— Но ведь это высший секрет государства, — Александра Федоровна даже руками всплеснула. — Как это могло дойти до него?!
— Очень просто… Окончил историко-филологический факультет, наверняка там учились те, кто сейчас сидит в министерствах… Поехал в Малую Азию, чтобы лично расследовать причины армянской резни, а ею занимались именно чиновники департамента полиции… Был в Македонии во время восстания, вернулся героем, все салоны открылись ему… В нашей Державе личные связи в салонах играют первейшую роль, шери…
— Читай дальше, Николенька, — попросила государыня. — Если такие люди имеют личные связи, то это страшно — он волк в овечьей шкуре… Читай, родной…
Алике заметила, что следит за тем, как медленно двигаются зрачки государя. "Даже я быстрее его читаю этот язык, — раздраженно подумала она, — как можно быть таким бесстрастным?!"
"Самодержавный строй, — продолжал между тем Гучков, обращаясь к громадной аудитории, — создавший наше государство, еще недавно имел перед собою великое будущее. Если бы самодержавие осознало свою миссию, если бы оно сделалось демократичным, оно заслужило бы право на славное существование. Но его толкнули на иной путь, связали с узкосословными, кастовыми интересами, сделали ответственным за все зло, которое своекорыстно творили его именем, и привели его к гибели.
Но и в новом, конституционном строе монархическое начало призвано играть важную роль. Возносясь над ожесточенной борьбой интересов, оно берет на себя роль великого примирителя. Поэтому мы и желаем его сохранить в новых политических условиях. Но возникает опасение, что те темные силы, которые называли себя "опорами" самодержавия и привели его к гибели, могут и сейчас сыграть такую же роковую роль по отношению к конституционной монархии. Эта тревога естественна именно в нас: или монархия будет конституционной, демократичной по форме, или ее вовсе не будет!"
Трудно скрывая нетерпение, государыня дождалась наконец, пока Николай кончил читать Гучкова:
— Я ощущаю ужас, родной, он пишет о нас, как о покойниках! О живых покойниках!
— Все люди, — после долгой паузы, не поднимая глаз, горестно ответил император, — живые покойники, шери. Особенно мы, на кого пало бремя высшей власти…
Ту речь, которую Гучков произнес спустя несколько лет в Думе, избранный туда представителями промышленных и купеческих кругов, государыня прочитала — в выдержках — старцу. Тот слушал жадно, вбирающе, заставляя себя отводить глаза от левой ножки государыни, легко заброшенной на правую, мамашка стройненькая, как сноровистая лошадка, вот бы такую объездить, сразу б все нервы исчезли и слез в глазах не было б…
Имени оратора государыня не назвала, предложив Григорию Ефимовичу — несколько экзальтированно, со странным смешком — определить самому.
"Тот строй, который мы называем бюрократическим, — читала Алике звенящим, всепроникающим голосом, — нигде не свил себе такого гнезда, как в военном ведомстве. Канцелярии заполнили собою все, строй оказался подчиненным канцелярий. И в армии канцелярии проводили ту разрушительную работу, которая давно наложила свою печать на все области нашей общественной и государственной жизни..: Вот что писал командующий первой Маньчжурской армией, прощаясь со своими войсками: "Ни школа, ни жизнь не способствовали подготовке самостоятельных характеров в великой России за последние сорок — пятьдесят лет, иначе их было б поболее в рядах армии. Мы бедны самостоятельными, инициативными, энергическими людьми. Самостоятельные люди в России, к сожалению, не только не выдвигаются, но преследуются… Люди без характера, без убеждения, но покладистые, готовые всегда и во всем согласиться со своими начальниками, выдвигаются вперед"… Что же изменилось с тех пор? Ничего! Остался тот же противоестественный подбор, когда смелое и талантливое задвигается, а ничтожное всплывает наверх… А хамство по отношению к подчиненным?! Хамство не помогает дисциплине, а разлагает ее! А возьмите снабжение армии боеприпасами! Мы же во всем зависим от иностранных поставок! А что случится, если случится европейская война и все пути подвоза будут перерезаны? Нам нужно срочно строить гильзовые, трубные, артиллерийские заводы! Но армией руководит совет под председательством великого князя Николая Николаевича, совет, который стал главным тормозом на пути реформ! Должность инспектора артиллерии занимает великий князь Сергей Михайлович, генерал-инспектора по инженерной части — великий князь Петр Николаевич, главноначальника поенных учебных заведений — великий князь Константин Константинович! Лица эти по своему положению безответственны, и то, что они возглавляют столь ответственные ведомства, — ненормально. Поэтому мы вправе обратиться к этим безответственным лицам и потребовать, чтобы они отказались от некоторых благ и радостей тщеславия… Этой жертвы мы от них ждем!"
