Тийт, видимо, что-то сказал Регине, она пропустила его слова мимо ушей. Регина попятилась, подняла правую руку и помахала — этого было достаточно для прощания. Могла же Регина представить себе, будто Тийт вскакивает на подножку тронувшегося поезда и во все убыстряющемся темпе удаляется от нее. Вокзальные расставания вообще самые приятные, воля человека уже никакой роли не играет, все подчиняется расписанию и стрелкам часов. Никаких альтернатив. Не надо бесконечно терзать себя улыбкой, навязанной чувством долга.
Регина повернулась и прибавила шагу.
Она не оглядывалась.
Шагов за спиной слышно не было.
Слава богу, поезд Тийта умчался.
Регина больше не вынесла бы его и минуты.
Выпавший днем снег уже дотаивал. С подкосов на тротуар стекала вода. Регина сорвала перчатку, остановилась и сунула кончики пальцев в углубление в плитняковой стене, будто должна была, по примеру легендарного голландского мальчика, удержать дамбу, которую могла размыть вода. Тоненькая струйка потекла в рукав.
А что, если поехать к Мари?
Нет, Мари и без того все время стояла перед глазами, близоруко уставившись в зеркальце и подтягивая к лицу краешек лиловой материи.
Все было мерзко, ехать к Мари Регине не хотелось.
Может, вернуться к дверям бара? Пристроиться на тротуаре возле беременной девицы и тоже переминаться с ноги на ногу?
Ни на что более разумное Регина сейчас не была способна.
Когда-то Мари поучительно сказала:
«У каждого должно быть дома снотворное».
СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ, В СМЫСЛЕ РАСПИСАНИЯ, БЫЛ ДЛЯ РЕГИНЫ САМЫМ БЛАГОПРИЯТНЫМ. Утром всего два урока, да и те подряд. Но и это короткое время тянулось, лица учеников то и дело расплывались как в тумане. Дети, видимо, догадывались, что учительница не в форме, они без конца шуршали бумагой и противно хихикали. Регина заставляла и себя улыбаться — она, поди, не какая-нибудь ехидная старая немка, — хотя ей казалось, что сейчас, наверное, она и сама бы не узнала своего лица: застывшая бледная маска. Каждая фраза давалась с трудом, во рту пересохло, язык не ворочался. Вызвав к доске какого-нибудь ученика, она предоставляла остальным возможность исправлять ошибки своего товарища и вмешивалась лишь тогда, когда спор становился очень уж громким. Быть может, сегодня она и сама ошиблась в какой-нибудь форме глагола, кто знает, способность к самоконтролю, казалось, витала где-то поодаль — профессиональная промашка сейчас не вызывала у Регины особой досады. Ее куда больше волновало совершенно другое: как убить оставшееся время?
Регина уже натягивала пальто, когда подскочила завуч и принялась долго и нудно талдычить о каком-то отчете. Регина машинально кивала и думала: как бы от нее отвязаться? Завуч хотела во что бы то ни стало в сию же минуту поделиться своими заботами об отчетности и все объясняла, объясняла. Регина натянула шапочку, прикрыла рот рукой и заговорщически прошептала:
— Завтра тоже день.
Регину не волновало, глядит ей вослед ошеломленная завуч или нет. Лишь на улице Регина сообразила, что завтра воскресенье. В выходной день завучиха, возможно, от нечего делать нацарапает эту злосчастную бумажку, цифры, случалось, и прежде брались с потолка. Да и что ей еще делать, такая же старая дева, разве что по возрасту, в сравнении с Региной, ее можно отнести к предшествующему поколению. Такие, как она, ненавидят выходные и отчаянно стараются чем-нибудь заполнить пустоту. У них изболевшаяся душа давно уже сменилась ломотой в суставах, на которую нельзя обращать слишком много внимания, потому что тогда станет еще хуже.
Регина зашла в маленькое кафе, ей повезло, в глубине виднелся свободный столик. Необходимо было немного прийти в себя и собраться с мыслями. Истинно учительская привычка — раскладывать свои мысли по полочкам, в голове должен царить такой же порядок, как и в шкафу с учебными пособиями.
