Пепита была страшно удивлена, когда по возвращении из конторы Сидней Рейли сказал ей, улыбаясь краем губ:
— Я решил, милая, исполнить ваше желание: через четыре дня мы с вами поедем в Париж и проведем там несколько месяцев.
Случилось так, что супруги Рейли отплывали из Америки на пароходе, на том самом, с которым прибыли сюда год назад. На пристани их провожала большая группа людей. Как положено в таких случаях, было много цветов, шампанского, пожеланий счастливого пути. Генерал Череп-Спиридович, похожий на лесной гриб, щуплый старичок, так расчувствовался, что даже прослезился и промямлил, поводя носом:
— На вас, дорогой мистер Рейли, мы только и надеемся! Вы наш земляк, в вас течет частица русской крови, вы не можете забыть горе поруганной родины, не так ли? Не вернуться ли нам в ресторан и не выпить ли по этому поводу шампанского?
— Успокойтесь, генерал, — Рейли щелкнул кнопками светлых перчаток, — мы с вами допьем шампанское в России и в очень скором времени, уверяю вас!
— Дай бог, дай бог, голубчик! — прорыдал старик. — Уже сил нету ждать… Ну ее, эту самую Америку, господь с ней… Мне бы домой, к родным, так сказать, могилкам, последний привет им передать.
Громадный «Нью-Амстердам», лениво покачиваясь на волнах, пересекал океан. Сидней Рейли и Пепита перед вечером выходили на палубу, усаживались в шезлонги и, улыбаясь, между делом вполголоса подтрунивали над пассажирами, говорили о Франции, о вероятном выступлении Пепиты в парижской оперетте, о разных милых пустяках.
От Пепиты не ускользнуло, что во время самых безмятежных разговоров на энергичном лице ее мужа вдруг появлялась тень и глаза его принимали напряженное и злое выражение.
— Ох, боюсь я, мой верный рыцарь, что вы в Париже станете оставлять меня одну, точно так же как оставляли в этом сумасшедшем Нью-Йорке! — покачала головой Пепита.
Предчувствия не обманули ее. Только два дня пользовалась она обществом мужа. Они поселились в предместье Парижа, на комфортабельной даче, которую снимали уже много раз, и, никуда не выходя, сидели в садике, мило болтали, писали письма.
На третий день, в одиннадцатом часу, горничная доложила Пените, что незнакомые господин и дама спрашивают мсье. Рейли приказал проводить посетителей в его кабинет. В дом вошел маленький, сутуловатый человечек в очках. Чисто, до синевы, выбритый, надушенный, безукоризненно одетый, он вел под руку высокую пожилую женщину с пышным бюстом и морщинистой шеей. Огненно-рыжие волосы женщины были уложены на голове в виде свернутой спиралью башни.
— Наша фамилия Никогосовы, — по-русски сказал человечек Сиднею Рейли. — Мы виделись с мистером Эвардсом, и он порекомендовал нам встретиться с вами. Кроме того, мистер Эвардс просил передать вам письмо.
Это было все, что произнес человечек в очках. Он вынул из бокового кармана узкий конверт, протянул его Рейли, уселся в кресле и замолк. Весь дальнейший разговор вела мадам Никогосова, которая по-мужски шагала по комнате, курила крепкие папиросы и говорила низким, сдавленным голосом:
— Мы с мужем восемь лет, то есть с первых дней революции, состоим в антисоветской организации. Сейчас муж и я занимаем в советских учреждениях ответственные должности и связаны со многими товарищами, которых…
— С кем, например? — не совсем вежливо перебил Рейли.
Мадам Никогосова ткнула окурок в пепельницу и, роняя табак на дорогое серое платье, размяла в пальцах новую папиросу.
— Наши связи охватывают довольно обширный круг старой интеллигенции, служащих различных наркоматов а других учреждений.
— А сейчас вы и ваш супруг выполняете за границей какие-нибудь официальные поручения Советского правительства? — спросил Рейли.
— Муж командирован за границу по торговым делам, — объяснила мадам Никогосова, — а мне разрешили выехать с ним, так как у него детренированное сердце и он не может ездить один.
Крупной рукой она взбила волосы, многозначительно посмотрела на Рейли:
— Помимо официальных поручений, выполняемых мужем, у нас, дорогой сэр, есть особая задача — выяснить отношение Европы к возможному изменению режима в Советском Союзе.
