Кита громко сглотнул:
– Я свободен.
– До свидания.
– Подождите! Какой маршрут?
– От «Астории» до источника Чэннера и обратно. – Подпрограммы всегда мыслили слишком буквально.
– Я имел в виду, что за груз?
– Пассажиры, – ответил голос. – До свидания.
Джоэл почувствовал, как опадает эрекция.
– Время.
Светящийся датчик появился в воздухе над левым плечом Притилы: тринадцать‑десять. На месте надо быть за полчаса до отправления, а «Астория» всего в паре часов пути…
– Куча времени, – сказал он в пустоту.
Но настроение пропало. Последнее время работа оказывала на него такое воздействие. Не тяжесть, не долгие часы ожидания или что‑либо из того, на что так любили жаловаться люди. Джоэл любил скуку. С ней не надо было слишком много думать.
Просто с недавних пор на работе стало твориться нечто странное.
Он сорвал фоновизор с головы и посмотрел на себя. Перчатки обратного реагирования на руках, ноги, свисающий сморщенный член. Убрать шлем – и система выйдет совершенно отсталая. По крайней мере пока он не сможет позволить себе полный костюм.
«И даже так это лучше реальной жизни. Ни всякой ерунды, ни багов, ни забот».
Поддавшись импульсу, он позвонил другу в Ситэк.
– Джесс, не проверишь один код? – и выслал отправленную Гонгкувером последовательность распознавания.
– Получил.
– Он достоверен?
– Проверку прошел. А что?
– Да так, получил вызов на маршрут посредине океана, который закончится часа в три ночи. Восьмикратная оплата. Просто стало интересно, может, это чей‑то злой розыгрыш.
– Ну, если и так, тогда у роутера тоже развилось чувство юмора. Эй, они туда могли поставить зельц.
– Точно. – Лицо Рэя Стерикера вспышкой пронеслось перед глазами.
– Так, что за работа? – спросил Джесс.
– Не знаю. Переправить что‑то, наверное, но почему надо делать это посредине ночи – ума не приложу.
– Странные пошли дни.
– Ага. Спасибо, Джесс.
– Да не за что.
«Да, странные пошли дни». Водородные бомбы взрываются по всему дну, трафик там, куда никто до этого не ходил, и отсутствие всякого движения там, где некогда все грохотало. Внезапные пожары и подпаленные беженцы, ошлакованные доки. Торпеды с коктейлем из ротенона и гигантские рыбы. Пару недель назад Кита летал на Мендосино и видел, как там один парень пескоструем сдирал с груза отметку о радиационной опасности.
«Все побережье становится слишком опасным. Н’АмПасифик сгорит, прежде чем его затопит».
Но в этом и прелесть работы фрилансером. Он мог собрать вещички и уйти, оставить этот чертов берег за плечами, блин, мог вообще свалить из Северной Америки. Есть же Южная. Или Антарктика, если подумать. Надо серьезно обдумать эту возможность.
Сразу после этого рейса.
РАЗБРОС
Она находит его на дне. Он ищет вот уже несколько часов; на сонаре видна траектория: туда‑сюда, взад‑вперед, от карусели к киту, затем обратно, по всей запутанной географии самого Жерла.
Один. Совсем один.
Она ощущает отчаяние за пятьдесят метров. Его отблески светятся в разуме по мере того, как «кальмар» подводит ее все ближе. Вины. Страха.
И чем она ближе, тем больше чувствуется злость.
Головной фонарь выхватывает небольшой инверсионный след на дне, ил, оседающий, пробужденный от миллионолетнего сна. Кларк изменяет курс, следуя по нему, и выключает луч. Вокруг нее смыкается тьма. На таком расстоянии фотоны избегают даже глаз рифтеров. Она чувствует, как он кипит впереди. Когда Лени подплывает к нему, вода крутится спиралями невидимой турбулентности. «Кальмар» содрогается, столкнувшись с кулаками Брандера.
– Держи эту хрень подальше отсюда! Ты же знаешь, она ему не нравится!
Она выключает зажигание. Тихий гидравлический визг затихает.
– Извини. Я просто подумала…
– Твою мать, Лен, не ожидал этого от тебя! Ты хочешь его рассердить? Хочешь, чтобы он подлетел в долбаную стратосферу, когда эта штука рванет?