Прежде всего она мысленно обругала Мари — минувшей ночью Регина наглоталась всученного подружкой снотворного. Мари посоветовала при серьезной беде принять две таблетки зараз. Она упустила из виду, что Регина в отношении лекарств человек еще девственный, существо несовременное. Ее организм к отраве непривычен, и проглоченные таблетки едва не повергли ее в летаргию. Сама же Мари относилась к истинным фармакоманам. Ей мало было лечить других, она и себя без конца врачевала, не желала терпеть даже малейшей боли или недомогания. Человек — механизм сложный и требует постоянного ухода, любила подчеркивать она. Мари совсем еще недавно работала в процедурной поликлиники, но судьба выкинула злую шутку: руки у Мари покрылись сыпью, которая никак не проходила. От любимой работы пришлось отказаться; Мари страшно переживала, что вынуждена теперь под началом участкового врача заниматься писаниной. Она проклинала плохие помещения своего медицинского учреждения, никудышную вентиляцию, нехватку вытяжных шкафов — тоже мне недостижимое чудо техники в эпоху луноходов — высокая концентрация лекарственных паров в процедурных кабинетах обернулась бедой для организма Мари. «Теперь пиши пропало, — сокрушалась несчастная Мари, — если уж появилась аллергия, она тебя заездит».
Мари виртуозно делала инъекции. Благодарные пациенты считали, что Мари — машина, поглощающая шоколад; дома на шкафу у нее вечно лежали целые кипы коробок со слащавыми картинками. Как-то Мари убедила и Регину пройти курс лечения витамином В, тогда и Регина получила представление о таланте своей подруги. Поддерживая шприц, как стрелу, средним пальцем, Мари метала его в мишень, то есть в ягодицу пациента. Угодив иглой в «десятку», она не давала наполненному лекарством цилиндру ни мгновения бесцельно раскачиваться и тут же нажимала на поршень.
Регина не могла понять, почему она все время думает о Мари. Может, потому, что Мари — единственный оставшийся у нее более или менее близкий человек и благодаря ей Регине удавалось вытеснить из своего воображения Тийта.
Регина отыскала в сумочке записную книжку-календарь, провела пальцем по дням недели, все было мелко исписано. Типичная черта современного человека — без конца размениваться на мелочи быта. Иногда находило отвращение, появлялось желание отсечь от себя эти колченогие системы, которые были вроде бы предназначены для облегчения повседневной жизни, хотя на деле лишь изматывали нервы. В старину обходились без этого, и человек не зависел от каких-то предопределенных и зачастую меняющихся сроков. Прачечная, шляпная мастерская, химчистка, педикюр; помимо этого целая куча пометок о предварительно обговоренных звонках. Палец Регины задержался на семнадцатом октября — это сегодня! — и она вздрогнула. Среди прочих мелочей было записано: нотариус и поставлено три восклицательных знака.
Регина подавила вздох. Это нудное дело совершенно вылетело у нее из головы. Теперь она уже не могла дать себе пощады, надлежало взять ноги в руки и тащиться в нотариальную контору, чтобы получить свидетельство о праве наследования. Если бы на этом все и кончилось! Нельзя допустить, чтобы дом покойной тетушки пустовал просто так. Предстояла обременительная процедура продажи недвижимого имущества. Делалось страшно: объявление в газете, письма заинтересованных в покупке людей, бесконечные поездки за шестьдесят километров в поселок, где ей придется торчать в пустом доме и дожидаться потенциальных покупателей — естественно, кто-то из них не приедет или явится, проклиная дорогу, с огромным опозданием. И тогда разыгрывай приветливость да хвали на все лады свое наследство, так что уши вянут, — должен же хоть кто-нибудь клюнуть на крючок и избавить Регину от этой обузы. Вдобавок ко всему Регина и понятия не имела, сколько просить за дом. Даже всегда готовая помочь Мари не сумела бы ничего посоветовать. Говорят, где-то действуют самозваные маклеры, только у этих посредников нет контор с вывесками, по которым можно было бы их отыскать. Запросто нарвешься на какого-нибудь жулика. Процесс купли-продажи выльется в неуклюжее дилетантство, как вообще всякая самодеятельность. В век избытка информации человек беспрерывно ощущает острую нехватку необходимых ему сведений. Тетушкин дом наводил страх. Для дальнейших действий не виделось ни единой отправной точки.
А вдруг все решится иначе? Может, за последние полгода кто-нибудь явился в нотариальную контору и доказал свое право на имущество покойной тети? Только кто бы это мог быть? Тетин единственный сын давным-давно погиб, не успев обзавестись наследниками.