Государыня подняла глаза на Распутина; тот, начав белеть лицом (речь эту ему уже прочитали третьего дня), попросил текст, положил на него руки и, прерывисто дыша, начал вжимать в литеры свои сухие, горячие, требовательные ладони…
После долгой, тяжелой минуты отвалился на спинку стула:
— Враг это твой говорил… Имя его начинается с буквы "А", видом здоровый, сам торгового звания.
Государыня взяла руку Распутина своими ледяными пальцами, прижалась к ней щекой:
— Какой же ты русский! Какой настоящий, прозорливый русский!
А премьера Столыпина и его ближайшего сподвижника Гучкова, усмиривших страну после первой революции, наладивших деловое сотрудничество между кабинетом и парламентом, проведших земельную реформу, которая должна была положить конец консервативной дремучести общины, сковывавшей самодеятельность Личности, и превратить крестьянина в истинного хозяина земли, сделав его заинтересованным в интенсивном развитии своего хозяйства, не стесненного рамками волостной тупоумной власти и завистью лентяев-соседей, государыня русскими не считала: "Затаившиеся республиканцы, а любая республика не есть русское".
Александра Федоровна несколько раз заводила мягкий разговор с августейшим супругом о Гучкове, особенно когда тот сделался председателем Государственной думы третьего созыва (впрочем, вернее сказать — второго "разгона", предыдущие разгоняли с непременным атрибутом доморощенного понимания "порядка" — часть депутатов сажали в острог по сфабрикованным показаниям агентов тайной полиции).
Тот по своему обыкновению мягко улыбался, отшучивался, не реагировал даже на те слова Распутина, что государыня дважды ему передавала; лишь когда Гучков — в знак протеста после столыпинского декрета об очередном роспуске Думы — сложил с себя полномочия председателя, пойдя на разрыв со своим другом, заметил:
— Поспешай с промедлением, шери. Они, поверь мне, любовь, сами друг дружку съедят… Только надо набраться терпения и ждать… А ты волновалась попусту… Вот тебе и конец блоку Столыпин — Гучков… Поодиночке-то легче убрать со сцены тех статистов, которые возомнили себя бенефисиантами.
Алике посмотрела на мужа с изумлением: неужели он таится ото всех, даже от нее?! Ведь то, что он произнес сейчас, свидетельствует о его глубоком, не ведомом никому прагматизме, — так точно и ясно резюмировать целую полосу в истории державы может лишь истинный политик со своей программой, а никак не дилетант, каким его считали.
…Когда Гучков сказал, что августейшей семье было угодно устранение — понимай как "убийство" — витязя русской государственности Столыпина, когда он посмел подвергнуть открытым нападкам Александру Федоровну за то, что она приближает к себе темные силы во главе с хлыстом и конокрадом Распутиным, государь, принимая одного из членов кабинета в милостивом расположении духа, заметил:
— При случае не сочтите за труд передать Гучкову и тем, кто ему сочувствует: этого господина я считаю подлецом.
С того именно дня на возможности государственной карьеры Гучкова был поставлен крест.
И с того же самого дня Гучков начал подвергать открытой критике все то, что раньше обходил: ставки сделаны, позиция его определена не кем-нибудь, а самодержцем, не радеющим о судьбах империи, но лишь тасующим колоду карт из числа тех министров, которые стелились перед ним, словно юродивые холопы, страшась сказать слово правды, норовя угадать то, что Николаю было бы приятно услышать, вот уж воистину страна рабов, страна господ, и ты, несчастная Россия, и ты, послушный им народ…
4
Единственным ведомством, которое знало правду, и не только знало ее, но составляло абсолютно правдивые сводки о происходящем в стране, был департамент полиции министерства внутренних дел.
Начальники губернских жандармских управлений, руководители охранных отделений, заа ген турив сотни тысяч секретных осведомителей из всех слоев общества, начиная с времен Столыпина (особенно в последние годы его правления), собирали и обрабатывали совершенно нелицеприятную правду о процессах, происходивших в империи. В жмурки не играли, черное не называли белым, занимались делом, а не бирюльками.
Вот лишь короткая выдержка из тысяч донесений подобного рода, стекавшихся в министерство в критические для судеб самодержавия годы.