– Извини. – Когда он не отвечает, она добавляет: – Я не думаю, что он здесь. Сонар…
– Сонар ни хера не стоит, если он на дне.
– Майк, ты не найдешь его, копаясь тут в темноте. Так далеко мы полностью слепы.
Волна пистолетных щелчков проносится по ее лицу.
– Для близких расстояний у меня есть вот это, – отвечает машина в горле Брандера.
– Я не думаю, что он здесь, – снова повторяет Кларк. – И даже если он здесь, то вряд ли он позволит тебе подойти близко после…
– Это было давным‑давно, – жужжит в ответ тьма. – Только потому что ты до сих пор лелеешь обиды со второго класса…
– Я не это имела в виду, – она пытается говорить тихо, но вокодер обдирает голос до мягкого скрежета. – Я имела в виду, что прошло столько времени. Он зашел слишком далеко, мы даже на сонаре его больше не видим. Я не уверена, что он подпустит хоть кого‑то из нас близко к себе.
– Мы должны попытаться. Мы не можем его тут бросить. Если бы я сумел настроиться на него…
– Он бы не смог настроиться в ответ, – напоминает Кларк. – Он ушел до того, как мы изменились. И ты знаешь об этом!
– Иди на хер! Не в этом смысл!
Но нет, именно в этом, и им обоим это известно. Неожиданно Лени понимает кое‑что еще: часть ее наслаждается болью Брандера. Она сражается с ней, старается не обращать внимания на собственное прозрение, потому что единственный способ утаить его от Майка – это скрыть от самой себя. Но Кларк не может.
Нет, не так: она не хочет. Майк Брандер, всем известный борец с извращенцами, самодовольный, самоназначенный мститель за свою поруганную жизнь, наконец‑то получает небольшую расплату за то, что сделал с Джерри Фишером.
«Сдавайся, – хочется ей крикнуть. – Джерри умер. Разве ты не настроился на него, когда этот урод Скэнлон держал его в заложниках? Разве не почувствовал, насколько тот стал пустым? Или все это слишком много для тебя, и ты просто смотрел в другую сторону? Ну так вот тебе краткая выжимка, Майки: он больше не человек и не может понять твои топорные жесты искупления.
Не будет тебе отпущения грехов, Майк. Уйдешь с этим в могилу. Справедливость – такая сука, да?»
Она ждет, пока он ощутит ее, почувствует, как презрение размывает это лихорадочное болото вины и жалости к самому себе. Но этого не происходит. Брандер купается в собственной симфонии и просто не замечает ничего вокруг.
– Черт, – тихо шипит Лени.
– Прием, – вызывает Наката, ее голос так далеко. – Всем прием.
Кларк увеличивает громкость и связь:
– Элис? Лени.
– Майк, – говорит Брандер спустя целую минуту. – Я слушаю.
– Срочно возвращайтесь. Они позвонили.
– Кто? Энергосеть?
– Они говорят, что нас эвакуируют. Через двенадцать часов.
– Это полная ерунда, – говорит Брандер.
– Кто выходил на связь? – интересуется Лабин.
– Не знаю, – отвечает Наката. – Вроде бы мы его до этого никогда не слышали.
– И это все, что он сказал? Эвакуация в двенадцать?
– И мы должны оставаться внутри «Биб» до этого времени.
– Без объяснения? Без какой‑либо причины?
– Он разорвал связь, как только я приняла приказ. – Элис выглядит немного виноватой. – У меня не было возможности спросить, а когда я перезвонила, никто не ответил.
Брандер встает и направляется в рубку.
– Я уже поставила на автоматику, – останавливает его Кларк. – Когда связь появится, нам дадут сигнал.
Тот останавливается, сверлит взглядом ближайшую переборку. Потом бьет по ней кулаком:
– Это дерьмо полное!
Лабин просто наблюдает.
– Может, и нет, – говорит Наката. – Может, это хорошие новости. Если бы они хотели оставить нас, когда эта штука сдетонирует, то зачем врать об эвакуации? Зачем вообще с нами говорить?
– Чтобы мы сидели смирно и близко к эпицентру, – сплевывает Майк. – А теперь вопросик для тебя, Элис: если они действительно планируют эвакуацию, то почему не объясняют ее причину?