Подобно всем людям, Регина тоже жила в конкретном материальном мире, и ей пришлась бы кстати кой-какая приличная сумма. Она не была лицемеркой, чтобы отказываться от денег, однако предстоящая процедура ее угнетала, ибо у нее отсутствовал талант барышника. Мурашки бежали по спине, когда она представляла себе, как открывает незнакомым людям двери и расхваливает дом. В любом случае через дом пройдут десятки людей, прежде чем объявится будущий хозяин. Естественно, покупатель считает своим священным долгом сбивать дену, так уж заведено, запрашивают всегда больше. Потом покупку обмывают, а ты, будь добра, покорно сиди да беседуй с совершенно чужим человеком. Но прежде всего Регина должна будет убрать скопившиеся в доме за полгода пыль и паутину, протопить печи — выстуженный сарай никого не побудит выложить на стол пачку денег.
Под тяжестью забот Регина совсем сникла. Одно-единственное слово из записной книжки будто обухом по голове огрело.
До сих пор, в силу обстоятельств, Регина жила скромно. Бережливость постепенно вошла в привычку. К тому же чем меньше вещей и чем меньше денег, тем спокойнее жить. Не было надобности бояться взломщиков или оснащать дверь дополнительными запорами. Не требовалось страховать свое имущество. Сводить концы с концами в доходах и расходах она умела. Обычно с осени начинала откладывать деньги на будущее лето, чтобы потратить их в отпуск. Весной, вскоре после похорон тети, Регина поехала туристическим поездом в Среднюю Азию. По возвращении ей удалось получить в Пярну койку в школе. Как правило, она являлась только ночевать в неуютную классную комнату, где проживали восемнадцать женщин. Регина старалась спозаранку улизнуть из своего временного пристанища, удирала, прежде чем разражалась бабская болтовня, ей не запомнилось даже лицо спавшей на соседней койке женщины. Регину вполне устраивало то, что она приучила себя к нетребовательности, ибо те, кто довольствуются малым, умеют не скулить, когда находит хандра. Поскольку она не любила обременять других своими заботами, то всегда легко находила себе компанию, стоило лишь захотеть. Не потому ли Тийт и отверг ее, что самостоятельность и независимость Регины смущали его. К любой добродетели непременно прилагается изъян.
В те дни, когда душу наполняла свинцовая тяжесть, приходилось закалять себя одиночеством. В трудном положении помогало простое самовнушение, которое действовало утешающе: это еще ничего, может быть и хуже. Пусть Тийт не думает, будто Регина станет из-за него отчаиваться!
Мужчины появляются и исчезают, заботиться следует лишь о собственном «я». Хотя бы с помощью снотворного. В дальнейшем Регина будет, во всяком случае, умнее и к любым пилюлям станет относиться с еще большей предосторожностью. У нее опять прибавилось опыта.
В прошлом все было проще. До Тийта Регина встречалась с Роландом. Когда они стали надоедать друг другу, автоматически включился как бы некий разъединяющий механизм, который почти незаметно развел их, и всевозможные осложнения сами собой отпали. Постепенно и совершенно безболезненно этот мужчина ушел из памяти Регины. Теперь приходилось напрягать воображение, чтобы представить образ Роланда. Ах да, вот и вспомнился связанный с ним незначительный факт. Однажды Роланд сказал, что он развелся со своей женой потому, что та во все возрастающих дозах начала употреблять снотворное. Порой по ночам ему бывало жутко: рядом с ним в постели лежал теплый труп. Делай что хочешь, но разбудить жену оказывалось невозможным. Чем больше таблеток она глотала, тем призрачнее становилась их жизнь. Наконец жена стала ложиться по вечерам в постель с маленьким пейзажем в руках. Ночь напролет она держала его стоймя на груди, словно разглядывала сквозь опущенные веки невзрачно выписанную рощицу и домик под соломенной крышей.
Регина тогда посмеялась — а как иначе реагировать на странноватые истории, которые пребывали на грани истины и выдумки. В последнее время вообще вошло в моду обсуждать не поддающееся объяснениям поведение того или иного человека. Все больше плодилось доморощенных психоаналитиков. Разумный мир соединяли с островками таинственности, и окружающая жизнь начинала казаться пленительнее. Того и гляди, вскоре из тени забвения вытащат на свет божий еще и спиритизм, именно интеллигентные люди пытаются внушить себе, что процесс познания находится пока в зачаточном состоянии.
Регине следовало бы решительно взять себя в руки и постараться обрести душевное равновесие, однако она чувствовала, что мысли ее растекаются, как талые воды.
