Снег шел всю неделю. Первый снег планеты. Знак грядущих перемен. Самое время делать решительные поступки. Закрывать гештальты.
Я не знала, что ответить. Расправила несуществующую складку на рукаве белого рабочего комбинезона.
Матвей мое молчание понял по-своему:
— Извини, что отвлек… Просто, мне было важно, чтобы ты знала. Если ты когда-нибудь… Я буду всегда… Словом… Извини, Инна.
Окончательно смутившись, он вышел. Аккуратно задвинул за собой переборку.
На рабочем столе, между стеллажами с пробирками, остались принесенные им цветы.
Мне не дарили цветов со времен защиты диплома.
Здесь им просто неоткуда было взяться.
Те, о которых слагали песни поэты. Те, чей аромат смешивался с дыханием любовников. Те, в ком прячет румянец волнения счастливая невеста. Те, что погожим весенним днем пестреют в женских волосах и на ровных линиях бульваров. Как и сто, и двести лет назад. Единый символ для беды и радости. Купающийся в золотой заре утра на открытом лугу и драпирующий траурный креп. Символ тления и скоротечности жизни. Символ бессмертия и нерушимых уз, связывающих сердца.
Я и не знала, что на Марсе есть цветы.
Матвей отвечал за оранжерею. Это было его царство — душное, пряно пахнущее, наполненное тихим жужжанием аппаратуры. Рукотворные джунгли — чередование полной влажного шепота листьев полутьмы и яркого света люминесцентных ламп.
У меня было свое царство — рассредоточенное в стерильной белизне лаборатории, запечатанное в капсулы и контейнеры. Поданные требовали внимания и заботы. Им не было никакого дела до смятения моих чувств. Им было неведомо само понятие «чувства».
Интересно, знакомо ли оно Матвеевым цветам?
Я вернулась к микроскопу.
* * *
За обедом я решила поговорить с Агнией, Кейтлин и Беллой. Никогда не любила слушать советов, а еще больше — советовать самой. Но теперь мне определенно нужен был совет.
У девочек, оказывается, были свои новости:
— Твой приезжает, Шилова! — засверкала зеленющими глазами Агния. — Совершенно точно! Антон звонил полчаса назад. Повезет сначала к Шубину, потом к Харту, а затем сюда, на Элизий. Он снимает какую-то документалку, будет освещать продвижение терраформинга. Антошка у него вроде гида.
— Предупредить бы туриста, чтоб пристегнулся, — вставила ехидная Кейтлин.
Агния показала ей язык.
— До сих пор вспоминаю нашу поездку за фильтрами, — кивнула Кейтлин. — Антон классный! Вот только порой забывает, что теперь у него в распоряжении краулер с живыми пассажирами, а не истребитель с боеголовками. Особенно на спусках.
— За что и люблю, — подытожила Агния.
— Везет же! — зажмурилась Белла. — У Агнии — военный, летчик! У Кейтлин — селекционер! Ученый! А теперь вот и к Инке едет… И кто!! Звезда визора! Мне бы вот тоже найти…
— А ты нарисуй Саймону «валентинку»… Еще одну.
— Ему только его «макаки» интересны.
Я отставила чашку с какао. Побарабанила пальцами по краю стола.
Белла продолжала, ее понесло:
— Сам Кирилл Гуляев на нашей станции! Первый канал!! С ума сойти! Девчонки, мы все прославимся и станем ужасно популярными!
— Он едет снимать не нас, — сказала я. — Он едет снимать снег.
Повисла гнетущая пауза. Все думали о том, что долгожданный климатический сдвиг предвещает скорый переезд. А ведь мы почти привыкли к нашему «Элизию четвертому», притулившемуся на краю кратера, присыпанного красной пылью, искрящегося ледниками, имя которому заменял шестизначный номер. Между собой мы называли его «сахарница».
Мы уже начали чувствовать себя здесь как дома.
— Лучше бы Антон привез нам Редклиффа, — хмыкнула ехидная Кейтлин.
— У тебя слабость к старичкам, — мстительно заметила Агния.
— Я выросла на его фильмах! — возмутилась Кейтлин. — И, кстати, он, если верить визору, в неплохой форме.
— А я вот себе никогда не нравлюсь на записи, — сокрушенно сказала Белла. — Какая-то я не киногеничная.
