараза их так просто не отпустит из своих цепких лап. Ждем с „Леонтьевым“ новых ученых, более идеологически выдержанных».
Ольга Дорофеева.Дожить до старости
Все мальчишки одинаковы.
Артем Быстров еще достаточно помнил свое детство, чтобы утверждать: Рума ушел из-под купола специально.
Хотел что-то посмотреть или найти: надел маску-фильтр с запасом кислорода, никому ничего не сказал… А охрана, как всегда, слишком много пялится в видеофоны… пацан просто прошмыгнул мимо и был таков.
Худенький большеголовый мальчик с темными больными глазами… Артем тряхнул головой, прогоняя видение. Не время думать об этом. Он не знает, как выглядит Рума, но это неважно. Надо спасать ребенка.
— Я тоже поеду. — Он встал, потом растерянно наклонился к планшету, чтобы руки попали в поле зрения визора. — Извините, коллеги, не могу. Не могу ничего обсуждать, пока мальчишка бродит где-то по пустыне.
— Ты уверен? — спросил Якимов. Остальные молчали.
— Конечно. Наташа, — он повернулся к сидевшей по правую руку изящной женщине — секретарю, ассистенту, помощнику, да всему на свете, особенно после того, что случилось с его семьей. — На всякий случай: файлы, все данные по генератору продублированы пластиковыми копиями, они в сейфе. Мой пароль для планшета ты знаешь. Вот, наверное, и все.
Женщина качнула головой, украшенной тяжелым пучком волос:
— Удачи. И… берегите себя, Артем Сергеевич.
— Постараюсь, спасибо. Но, боюсь, что не в первую очередь. — Артем подошел к стенной панели, достал куртку. — Прежде всего — все-таки дети…
— Что-то мне не нравятся твои разговоры, — грубовато вмешался Якимов. — Ты на квадроцикле? Тогда я еду с тобой.
— Хорошо, Дим, — он хотел сказать: «Не ожидал», но смолчал.
* * *
У дежурного по НПО они взяли маски и ключи от служебного вездехода, отметились на выезде. За пределами купола небо было по-настоящему марсианским: густо-оранжевым, белесо-желтым вокруг солнца, с темными грязными тучами на линии горизонта.
— Куда? — спросил севший за руль Якимов.
— Думаю… думаю, что к развалинам.
— Так далеко? Спасатели ищут его рядом с куполом.
— Ну, а мы поедем к развалинам, — с извиняющейся интонацией ответил Артем.
На самом деле он был уверен. Куда еще пойдет мальчишка? Конечно, искать следы древних марсиан! Разве можно довериться в таком вопросе ученым и археологам? Что они вообще понимают? Ничего не нашли? Так плохо искали! Наверняка поленились заглянуть в полузасыпанный лаз, прошли мимо камня с письменами, не заметили секретного рычага. Взял скейтборд и полетел. Собирался вернуться через пару часов, пока мать не хватилась, но что-то пошло не так. А рисковать жизнью ребенка они не имели права. Слишком дорогой стала каждая такая жизнь.
В детстве Артем тоже мечтал исследовать древние гробницы, найти сокровища или записи с утерянными знаниями. Все мальчишки бредили длинноногой авантюристкой из американского фильма, Ларой Крофт, — то ли влюблялись в нее, то ли завидовали. Детей тогда было много, почти в каждой семье: по улицам гуляли мечтательные школьницы, во дворах собирались шумные компании футболистов и хулиганов, мордатые карапузы возились в песочницах под надзором бдительного материнского ока. Что случилось с человечеством за двадцать с лишним лет? — с тоской подумал Артем.
Его детство пришлось на нелегкое время. Несмотря на юный демократический режим и высокие технологии, в стране было немало нищеты, разрухи и воровства. Неизвестно, чему Артем смог бы научиться в школе, не будь у него дома Интернета и неплохой, дедушкиной еще библиотеки. Школа… математичка, путающая падежи, физкультурник, в открытую выпивавший полтора литра пива за урок. И Пал Максимыч, учитель физики, в разговорах с которым зародилась идея генератора воздуха — устройства, которое он теперь строил здесь, на Марсе.
— Что случилось? — крикнул Быстров, заметив, что квадроцикл затормозил. Маска-фильтр, оснащенная небольшим передатчиком, позволяла разговаривать в разряженной атмосфере Марса, но она почти не усиливала звуки, и вибрация мотора могла заглушить голос.
— Посмотри, там что-то лежит, — закричал в ответ Якимов. — Синее, видишь?
— Конечно. — Артем спрыгнул на землю. В нескольких метрах от квадроцикла валялась джинсовая кепка. — Дим, это он! Он был здесь!
Они уже отъехали от купола на приличное расстояние. Темно-красные развалины виднелись вдалеке — до них оставалось километра четыре, не больше.
— Сейчас мы его найдем! — но из-под колес вездехода полетели пыль и щебенка, и тот проехал на несколько метров вперед.
— Артем, прости, — услышал Быстров в наушниках, — но ты остаешься здесь. Потерялся в пустыне во время поисков ребенка. Благородная смерть.
— Дима, ты что, пошутил? — «Нет, это не шутка», — сразу ответил ему собственный голос, на удивление холодный и циничный.
— Это не шутка, — эхом отозвался Якимов. — Я не хотел, но ты… Ты сам виноват. Считаешь, что генератор воздуха — только твое детище. А я? Я столько лет потратил на него и тоже хочу Нобелевку! Я заслужил!
— Генератор — труд коллектива, а не мой личный, — тихо сказал Артем. — И он еще не окончен. Чего ты ждешь от Нобелевки? Денег? Славы? Зачем?
— Зачем? — Якимов натужно засмеялся, словно через силу. — Да ты и в самом деле ненормальный! Чтобы уехать отсюда, с чертового Марса! Я хочу жить в Москве, в шикарной квартире, ездить на крутой тачке по ночным клубам, летать на Мальдивы!.. А знаешь, — он перевел дыхание, — может, черт с ней, с Нобелевкой? Продам генератор американцам, и все дела. Бабла все равно на всю жизнь хватит, а без славы обойдусь.