Теперь не промахнется, подумал Юран, и закричал:
— Стойте, стойте все на месте!
— Выполнять! — это Комарик. Витек не подведет, кузнец был уверен.
Крокодил, не спуская глаз с Юрана, начал обходить его справа. Под дулом пистолета кузнецу деваться было некуда, и он ждал, что предпримет гад.
— Спокойно, мужик, спокойно. — Возницкий старался говорить весело и умиротворенно, но пойди, объясни вооруженной твари, что его никто убивать не собирается.
— Заткнись! — Рептилия оказалась на спине у Юрана, и ствол пистолета уперся кентавру в затылок.
— Слезь, дурак! — зашипел от боли кузнец — раны все еще болели. Троллейбус дальше не идет.
— Пропустите нас, или я ему мозги вышибу! — потребовал крокодил.
В зал ворвались Комарик и неизвестный Юре мужик. Прятавшийся до сих пор за креслами Ваня выскочил и помчался навстречу незнакомцу с криком «папа». Крокодил было рыпнулся, но Возницкий процедил:
— Я тебе пасть порву, если в мальчонку шмальнешь! — и гневно взбрыкнул.
Вынужденный удерживаться верхом, крокодил схватил кентавра за волосы и вернул пистолет в исходное положение. Мальчика в это время подхватили чьи-то руки, и он исчез за стеной пуленепробиваемых щитов.
— Мне долго ждать? — вновь раздался голос рептилии.
Как ни странно, тварь действительно разговаривала. И даже артикуляция у нее совпадала с произносимыми звуками.
— Вам не придется ждать. — Комарик вышел вперед. — В любом случае вы арестованы. От вас зависит, будете ли вы убиты во время задержания или проявите добрую волю.
— Я его убью, — пообещал крокодил.
— И что? — усмехнулся ротмистр.
— Он ваш царь.
— Никогда им не был. Он подсадная утка для таких, как вы.
Крокодил рассмеялся:
— Блефуете, офицер!
— Зачем? Где вы слышали, что русский император — кентавр? Вы на нем верхом сидите, верно?
Крокодил опустил голову вниз.
Юран резко подался вперед человеческим своим корпусом и совершил такой гимнастический кульбит, что даже вспоминать потом было страшно. Задние ноги кентавра оторвались от земли и полетели к потолку, за ними устремились передние, и Возницкий, красиво перебросив через себя лошадиное тело, завершил сальто-мортале с претензией на культурологические параллели: левое заднее копыто с хрустом опустилось на хвост крокодилу, слетевшему во время акробатического этюда на паркет и не успевшему откатиться в сторону. В этот момент Юран ощущал себя лошадью Петра Великого.
Секунду спустя крокодил оказался буквально облеплен налетевшими со всех сторон спецназовцами.
— Хвост… хвост! — кричал несчастный гад, потому что Юран действительно размозжил вышеупомянутый отросток чуть ли не посредине.
— Ничего, новый отрастет, — неуверенно пошутил Комарик, который не был уверен, что у крокодилов с регенерацией хвостов дела обстоят так же хорошо, как у ящериц.
Он подошел к Юрану и обнял за торс:
— Ну ты спортсмен…
— Да… — Возницкий, похоже, до сих пор находился в крутом пике. Теперь всё? Можно домой?
— Погоди, пара формальностей осталась. Медведев, давай-ка этого чебургена, — ротмистр кивнул на плотно спеленатого террориста, — на Литейный, на допрос, египетского консула — в лазарет, а гостей проси обратно, для официального заявления.
Васильчиковы стояли среди всеобщего бедлама, как бедные родственники: обнявшись и пристально всматриваясь в будущее. Оно гудело и волновалось за дверями, билось в истерике и глубокомысленно курило. Будущее ждало своего часа.
— Господа, — обратился Комарик к собранным вновь гостям загородной резиденции русских императоров, — от имени всего Жандармского корпуса приношу свои извинения за причиненные вам душевные волнения и неудобства, связанные с проводимой здесь операцией. Она только что удачно завершилась, и я имею честь сделать ряд официальных заявлений.