Возможно, с годами и ее защитные механизмы износились до того, что от пустячных ударов возникают перебои! Вероятно, и бывшая жена Роланда не удовольствия ради глотала таблетки, может, это свойственное нашему времени явление, когда люди без постороннего воздействия уже не могут справиться с собой.
У Регины не было эталона, с помощью которого она могла бы контролировать свои психические процессы и фиксировать отклонения. А если все в норме? Может, она до сих пор жила как автомат и теперь должна радоваться, что у нее обнаружились человеческие слабости. Или она начинает обретать зрелость?
Пока человек в состоянии утешать сам себя, дела еще не столь плохи.
Прошлой ночью, перед тем как погрузиться в глубокий сон, Регина испытала странное состояние, необычное ощущение счастья и покоя.
Неведомый город со всех сторон окружал высокую плоскую гору, будто море возвышающийся остров. Регина неслась над открытым плато и не могла оторвать взгляда от сумеречных улиц и площадей. Дома с еще темными окнами пылали розовым светом, будто от них исходило впитанное за день тепло солнца. На горизонте, на холмах, виднелись темные церкви, сквозь их окна просвечивало светлое небо.
Снизу, из города, будто из душного гнезда, поднимались всевозможные запахи: приторный чад раскаленного асфальта и истертой в пыль резины автопокрышек, где-то там, в глубине, распустились ночные цветы и издавали одурманивающий аромат, который вскоре смешался с резким чадом горелой бумаги.
В одно мгновение в городе зажглись огни. Регина заметила, что ее ноги в белых чулках засветились под струящимся снизу светом. Наверняка оттуда, с далеких улиц, она должна была казаться букашкой, порхающей над фонарями. Порхающей? Насмотревшись на город, Регина стала разглядывать то, что окружало ее вблизи. Посреди плато высился могучий столб, унизанный множеством массивных обручей, будто палец перстнями. К крутящимся с легким скрипом обручам были прикреплены веревки, каждая с петлей на конце. В каждой петле сидел человек. Регина лишь теперь заметила, что и ее наклонившееся от движения тело охвачено веревочной петлей. Когда Регина немного опускалась, ей достаточно было подрыгать ногами, чтобы увеличить скорость, и она вновь поднималась выше. Кружась подобным образом, сидящие в петлях люди выписывали на фоне сумеречного неба синусоиды, это оставляло впечатление, что они передвигаются гигантскими шагами, хотя Регина не заметила, чтобы чьи-либо ноги касались гладкой поверхности каменистого плато. Удивительным образом прикрепленные к обручам многочисленные веревки не схлестывались между собой, как будто круги всех парящих были идеально согласованы: возможно, в столбе был скрыт некий электронный механизм, который, подмигивая зелеными огоньками, управлял полетом. Перенасыщенный запахами воздух был на удивление легким и в то же время ощутимо плотным, будто невесомая вода.
Регине было жаль, что утром ей пришлось расстаться с кружившимися в полном молчании людьми.
ЕСЛИ ХОЧЕШЬ РАЗОБРАТЬСЯ В СЕБЕ, ТО НЕ СЛЕДУЕТ НИ ПРЕВОЗНОСИТЬ, НИ ЧЕРНИТЬ СЕБЯ. Регина могла положа руку на сердце со спокойной совестью утверждать: до сих пор за нею не замечалось дурной привычки ни с того ни с сего подозревать кого-то в коварстве либо недоброжелательности. Почему-то теперь в голову лезли разные недобрые мысли, они явно были вызваны ее душевным смятением. Она не узнавала сама себя: что это ей втемяшилось? Дурацкая выдумка, будто она любила Тийта! В самый раз посмеяться над собой. Видимо, все куда проще. После того как Регина рассталась с Тийтом, ее охватил совершенно необоснованный страх. Оттого-то задним числом этот мужчина и казался столь много значившим для нее. Задним числом? Собственно, вся эта история была еще слишком свежа, чтобы делать какие-то выводы или принимать решения. Глупо бояться чего-то столь легко внушаемого, как страх одиночества. Чувство некоторой опустошенности сейчас вполне естественно и должно скоро пройти. Так же как и невесть откуда возникшая идиотская ревность и обида. Она успела привыкнуть к Тийту, и перестройка на новый лад требовала времени. Было бы несправедливо обвинять Тийта в коварстве, он сам все чистосердечно выложил.