Видимо, мне все-таки не удалось справиться с лицом. Белла погасила улыбку. Кейтлин озабоченно нахмурилась. Агния спросила:
— Подружка, ты чего? Ты ж сама нам о нем столько рассказывала… Про все его артхаусные шедевры. Сама я не сказать, чтоб фанатка, но в твоем пересказе это выглядело довольно эффектно… И вот сказочный принц сам мчится к тебе…
— На белом краулере!
— Управляемом летчиком-истребителем!!
— Ох, девочки, — только и смогла сказать я в ответ.
Я передумала просить совета.
* * *
За панорамным окном падали снежинки. Первый этап терраформирования.
Я смотрела в микроскоп.
На станции «Элизий-четыре» все заняты важным делом.
Найар, Кейтлин и Саймон отвечают за функционирование внутренних систем и связь, руководят стальной армией киберов — «макак».
Джонни-Джей и Парсонс следят за аккумуляторами и электропитанием станции, занимаются реактором и солнечными батареями.
Я, Агния, Матвей и Белла составляем прогнозы погоды, пытаемся сладить со вздорным характером планеты, насылающей на нас то магнитную, то песчаную бурю. Исследуем добытые «макаками» образцы. Ходим на поверхность в громоздких скафандрах.
Куча дел. Большая ответственность.
Наша задача — превратить Марс в новый дом человечества. Сделать его нашим другом.
В этом деле у нас были помощники. Я смотрела в микроскоп на одного из них.
Изящный темный завиток, тонкий нитяной изгиб на светлом фоне.
Нематоды. Домен: эукариоты. Царство: животные. Тип: круглые черви.
Поедая выращенные Матвеем и Беллой водоросли, они будут вырабатывать кислород. Они научат Марс дышать.
За панорамным окном лаборатории шел снег — медленно падали снежинки. Они чем-то разительно отличались от земных. Как в том анекдоте про фальшивые елочные игрушки. Только наоборот. Необыкновенно крупные, пушистые, искрящиеся. Они сообщали нам о том, что планета меняется.
Серии комбинированных бомбардировок с нависших в атмосфере крейсеров ВКС пробили в коре гигантские кратеры. Пыль и пар смешались с нищей атмосферой планеты. Закипели скованные льдом океаны, двинулись с мертвой точки, образуя бескрайние поля жидкой грязи. На эти грязевые пустыни и на обледенелые каналы двинулась лавина генетически измененных лишайников и водорослей, цепких, упорных, пожирающих на своем пути противостоящую им неорганику.
Наша станция, «Элизий-четвертый», была форсированными темпами развернута из мех-комплекса «Челюскинец» — на краю кратера, имя которому заменял шестизначный номер.
Здесь оседающая вечная мерзлота породила карстовые наслоения, похожие на взбитую пену. Нагромождения красных скал блистали белизной снежных шапок и глянцевито-черным — в местах, где оплавилась порода, — и почти сплошь были затянуты темно-зеленым плащом лишайников. Стенки кратера пестрели красно-белыми полосами — ледники и нанесенная ветром пыль. Перевернутые взрывом древние камни кое-где хранили отметины мертвых морей, высохших во времена столь отдаленные, что от одной мысли о них начинала кружиться голова.
Мы создаем новый мир.
Мы делаем историю.
* * *
— Ребята сказали мне, кто приезжает. Обо всем узнаю с запозданием.
— Очень много времени проводишь в своей оранжерее. Я тебе уже говорила.
— Наверное, такая у меня роль? Молчаливый садовник, который ждет своего часа, прикрываясь тисовыми фигурами. Таясь за клумбой с флоксами. Заняв наблюдательный пост на ближайшей яблоне.
— В конце романа он окажется убийцей?
— Смотря про что роман.
— Научная фантастика, конечно.
— Не поспоришь.
— А какое у меня амплуа, любопытно?
— М-м-м… Королева червей?
— Ненавижу тебя! Еще больше, чем Беллу. У вас, садовников, какое-то особенное чувство юмора, не такое, как у обычных людей.
— Мы не садовники. Мы фермеры!
— Слушай, к чему ты завел этот разговор?
— Какой?
— О приезде Гуляева?
— Помнишь, еще в Москве, после защиты дипломов, мы ходили на его фильм. Тот, про циркового карлика, влюбленного в экзотическую танцовщицу?
— Тебе было скучно.
— Неправда!
— Ты почти не смотрел на экран. Все время вертелся.
