Тринадцатый рейс - Смирнов Виктор Васильевич 6 стр.


Останавливаемся у большой избы–пятистенки, рубленной по–старинному, «связью», с охлупнями над крышей. Комаровский стучит в окно. Нам открывают сразу же, без всяких опасений.

Охотничек вовсе не кажется смущенным неожиданным милицейским наездом. Горбоносый, смуглый, в меховой расшитой безрукавке, он похож на радушного жителя Закарпатья.

— Дело, говорите, имеется? Милости прошу. Кваску?

Знакомимся. Сащенко Евгений Петрович, тридцати восьми лет, инженер ОТК в «почтовом ящике» большого сибирского города. Приехал погостить у родственников. Сащенко охотно рассказывает о своей поездке в Колодин, к Шабашникову. Он уже слышал о трагическом событии и готов помочь нам чем может.

— Собаку себе подыскиваю. У меня была чудесная лайка. Орест. Погибла. Что я могу рассказать об этом визите? Шабашников, понимаете, был под хмельком. Пришлось отложить покупку.

— Вы впервые в Колодине?

— Впервые.

— А долго пробыли у Шабашникова?

— Минут пятнадцать. Было около девяти, когда я пришел.

— Вы сразу отправились домой?

— Сразу.

— И часам к двенадцати были у себя?

— Нет. Это целая история… В двенадцать ночи я был на Полунинском тракте.

— Один?

— Как перст! Я опоздал на «летучку» и решил дождаться попутной. Как назло ни одной машины. Я не знал, что это такой пустой тракт… Пришлось идти пешком.

— Ночью? И вы не остались в городе ночевать?

— У кого? У меня нет знакомых, а гостиница из–за этого строительства забита народом.

— Вы заходили в гостиницу?

— Зашел по дороге.

— А на тракте ночью никого случайно не встретили?

Наконец–то Сащенко понимает, что наш приезд вызван желанием установить его алиби. В глазах его вспыхивает и тут же гаснет тревожный огонек.

— Кого встретишь на тракте ночью? Хотя… Вы сможете разыскать его!

— Кого?

— Мотоциклиста. В Выселках, в нескольких километрах от Колодина, я присел отдохнуть у будочки. И тут услышал мотоцикл. Проголосовал. Но мотоциклист пронесся мимо как на пожар.

— Как выглядел этот человек?

— Козырек кепки закрывал лицо, я не рассмотрел. Мне показалось, он нагнул голову, проезжая мимо… Плащ, перчатки…

— А марку машины вы можете назвать?

— Думаю, ИЖ.

— Вы не можете вспомнить поточнее, когда это было?

— Я специально посмотрел на часы, когда промчался этот летун. Чем–то он напугал меня, я даже хотел заявить в милицию, но, видите, вы меня опередили. Без восемнадцати час, вот когда это было! Время у меня абсолютно точное.

— Ну что ж, спасибо за помощь.

Сащенко, в безрукавке, надев тяжелые охотничьи сапоги, провожает нас к «газику».

— Я пробуду здесь недельку. Если понадоблюсь, прошу…

«Газик» снова трясется по ухабам. Кеша Турханов меланхолично сосет свою коротенькую трубочку.

— Этому Сащенко можно доверять, кажется, — говорит Комаровский. — Если он действительно впервые в Колодине… Нетрудно проверить. Такое преступление мог совершить лишь человек, хорошо знающий город и Осеева.

10

Жарков, развалясь в кресле, насмешливо поглядывает на меня. Я нервничаю, черкаю на бумаге какие–то закорючки. Он, конечно, знает о ночной поездке Лены в Лихое и, кажется, намерен своим поведением подчеркнуть, что к нашей беседе примешаны и личные счеты.

— Итак, Шабашников пошел за водкой, а вы остались в его доме. Затем вы отправились к себе?

— Да.

Он длинной струей выпускает дым — облачко заволакивает мое лицо. Будь терпелив, говорю я себе.

— Вы были дома весь вечер и всю ночь?

— Вечером я выезжал к знакомым, а ночью был дома.

— Выезжали? На чем?

— Такси в Колодине нет. И трамвай еще не успели пустить. Поэтому, извините, я выехал на мотоцикле.

Что ж, сторожиха продмага, заметившая отъезд Жаркова, права: он действительно выводил свой ИЖ.

— Скажите, пожалуйста, когда вы вернулись домой?

— Двенадцати еще не было.

До убийства Осеева, отмечаю я. Так ли это? Знает ли он, что в одиннадцать тридцать на улице был выключен свет?

…После рассказа Ленки мне трудно разговаривать с этим человеком. Поэтому я стараюсь быть предельно вежливым.

— Вы уверены, что до двенадцати вернулись домой?

— Ну, знаете ли! — возмущается Жарков. — Уж не подозреваете ли вы меня?

— Мы работаем, — как можно более спокойно отвечаю я. — Нам приходится беседовать не только с вами. Каждый точный ответ — это помощь в нашей работе.

На Ямщицкой, у дома 46, я останавливаюсь, чтобы засечь время. Еще горит вечерняя заря, ставни не закрыты. Восходит луна, огромная, алая и такая близкая, что рукой можно достать…

Резко поворачиваю рукоятку газа и едва не вылетаю из седла. Рывок. Шестнадцать лошадиных сил ревут в цилиндрах. Держитесь, амортизаторы!

Колеса упруго прыгают через выбоины. Я едва успеваю вертеть рулем, выбирая безопасный путь.

Луч света мечется, свистит ветер, тело коченеет от ночной, летящей в меня сырости. Мотоцикл, подпрыгнув, повисает на миг в воздухе, и мне кажется, что я лечу над дорогой, словно ведьма на шабаш.

Врываюсь в лес, рассеченный трактом. Шумно. Бегает эхо. Корни деревьев бьют в шины. Сосновые стволы раскалены закатом. Близость их обжигает лицо.

Раз! Проскакиваю между двумя сосенками. Чувствую, как заднее колесо вертится, не находя опоры. Доля секунды — и оно рвануло дорогу, метнуло ее за спину.

Лужи бросаются под мотоцикл — склизкие, округлые, как черные медузы. Грязь брызжет в лицо.

Вот уже светятся Выселки. Фонарь у автобусной остановки — как вторая луна.

У столба с фонарем я торможу. Сразу на оба тормоза. «Ява» приседает, словно готовясь поползти по земле.

Восемнадцать минут. А мне казалось, что я мчался как рекордсмен. Я проигрываю «ему» по меньшей мере минут пять.

Попробуем еще раз. До Колодина доезжаю за шестнадцать минут. Прогресс. И еще раз в сторону Выселок. Удается побить собственное достижение, но у самых Выселок, на взгорке, меня подстерегает беда.

Вылетев на вершину крутого холмика, «Ява» угрожающе задирает переднее колесо, стартуя в небо. Сбрасываю газ, но уже поздно. Описывая дугу, лечу в кювет. К счастью, склон крут. Скольжу по наклонной, прямо к темной воде. Сверху, продолжая светить фарой, сползает по грязи «Ява».

Назад Дальше