— Какое изменение вы имеете в виду? — спросил Рейли.
Рыжеволосая женщина зажгла спичку, некоторое время придержала ее коричневыми от табака пальцами.
— Видите ли, — сказала она, — по нашим данным, в России существует довольно много различных антисоветских групп, но они все разрознены и, конечно, имеют разную ориентацию. Однако лидеров этой группы — а мы связаны с некоторыми из них — объединяет общая цель: свержение Советского правительства и реставрация капиталистического строя. Если еще учесть, что в Коммунистической партии нарушено единство и что Троцкий активизирует действия своих сторонников, можно прийти к выводу — пришло время для нанесения удара по советскому режиму.
Мадам Никогосова остро глянула на Рейли:
— Кроме того, назрела крайняя необходимость в том, чтобы в Россию, хотя бы на короткое время, прибыл человек, облеченный соответствующими полномочиями от зарубежных антисоветских сил. Он мог бы быстро консолидировать наши разрозненные группы и собрать для удара мощный кулак.
Сидней Рейли побарабанил пальцами по подлокотнику кресла. То, что говорила неприятная особа в сером платье, имело несомненный интерес. Но можно ли верить ее словам? Не преувеличивает ли она силы антисоветских слоев в России? Насколько реально все это?
Проверить положение дел можно было только там, в России, в той самой «Калифорнии», за которой капитан пристально следил, но в последние годы мог пользоваться только случайно добытой информацией о Советской стране. «Да, — подумал Рейли, — надо, не откладывая дела в долгий ящик, съездить туда самому и решить все на месте. Надо восстановить деятельность притихшей после ареста Савинкова зеленой армии. Надо попытаться наладить прочную связь с лидерами троцкистской оппозиции, спаять разношерстную мелюзгу — монархистов, меньшевиков — всех, кто ненавидит красных».
— Хорошо, — сказал Рейли, — вы оба поедете со мной в Финляндию и оттуда организуете мне встречу с кем-либо из ваших руководителей. Встреча может состояться на территории Советского Союза — в Ленинграде или в Москве, куда я поеду, чтобы изучить обстановку.
Капитан Рейли поднялся, давая понять, что разговор закончен.
— Мы выедем через два дня, — сказал он, — прошу вас приготовиться.
На протяжении этих двух дней Рейли ни на секунду не прекращал свою бешеную деятельность: встречался с секретными агентами Интеллидженс сервис, оформил для себя фальшивые советские документы, запасся значительной суммой советских денег, телеграфировал в Хельсинки о своем приезде.
Не желая волновать жену, он предупредил ее о том, что едет на две недели в Финляндию, но о предстоящей нелегальной поездке в Советский Союз умолчал.
— Прошу вас не скучать, — сказал он Пепите. — Я долго задерживаться не буду…
Как было условлено, через два дня Сидней Рейли выехал из Парижа в сопровождении супругов Никогосовых.
В Хельсинки Рейли встретился с одним из офицеров финского штаба и попросил его обеспечить в ближайшее время переход через границу небольшой группы людей. Флегматичный офицер, давний знакомый Рейли, пообещал сделать все, что от него зависит, и даже предложил двух проводников, которые, по его словам, уже не раз бывали в Советском Союзе и отлично знают все безопасные приграничные проходы.
Мадам Никогосова в свою очередь отправила в Москву телеграмму с условным текстом. Ей быстро ответили, что один из руководителей организации выедет в Ленинград для переговоров с Сиднеем Рейли.
Уже в последние часы перед выездом к границе Рейли решил написать жене письмо. В номере гостиницы он наспех набросал карандашом на листке бумаги:
«Милая Пепита! Мне неотложно надо съездить на три дня в Петроград и в Москву. Я выезжаю сегодня вечером и вернусь во вторник утром. Я хочу, чтобы вы знали, что я не предпринял бы этого путешествия без крайней необходимости и без уверенности в полном отсутствии риска, сопряженного с ним. Пишу это письмо лишь на тот маловероятный случай, если бы меня постигла неудача. Даже если это случится, прошу вас не предпринимать никаких шагов, они ни к чему бы не привели, а только всполошили бы большевиков и способствовали бы выяснению моей личности. Меня могут арестовать в России лишь случайно, по самому ничтожному, пустяковому поводу, а мои друзья достаточно влиятельны, чтобы добиться моего освобождения. Целую ваши руки. До скорого свидания.