— Я смотрел на тебя.
— Я-то думала, тебе нравится артхаус.
— Я-то думал, у нас тогда было свидание.
* * *
Кирилл Гуляев, звезда визора, создатель пяти артхаусных шедевров, которым я лично проставляла десяточки в сетевых рейтингах, не понравился мне с первого взгляда.
На торжественный ужин по случаю собственного приезда он явился в длинных бермудах и футболке с портретом Кафки. Под нижней губой темная полоска символической бородки. В солнечных очках!
Нагло-симпатичный, взъерошенный и шумный, он был ужасно похож на того Волка, что гоняется за Зайцем в культовой серии советских мультфильмов и сделанной по мотивам ностальгической франшизе аркадных игр для «икс-троники».
— Зачем вам солнечные очки? — поинтересовалась ехидная Кейтлин.
— Привычка. Там, на Земле… Поклонники! Поклонницы, хе-хе. Знаете… Это все, конечно, очень мотивирует, это внимание, да… Но, с другой стороны, вы знаете… Иногда так хочется остаться наедине с самим собой, погрузиться в себя… Впрочем, думаю, здесь мне излишнее внимание не грозит, хе-хе…
Он стащил очки с носа и попробовал ослепить нас своей улыбкой.
Белла не сдержалась и одарила меня красноречивым взглядом.
Стало жарко щекам. Я хотела пнуть Беллу под столом, но промахнулась. Попала Саймону по колену. Он спрятал ухмылку в стакане с компотом.
* * *
Провожать на поверхность режиссера Гуляева вместе с его видеоботами выпало нам с Матвеем. Ирония судьбы.
Кирилл рассыпался в шутках и остротах, болтал без умолку по общей связи.
Матвей хранил трагическое молчание.
Мне было неловко. И немножко грустно.
По дальнему гребню дюны недавно прошел оползень.
Поверхность менялась на глазах. Именно эти, невооруженным глазом видимые изменения ландшафта и приехал снимать Гуляев.
Ландшафт меняется, а значит, завтра-послезавтра и нам предстоит менять место дислокации. Снова в путь.
Дюны «пели» — стонали и гудели, попадая в резонанс с колебаниями породы — предвестниками новых оползней и лавин. Снова и снова. До бесконечности — пока не иссякнет вся потенциальная энергия этого пыльно-льдистого океана.
Марс будто говорил с нами. Как призрак из викторианских романов, заунывными стенаниями желающий выпроводить непрошеных гостей из пределов своего заплесневелого особняка. Камни и дюны, привыкшие к вековечным сумеркам, роптали, противились нависшей воздушной армаде. Той, что обрушила на планету свои мощные, точечные, тщательно спланированные удары, разбудив, растревожив ее сонную оцепенелость.
Не надейся, дружище. Так просто ты от нас не отделаешься. Мы пришли сюда надолго. Насовсем.
— Солнце, — сказал Матвей.
С жужжанием повернулись камеры, закрепленные на видеоботах Кирилла. Водруженные на высокую ходовую часть, снабженную шестеркой высоких колес, растопырив крылья солнечных батарей, застыли. Длинными шеями штативов и вытянутыми клювами объективов они походили на изящных металлических цапель.
Мы все — и люди, и видеоботы — стали глядеть на северо-восток.
Сквозь пылевую взвесь едва пробивались первые робкие лучи. Солнце казалось крошечным и малиновым. Небо — темно-сливовым, зловещим.
В тучах изредка мелькали яркие отсветы, призрачные зарницы — кое-где, в районах, близких к экватору, еще продолжалась метеоритная бомбардировка.
Мы молчали, глядя на небо. А вокруг кружили видеоботы, искали удачные ракурсы, скрипели толстыми шинами по пыли и осколкам породы.
Марс менялся на наших глазах. Мы менялись вместе с ним. Где-то внутри.
Матвей первым нарушил торжественное молчание. Сославшись на срочность, попросил извинить его. Незаконченное дело в оранжерее. Я оценила деликатность. Не стала упрашивать его остаться.
— Мне сказали, вам по душе то, что я делаю, — сказал Кирилл. — Мои фильмы…
«Ненавижу тебя, Белла», — подумала я.
— Я выросла на ваших фильмах.
Мою кривую ухмылку скрыло забрало гермошлема.
— Вы не очень похожи на школьницу.