Та беспомощно пожимает плечами:
– Не знаю. Энергосеть нечасто говорит нам о том, что происходит.
«Возможно, они стараются спровоцировать нас, – размышляет Кларк. – Хотят, чтобы мы по какой‑то причине сбежали».
– Хорошо, – громко произносит она, – как далеко мы сможем уйти за двенадцать часов? Даже с «кальмарами»? Каковы шансы на то, что отойдем на безопасное расстояние?
– Зависит от того, насколько большая бомба, – говорит Брандер.
– На самом деле, – замечает Лабин, – если принять во внимание то, что они хотят задержать нас здесь на двенадцать часов, и предположить, что именно это время понадобится для отхода на безопасное расстояние, то можно вычислить радиус взрывной волны.
– Если только они не вытащили эту цифру из шляпы, – парирует Майк.
– Но это по‑прежнему не имеет смысла, – настаивает Наката. – Зачем обрывать связь? Это гарантированно наведет нас на подозрения.
– Они забрали Джуди, – напоминает Лабин.
Кларк глубоко вздыхает:
– По крайней мере, это можно сказать точно.
Остальные поворачиваются к ней.
– Они хотят, чтобы мы остались здесь, – заканчивает она.
Брандер стучит кулаком о ладонь:
– И если вы меня спросите, то это главная и единственная причина убраться отсюда на хер. Чем быстрее, тем лучше.
– Я согласен, – говорит Лабин.
Брандер бросает на него удивленный взгляд.
– Я найду его, – говорит она. – Сделаю все, что могу, по крайней мере.
Брандер качает головой.
– Я должен остаться. Мы все должны остаться. Шансы на то, что мы найдем его…
– Больше всего шансов на то, что мы его найдем, если я пойду одна, – напоминает ему Кларк. – Когда я там, он все еще иногда выходит. А ты и близко не подберешься.
Естественно, он это понимает. Просто символически протестует: если нельзя получить прощение грехов от Фишера, то, по крайней мере, можно постараться и выглядеть святым в глазах всех остальных.
«И все‑таки, – вспоминает Лени, – это не совсем его вина. Майк уже пришел сюда с грузом прошлого, как и все мы. Даже если действительно хотел причинить вред…»
– Ну, остальные ждут. Думаю, мы поплыли.
Кларк кивает.
– Ты идешь наружу?
Она отрицательно качает головой:
– Сначала проведу сонарный поиск. Никогда не знаешь, может, и повезет.
– Не задерживайся. Осталось всего восемь часов.
– Я знаю. Пойду сразу за вами.
– Мы направимся…
– К мертвому киту, а потом будете придерживаться стабильного курса на восемьдесят пять градусов. Я знаю.
– Слушай, а ты уверена? Мы можем подождать тебя здесь. Один час большой разницы, скорее всего, не сделает.
Она мотает головой:
– Уверена.
– Ладно. – Брандер кажется таким неуверенным, поднимает руку, та дрожит и падает.
Он спускается по лестнице.
– Майк, – окликает она его.
Рифтер смотрит вверх.
– Ты уверен, что они взорвут эту штуку?
Он пожимает плечами:
– Без понятия. Может, и нет. Но ты права: они хотят, чтобы мы здесь остались по какой‑то причине. Что бы это ни было, могу поспорить, нам это не понравится.
Кларк размышляет над его словами.
– Скоро увидимся, – говорит Майк, заходя в шлюз.
– Пока, – шепчет она.
Когда на станции гаснут огни, то не доносится практически ни единого звука.
Лени сидит в темноте и слушает. Когда в последний раз эти стены жаловались на давление? Она не может вспомнить. Поначалу «Биб» беспрестанно стонала, наполняя каждую секунду бодрствования трескучим напоминанием о весе на плечах. Но через какое‑то время она примирилась с океаном: напирающая вода и отвечающая ей броня достигли равновесия.
Естественно, на рифте Хуан де Фука остались и другие виды давления.
Сейчас Лени почти наслаждается тишиной. Не беспокоит звяканье шагов по палубе; ушли в прошлое неожиданные вспышки случайного насилия. Она слышит только собственный пульс. Единственное дыхание доносится из кондиционера.