И он рассказал о том, что последнего царя убили вместе со всей семьей в доме купца Ипатьева, и о том, что все эти годы по давнишнему приказу Петра Аркадьевича Столыпина Девятое отделение Жандармского корпуса изображало для всего мира и для Российской империи жизнь уничтоженной на корню царской фамилии, и о том, что все эти годы неведомая сила вновь и вновь пыталась убить новых и новых царей и что попытки эти стоили жизни многим людям. И о том, что нашелся человек с кровью Романовых в жилах, благодаря которому…
— Вы обманывали народ! — в зал ворвался Распутин. — Все это время обманывали, тратили огромные суммы на поддержание мифа. Это преступно и подло, Россия не простит вам этого. Царей нет, а мы горбатимся на их благосостояние, платим августейший налог…
— В чем дело, милейший Вадим Вадимович? — поднялся со своего кресла присутствовавший на приеме Тульский. — Вы не слышали — кровь Романовых не исчезла, значит, и цари остались.
— Ах, да, геном Романовых, обнаруженный у этого молодого чело… кентавра, будем называть вещи своими именами. Больше ни у кого. Вы потерпите на престоле кентавра? Я — нет, будь он хоть трижды Романов.
— А с чего вы взяли, что больше ни у кого? — ехидно улыбнулся Тульский, выходя в середину зала.
Он что-то знает, подумал Комарик. Опять информация просочилась. Ротмистр в одинаковой степени не любил Тульского и Распутина, ему ближе были кадеты, но если выбирать из двух зол, то… выбор был сделан еще до присяги.
— Вы совершенно правы, господин Тульский, — прервал Комарик начавшуюся дискуссию, — наследник престола все-таки нашелся. Причем там, откуда не ожидали.
Тульского просто распирало от самодовольства.
— Царевич Алексей, оказывается, не был убит.
— Что вы сказали? — казалось, лидер монархов не расслышал.
— Царевич Алексей выжил и оставил потомство.
Зал сидел, затаив дыхание. Призоров от восторга грыз штатив — сенсации сыпались одна за другой, думские же оппоненты по мере поступления информации с подозрением озирались.
— И теперь я наконец могу объявить законного наследника престола отныне и навсегда — Ивана Филаретовича Васильчикова, который является правнуком царевича Алексея и старшим сыном той линии Романовых, которая, по мнению почившего царевича, должна была вернуться на престол российский. Свидетельством принадлежности к дому Романовых и к линии последнего русского царя служит справка из института генетики имени Вавилова…
Комарику так и не дали закончить речь. Зал взорвался овациями. Это не было рефлекторной реакцией публики на окончание выступления, ибо то, о чем сказал жандарм, ставило каждого перед непростой задачей: обманывали до сих пор, не обманут ли и теперь?
Но тот искренний испуг и удивление в глазах мальчика, его руки, прижимавшие к груди подарок, и самое главное — широкая ладонь недавнего «государя» на плече наследника, убеждали чуть ли не лучше аргументированной речи жандарма.
— Мальчик? — Тульский в глубоком трансе подошел к наследнику и попросил подойти ближе. — Ваня, ты и вправду — потомок Алексея?
— Не знаю… — Ваня послушно высвободился из объятий отца и Юрана и подошел к лидеру «монархов». — Но я тоже отвечу за все.
— Согласен. — Тульский схватил его за горло и взвизгнул: — Никому не двигаться, я — наследник престола.
— Дядя, я тебя затопчу! — Юрана едва удерживали Комарик с камергером. Инженер медленно двигался в сторону Тульского. — Какой ты наследник, ты на себя посмотри, быдло.
— Молчать! — Губы главного монархиста страны задрожали. — Я наследник. Вы — младшая ветвь, щенки, ублюдки.
— Спокойно, Владимир Владимирович, мы слушаем. — Комарик решил тянуть время. Похоже, Юран оказался прав — вот он, заказчик. А какой мотив — занять трон… Что там Исаев о дворцовых переворотах говорил?
— Мой дед — Владимир Ульянов, вам это ни о чем не говорит? Только не говорите, что он хотел ввергнуть страну в хаос, у него была особая миссия, с которой не справился его брат Александр — он должен был вернуть трон нам, потомкам Александра Первого. Я — праправнук Александра.
— Старца Федора Кузьмича?