Д. С. Р.».
Для перехода через границу ждали темного, туманного вечера. Сидней Рейли в сопровождении финского патруля добрался на телеге до маленькой пограничной деревушки. Его сопровождала неутомимая мадам Никогосова.
— Я хочу пожелать вам счастливого пути и удостовериться, что вы благополучно перешли самую опасную зону, — сказала она капитану Рейли.
Окруженная сосновым бором, финская деревушка стояла на берегу неширокой реки, разделявшей в этом месте два государства. Финны-проводники заверили Рейли, что реку можно перейти вброд и что плыть придется метров десять, не больше. Сидней Рейли уложил в резиновый мешок костюм, документы, деньги, крохотный фотоаппарат, девятизарядный карманный пистолет.
Днем группа засела в сложенном из бревен пустом сарае, из которого хорошо были видны оба берега. Подняв к глазам тяжелый морской бинокль, Рейли сквозь щель в бревнах осмотрел кустарник на советском берегу, уходившую на юго-запад дорогу, черепичные крыши деревенских домов на горизонте. До темноты два советских солдата-пограничкика только один раз прошли вдоль берега, постояли немного у высокой сосны. Они были так близко, что Рейли видел выражение их лиц — один, высокий, монгольского типа, смеялся, второй, наголо остриженный, курносый парень, должно быть новичок, боязливо осматривался. Пограничники скоро ушли. Туман все сгущался.
— Пора! — сказал Рейли.
Не стесняясь присутствия мадам Никогосовой, он невозмутимо снял пиджак, брюки, ботинки, остался в темном шелковом белье, сделал несколько движений руками.
— Не знают большевики, — проговорил он, — какой гость к ним жалует…
— Желаю вам удачи и счастья, — прошептала мадам Никогосова.
Она слышала, как первый проводник вошел в воду и тихонько поплыл. За ним двинулся Сидней Рейли, потом второй проводник. Вокруг стояла мертвая тишина. Мадам Никогосова подождала минут тридцать, сложила в рюкзак оставленный Рейли костюм и ушла в дом, где ее дожидались хозяева.
Капитан Сидней Рейли благополучно миновал пограничную зону и вместе со своими молчаливыми проводниками добрался на следующий день до Ленинграда. Одетый в драповое пальто Леншвейпрома, в скромный костюм, с черной, не первой свежести кепкой на голове, он ничем не отличался от типичного советского служащего и не мог вызвать ничьих подозрений.
Безопасное убежище для Рейли и его спутников было приготовлено на Васильевском острове, в квартире механика Совторгфлота Альберта Ивановича, который уже шесть лет служил в Интеллидженс сервис, вел себя крайне осмотрительно и был у советских властей на хорошем счету.
По вызову Рейли в квартиру механика явился приехавший из Ржанского района бывший полковник Погарский. Седоголовый, обветренный, с хищным носом и круглыми желтоватыми глазами, он был похож на старого степного коршуна, но все еще не терял былой кавалергардской выправки и держался прямо и твердо. В минувшем году Погарский устроился бухгалтером ржанского кирпичного завода, сошелся с мещанкой-вдовой и жил в ее тихом, уютном домике.
— Давно мы с вами не виделись, — сказал ему Рейли. — Года три или около этого.
— Да, три года, — подтвердил Погарский. — С тех пор многое изменилось. Большевики пустили глубокие корни, укрепились, а мы, как суслики, отсиживаемся в норах и все ждем лучших времен.
Рейли рассеянно полистал ноты, лежащие на пианино, переставил с места на место фарфоровую фигурку пастушки с ягненком.
— Мне захотелось увидеть вас по двум причинам, — сказал он. — Во-первых, хочу узнать, не сложили ли ваши люди оружие после смерти Савинкова, и, во-вторых, услышать от вас точную информацию о настроении крестьянства в ваших местах.
— Оружия мы не сложили, — ответил Погарский. — У меня в девяти уездах сохранились небольшие отряды, но, кроме мелких диверсий, они ничем не занимаются, так как нами утеряна ориентация и ни с кем нет связи. Не можем же мы действовать наобум Лазаря и превращаться в провинциальных налетчиков! Что же касается нашего мужичка, то он сейчас жрет в три горла, помаленьку богатеет и знать никого не хочет.