Она сжимает пальцы, те погружаются в ткань кресла. Со своего места в кают‑компании Лени видит рубку. Периодические сигналы мерцают сквозь открытый люк, и это единственный источник света. Для Кларк его достаточно; линзы подхватывают скудные фотоны и окрашивают комнату в сумеречные тона. Она так и не вошла в отсек с тех пор, как остальные ушли, не стала наблюдать, как их иконки исчезают за краем экрана, и не прочесывала рифт, ища Джерри Фишера.
Она и сейчас не собирается этого делать. Не знает, станет ли вообще этим заниматься.
Далеко отсюда одинокая музыка воды Лабина поет ей серенаду.
Лязг.
Снизу.
«Нет. Уходите. Оставьте меня одну».
Она слышит, как выкачивается вода из шлюза, как он открывается. Три мягких шага. Движение на лестнице.
Кен Лабин тенью поднимается в кают‑компанию.
– Майк и Элис? – спрашивает Лени, опасаясь его слов.
– Ушли. Я сказал им, что догоню.
– Мы слишком сильно разбрелись, – замечает она.
– Думаю, Брандер был только рад на время от меня избавиться.
Кларк слабо улыбается.
– Ты не идешь, – говорит он.
Она качает головой:
– Не пытайся…
– Я не буду.
Он с комфортом располагается в удобном кресле. Лени наблюдает за его движениями. В них есть осторожная грация, всегда была. Он перемещается так, словно постоянно боится что‑то повредить.
– Я полагал, что ты так поступишь, – начинает он через какое‑то время.
– Извини. Я сама себя не понимала, пока… ну…
Кен ждет продолжения.
– Я хочу знать, что происходит, – после паузы выпаливает она. – Может, они действительно на этот раз играют с нами по правилам. И это же возможно. Может, все не настолько плохо, как мы думали…
Лабин, кажется, обдумывает такую вероятность:
– Что насчет Фишера? Ты не хочешь, чтобы я…
Она разражается коротким смешком:
– Фишер? Ты действительно хочешь днями тащить его через ил, а потом вытянуть на какой‑нибудь долбаный пляж, где он даже встать не сможет, не сломав ноги? Майк, может, и почувствует себя лучше. Только для Джерри это не станет актом благотворительности.
И сейчас она понимает, что для Лени тоже. Она обманывала себя все это время. Чувствовала, как становится сильнее, и думала, что сможет забрать с собой этот дар куда угодно. Думала, что сможет упаковать весь источник Чэннера внутри, будто новый протез.
Но теперь… Теперь одна мысль о том, чтобы все бросить, возвращает прежнюю слабость. Будущее раскрывается перед ней, и Кларк чувствует, как деволюционирует, сворачивается в какого‑то доисторического головастика, проклятого памятью о том, каково это – быть сделанным из стали.
«Это не я. И я никогда такой не была. Меня использовал рифт…»
– Кажется, – помолчав, произносит Лени, – я не настолько сильно изменилась, в конце концов…
Лабин смотрит так, словно сейчас улыбнется.
Выражение его лица пробуждает в ней какой‑то смутный, нетерпеливый гнев.
– А зачем сюда вернулся ты? – требует она ответа. – Тебе всегда было глубоко наплевать, что мы делали или почему. Ты всегда заботился только о себе, что бы это…
Что‑то щелкает. Виртуальная улыбка Лабина исчезает.
– Ты знаешь, – решает Кларк. – Ты знаешь, в чем дело.
– Нет.
– Ерунда, Кен. Майк был прав, ты чересчур много знаешь. Ты точно знал, какие вопросы задавать сухопутникам о процессорах на бомбе, ты все знаешь о мегатоннах и диаметрах пузырей. Так что происходит?
– Я не знаю, честно. – Лабин качает головой. – У меня есть… опыт в определенного рода операциях. А почему это должно тебя удивлять? Или ты действительно думала, что сюда попадают только из‑за случаев домашнего насилия?
Наступает тишина.
– Я не верю тебе, – наконец произносит Кларк.
– Это твое право, – отвечает Лабин, в его голосе почти слышится грусть.
– Тогда почему ты вернулся?
– Сейчас? – Лабин пожимает плечами. – Я хотел… хотел сказать, что мне жаль. Из‑за Карла.