— Да, он же государь Александр Первый Павлович. Он очень тяготился тем, что взошел на престол через кровь своего отца, и ушел от дел, став святым старцем. Но, пока он не попал в Пермскую губернию, откуда его сослали за бродяжничество в Томск, у него в Симбирске родился сын. Разумеется, незаконно, и его выдал за своего сына Николай Ульянов, верный царю Александру. Илья Николаевич родил троих сыновей, но лишь Владимиру удалось в какой-то мере вернуть престол… У него родился сын Владимир, потом я, и кровь Романовых во мне старше, чем в этом мальчишке, по закону престолонаследия…
— Ваш дед попрал все законы, велев расстрелять царскую семью, — сказал ротмистр.
— Не вам судить Романовых. Младшая линия была слаба, она захирела от родственных браков и отдала власть выскочке Столыпину. Мой отец тщетно пытался закончить дело моего деда, но, как сейчас оказалось, его просто обманывали. Что же, обман раскрыт, трон ждет законного наследника. Извини, мальчик, я верю, что ты не хотел занять мое место, но ты ничего не сможешь исправить, так что…
Тульский замолчал. Видит Бог, если бы не приступ ригидности, он смог бы сориентироваться в обстановке и подождать до лучших времен, и кто знает, может, наконец, кто-нибудь из потомков старца Федора Кузьмича и воцарился бы на российском престоле, но история, к счастью, не знает сослагательного наклонения.
Если говорить коротко, то в тот момент, когда Тульский собирался убить Ваню, снимавший эту безобразную сцену Саша Призоров, которого зачастую звали просто трупоедом, опустил на череп Владимира Владимировича свою видеокамеру.
— Обалдеть! — присвистнул Юран, глядя на брызнувшую в разные стороны электронику и оптику.
— Георгиевский крест, — констатировал Комарик. — Кстати, Юран, ты свободен.
— … твою мать! — Призоров совсем забыл, что последние десять минут снимал только на флэш-диск, не дублируя сигнал на электронную почту.
(Позднее, в интервью каналу Си-эн-эн Саша Призоров ответит на вопрос, почему он это сделал и почему потом ушел с репортерской работы.
— Я… — Молчание. — Словом… — Молчание. — Дурак не поймет, а умный не скажет.)
А Ваня жался к отцу. Слава Богу, пока можно было.
Пятнадцать лет спустя
— Ну ты, конь, готов? — Полковник пихнул рыжего мужичину с залихватски подкрученными усами в плечо. — Пора уже.
— Так точно, мелочь гнусная. — Желтые прокуренные зубы старшины запаса Возницкого действительно походили на лошадиные. И ржал он по-конски.
— По-олк! К торжественному маршу в честь восшествия на трон его императорского величества Иоанна Седьмого товсь! Шаго-ом арш!
Цок-цок-цок. Справа — Александровская колонна, за ней — Лючия с жеребятами, слева — Зимний с Ваней на балконе, в центре — мечта Юрана Возницкого: пройти маршем по Дворцовой площади. Правда, не капитан, но зато полковника спокойно гнусом назвать может, и тот лишь посмеется.
А там, на балконе: спаситель Петрограда от яростного гада да здравствует Ваня Васильчиков.
— Здрав-жла-ваш-императ-велич.
Ура!
Мичман и валькирия
I
За что купил — за то и продаю, а если и совру где, так не со зла, а по незнанию обстоятельств, так что не любо — не слушай, но и врать не мешай.
Так было: жила-была Татьяна Константиновна, и была у нее дочь Аня. Фамилия их была Абрамовы.
Мама главбухом работала, а дочка только-только институт закончила, Нижнемогильский государственный, который педагогический. Получила там специальность художник-педагог, и полгода уже учителем в школе оттарабанила.
И вот раз, в канун новогодья, числа двадцать пятого декабря, сидит мама Татьяна Константиновна дома, работает, дебет-кредит, баланс-декаданс… словом, подбивает бабки под конец двухтысячного, а дочка сидит — телек смотрит в другой комнате. И вечер, одиннадцатый час вроде как уже.