— А поддержит ли он, ваш мужичок, выступление внутренних антисоветских сил, если таковое состоится? Меня, например, уверяли, что мужик против большевиков.
Погарский скептически надул губы, покачал головой:
— Плюньте вы на эти уверения! Мужики политически неразвиты и не хотят никаких изменений. На черта они им сдались! Большевики им землю дали? Дали. Продразверстку упразднили? Упразднили. Цены на промышленные товары снизили? Снизили. Ну а мужикам больше ничего не нужно. Правда, нам сейчас очень на руку все то, что творит троцкистская оппозиция. Кое-кого из троцкистов надо было бы привлечь.
Недобрая усмешка тронула плотно сжатые губы капитана.
— Троцкисты нужны нам только на первых порах, как очередной козырь в игре. Не больше. Во всяком случае, на них опираться мы не будем.
Рейли дал полковнику Погарскому несколько адресов в разных городах Европы, три тысячи рублей и сказал на прощание:
— Ждите моих указаний, сохраняйте отряды и готовьтесь…
Днем Рейли в сопровождении хозяина квартиры ходил по Ленинграду, внимательно прислушивался к разговорам на улицах, разговаривал со студентами, рабочими. Он потолкался на вокзале, в магазинах, съездил на рынок. Нет, никаких признаков голода, нищеты или подавленности капитан Сидней Рейли у ленинградцев не нашел. Они все казались вполне здоровыми, довольными своей судьбой людьми и отнюдь не походили на несчастных «пленников большевизма», как писали о них реакционные газеты Америки и Англии.
Вечером в квартиру Альберта Ивановича вошел невысокий человек в кожаном пальто. Он сказал, что приехал по телеграмме мадам Никогосовой. Рейли молча поклонился гостю.
Они заперлись в отдельной комнате и говорили минут тридцать. Грузный Альберт Иванович, оберегая своих гостей, то и дело выглядывал в окно, выходившее на улицу, и прислушивался к звукам на лестнице. Но ничего подозрительного не было.
Уже уходя, невысокий человек остановился в прихожей и сказал Сиднею Рейли:
— Территориальные уступки западным державам нас не смущают.
— Мне все ясно, — проговорил Рейли. — Не позже чем через неделю я изложу заинтересованным лицам вашу точку зрения.
Невысокий раскланялся, застегнул на все пуговицы кожаное пальто, которое он так и не снял на протяжении всего разговора, и нервными, подпрыгивающими шагами спустился по ступенькам лестницы.
Капитан Сидней Рейли прожил в Ленинграде несколько дней. Он успел встретиться с двумя представителями разных монархических групп, связал их с южной группой белых офицеров, руководитель которой, давно знакомый капитану, приехал в Ленинград по его телеграмме. Хозяину квартиры Альберту Ивановичу капитан оставил обширное задание: во что бы то ни стало связаться с кем-либо из оппозиционеров-троцкистов, выяснить их отношение к подпольным меньшевистским группам и в ближайшие месяцы выслать в Париж подробный шифрованный доклад.
— Если это будет выполнено, — сказал капитан, — я вторично приеду в Ленинград для непосредственного руководства операцией.
В последний день Рейли никуда не выходил, поспешно писал разные инструкции и письма, вечером передал все написанное Альберту Ивановичу и сказал:
— Постарайтесь вручить это адресатам возможно быстрее…
После полуночи Рейли и его спутники-финны покинули Ленинград, доехали поездом до небольшой станции вблизи границы и решили пересидеть день в деревне, дождаться ночной темноты и незаметно пройти к тому самому месту на берегу реки, которое было им всем знакомо и казалось безопасным.
На пороге окраинного деревенского домика они увидели пожилую женщину и попросились к ней отдохнуть.
— А далеко вам идти-то? — спросила женщина.
— Километров пятнадцать, — не смущаясь ответил Рейли. — Мы землемеры, там работает наша партия.
— Что ж, заходите, — сказала женщина.
В жарко натопленном домике просидели часа полтора. Рейли был очень доволен своей поездкой. Все шло как по маслу. Обстановка в России была достаточно выяснена. Впереди предстояла сложная работа по объединению антисоветских сил, которую Рейли уже начал планировать.