— А вы — на режиссера.
Он, кажется, обиделся:
— На кого же я похож?
— На рок-звезду. Вам бы пошла бас-гитара и беснующаяся толпа тинейджеров.
— На первом курсе я играл в группе. На басу. А что касается поклонниц… Нечасто приходится встречать кого-то, кто досмотрел хотя бы один мой фильм до середины. Разве что моя мама… Но она настроена критично. Правда.
Я могла бы сказать, что смотрела все его фильмы. Даже студенческие короткометражки. Нашла в сети. Это была правда.
Вместо этого я спросила:
— Зачем же вам тогда солнечные очки?
— Если скажу, обещаете не смеяться?
— Обещаю.
— Конечно, дело не в том, что меня узнают на улицах и в супермаркете. Такого со мной еще не было. На самом деле, я очень застенчив. А очки… Это помогает. Трудно говорить, глядя в глаза собеседнику. Знаете, до сих пор иногда кажется, это мое решение — журналистика, режиссура… Делать кино. Все это сплошное бегство. С самого начала. Попытка убежать от людей. Затем — от себя. Спрятаться за объективом камеры. За объективами видеоботов. Попытка сказать что-то людям, что-то важное, при этом храня молчание, оставаясь за кадром… Вот сейчас на нас скафандры и эти шлемы, я не вижу вашего лица… Это как-то способствует откровенности…
— Вы можете убрать затемнение, вон там, на панели слева…
— Инна, вы же поняли, что я на самом деле хочу сказать.
— Поняла. Думаю, что да.
— Из этого должен получиться хороший фильм.
— Надеюсь…
— Этот парень, который ушел…
— Матвей?
— Да. Он крепко в вас влюблен. Вы знаете?
— С чего вы взяли?
— У меня на эти вещи взгляд наметанный. Знаком не понаслышке.
— Странно говорить с вами об этом.
— На нас скафандры. Это располагает к некоторой доле откровенности… Хотите совет?
— Хочу. Совет мне просто необходим. Правда.
— Не упустите свой шанс, Инна.
* * *
Мы уезжали с «Элизия». Собирали аппаратуру. Паковали вещи.
Кейтлин заранее нервничала. Везти нас на главную базу, на титаническом гусеничном транспорте, предстояло Антону с его приятелем еще армейских времен. «Один летчик за штурвалом — это еще ничего, но когда их там двое таких… Девочки, я, пожалуй, воздержусь от завтрака!»
Мы уезжали, каждый оставаясь при своем.
У Матвея оставалась его оранжерея, составные модули которой споро грузили в недра транспорта жужжащие сервоприводами «макаки». Его цветы. Заботливо выпестованные ростки жизни.
У Кирилла — его фильм, запечатленный внимательными объективами видеоботов. Застывшие мгновения жизни.
У меня — мои черви-нематоды, куда ж они без меня, малютки? И губчатые моря лишайников, которые нам еще предстоит засеять, вырастить, заселить… Которые дадут поколениям колонистов воздух, оживят Марс.
У каждого — свое. И одна планета на всех. Такая громадная и такая невозможно маленькая. Такая чужая и такая родная. Противоречивая, трудная и прекрасная, как сама жизнь.
Перед самой посадкой мы столкнулись плечами у шлюза. Я и Матвей.
— Извини…
— Слушай, Бирюков, завязывай с этим, а?!
— Ты о чем, Инна?
— Кончай постоянно извиняться. Действует на нервы!
— Больше не буду.
— Обещаешь?
— Обещаю.
— Хочу, чтобы ты пообещал мне еще кое-что.
— М-м-м?
— На Центральной есть кинозал. Кирилл обещал устроить просмотр отснятого материала. На большом экране. Не тридэ конечно, и не про карликов… Но если ты честно пообещаешь, что не будешь вертеться…
— Ты опять зовешь меня на артхаус?
— Свидание, Матвей. На этот раз я зову тебя на свидание.
3. Кирилл Гуляев, кинорежиссер, автор эпопеи «Lux aeterna»
Москва выглядит по-особенному нарядной в эти осенние дни. Несмотря на ненастье, с которым не справляются погодные генераторы и терморегулирующие комплексы. Так происходит ежегодно. Будто по устоявшейся доброй традиции. Несмотря на все наши передовые научные достижения. Осень наступает внезапно. Мы опять оказываемся не готовы к ней.