Анна вся из себя такая расслабленная, распаренная — ванну принимала со всякими травами и полезными минералами, голову помыла настоем крапивы, и волосы у нее в огромном полотенце на голове Останкинскую башню изображают. Аня в кресло с ногами забралась, и не просто так, а вместе с прелестными полными ножками забившись под мохеровый халатик, который в обычном своем состоянии едва-едва Аннушке до середины бедра достает. Торчат из халатика розовые пяточки и филейные части, смотрит Анюта какой-то триллер, хорошо Ане: сегодня пятница, завтра не на работу…
Вдруг — звонок в дверь. Через пару секунд — опять. Аня затуманенным взором посмотрела на настенные часы — и ужаснулась. Заглянула в телепрограмму — и ужаснулась еще больше. Выскочила в прихожую, порылась в кармане своей черной кроличьей шубы, висевшей на вешалке, извлекла оттуда какую-то смятую бумажку, разгладила, внимательно ее перечитала — и только тогда ужаснулась окончательно.
А звонок-то не унимается, видимо, тот, кто звонит, по жизни упертый субъект.
Анна вбежала к маме в комнату в превеликом волнении, однако мама, сидевшая к двери спиной и чрезвычайно поглощенная своей работой, волнительного состояния дочери не ощутила и бросила через плечо:
— Аннушка, открой, пожалуйста, это Душейко, видимо, кассеты принесла, надрывается сейчас.
Дочь на мамину просьбу не отреагировала решительно никоим образом. Она подошла к маме поближе, и ласково так, с любовью дочерней в голосе, повела свой разговор издалека.
— Мамочка, ты только не волнуйся…
А в прихожей по прежнему es leutet .
Мамочка, погруженная в свои дела, по-прежнему безмятежно отвечала дочери:
— А я и не волнуюсь. Аня, будь добра…
— Я… — Аня собралась с духом. — Мама, я… В общем, я вышла замуж.
— Ну, вышла и вышла, давно пора… — пробормотала Татьяна Константиновна, переписывая что-то с калькулятора в блокнот, и сломала ручку пополам.
Дочка зажмурилась.
Мама медленно развернулась на своем вертящемся — звонок — «компьютерном» кресле к Ане, задумчиво помассировала свои совсем еще не поседевшие виски и спросила, уже собравшись с мыслями:
— Так куда ты, говоришь, вышла?
Сцена была достойна того триллера, который только что смотрела Аня.
— Замуж, — растерянно пролепетала она, и реклама пива «Толстяк», звучавшая в телевизоре — звонок — резюмировала ситуацию: «Мужики-то не знают…»
Теперь ужаснулась уже вся семья Абрамовых.
Звонок.
— Как это понимать? — вопрос Татьяны Константиновны относился не к звонку, а к замужеству.
— Мамочка, ты только не волнуйся.
— Анечка, девочка моя, я совсем не волнуюсь, — успокоила любящую дочь Татьяна Константиновна.
(«Меня просто мандраж колотит», — продолжила Татьяна Константиновна, но не вслух, а так, для отчета самой себе.)
— И кто же твой муж?
Звонок.
— Вот, — невпопад ответила Анюта и кивнула на дверь.
Мама посмотрела на входную дверь и в ней что-то зашевелилось. Возможно, это была прическа.
— Это он? — паника.
Звонок.
Паника.
Звонок.
Па…
Зво…
ни…
нок.
ка.
— У нас же срач в квартире, — бедная мама металась по квартире как электровеник, не зная, куда и спрятаться.
К слову: квартира Абрамовых была заботливо вылизана хозяйкой до зеркального блеска паркетных полов, однако сама Татьяна Константиновна так не считала. Она ужасно тяготилась теми двумя пылинками, что развалились под полкой для обуви, неровной складкой на — звонок — шторе, и (о, ужас) мусорным ведерком в туалете, которое уже на четверть было заполнено.
Вновь прозвенел звонок. Он вывел маму из состояния паники, она взяла себя в руки и прекратила метания, вошла в большую комнату, села на диван как заправская леди, и сказала не без восторга:
— Уже пять минут трезвонит. Упорный у тебя жених.
— Муж, — потупясь, поправила Анна.
— Ну да, ну да, муж, — как китайский болванчик закивала мама. — Как зовут-то героя твоего? И когда произошло столь знаменательное для нашей семьи событие?