Записка товарищу министра внутренних дел
Нет в Петрограде в настоящее время семьи так называемого "интеллигентного обывателя", где "шепотком" не говорилось бы о том. что "скоро, наверно, прикончат того или иного из представителей правящей власти” и что "теперь такому-то безусловно несдобровать”, — характерный показатель того, что озлобленное настроение пострадавшего от дороговизны обывателя требует кровавых гекатомб из трупов министров, генералов и всех тех, кого общество и пресса величают главными виновниками неудач на фронте и неурядиц в тылу.
В семьях лиц, мало-мальски затронутых политикой, открыто и свободно раздаются речи опасного характера, затрагивающие даже священную особу государя императора и заставляющие верить утверждениям, что высокий порыв монархического чувства, охвативший Россию в июле 191 4 года, исчез, сменившись безумно быстрым ростом озлобления не только против "правительства”, но и против государя и всей царской семьи: повсеместно и усиленно муссируются слухи о "близком дворцовом перевороте",
Характернейшим показателем сумбурности и исключительной запутанности политической обстановки данного момента и своего рода "знамением времени" может служить, между прочим, помимо всего вышеизложенного, и резко намечающийся за последние дни яркий авантюризм наших доморощенных "Юань-Шикаев" в лице А.И. Гучкова, Коновалова, князя Львова и некоторых других "загадочных представителей общественности".
Опасаясь при неожиданности "переворота" и "бунтарских вспышек" оказаться не у дел и явно стремясь при общем крушении и крахе сделаться вождями и руководителями анархически-стихийной революции, лица эти самым беззастенчивым и провокационным образом муссируют настроение представителей руководящих и авторитетных так называемых "рабочих групп" (рабочие группы военно-промышленных комитетов Гучкова), высказывая перед представителями последних уверенность в неизбежности "назревшего переворота" и утверждая категорически, как неопровержимый и им достоверно известный факт, что "армия — по их проверенным сведениям и данным — уже приготовилась и выражает намерение поддержать все выступления и требования негодующего народа".
Что подобного рода разжигание страстей не остается безрезультатным, легко видеть из все более и более революционизирующегося настроения рабочей группы центрального военно-промышленного комитета, представители коей самым наивным образом начинают веровать в "силу" г.г. Гучковых, Коноваловых и К° и признавать, по их собственным словам, что от последних именно и будет зависеть решительный сигнал к началу "второй великой и последней всероссийской революции".
Как общий вывод из всего изложенного выше должно отметить, что если рабочие массы пришли к сознанию необходимости и осуществимости всеобщей забастовки и последующей революции, а круги интеллигенции — к вере в спасительность политических убийств и террора, то это в достаточной мере определенно показывает оппозиционность настроения общества и жажду его найти тот или иной выход из создавшегося политически ненормального положения.
Особый отдел деп. полиции.
А что положение это, как указывает все вышеизложенное, с каждым днем становится все ненормальнее и напряженнее и что ни массы населения, ни руководители политических партий не видят из него никакого естественного мирного выхода, говорить об этом не приходится.
Донесение охранного отделения при Управлении Петроградского градоначальника
Приезд в Петроград союзнической делегации вызвал в различных кругах столичного населения всевозможные толки, продолжающие волновать общество. Широко распространился рассказ о беседе генерала Кастельно с лидерами "прогрессивного блока". Беседа носила следующий характер: "Мы до сих пор не имели случая сомневаться в искренности намерений русского правительства, но слухи о борьбе придворных^партий и "темных влияний", которыми переполнены страницы заграничных газ#г, заставляют нас все время быть настороже: германские агенты так долго муссировали различные "новости" о намерениях царского правительства, что трудно допустить мысль, будто эти слухи ни на чем не основаны. Поведение многих министров, особенно премьера Штюрмера и нового министра внутренних дел Протопопова, показывает, что в России есть еще сильная партия сторонников Германии, лишенная возможности явно агитировать за мир, но усиленно работающая теми путями, которые закрыты для международной дипломатии. Из бесед с вашими военными чинами я знаю, что военные власти вполне преданы искренней дружбе с нами и не допускают мысли, чтобы Россия изменила союзу, но и они не скрывают, что во внутренней жизни России есть много явлений, угрожающих союзу; они, как и мы, признают недопустимость современной политики Протопопова, вызывающей повсеместное недовольство, которое не может не отразиться на работе по обеспечению тыла. И если ваше правительство, ослепленное германскими обещаниями или проникшееся жалостью родственников к Гогенцоллернам, захочет разрушить наш союз, то, будьте уверены, что в нас вы всегда найдете близких союзников, готовых всегда оказать помощь дружественной нации".
Не меньшим успехом пользуется среди широких кругов публики рассказ о попытках Англии повлиять на внутренние русские дела. Наиболее распространена следующая версия, исходящая, по-видимому, из думских кругов: сэр Бьюкенен будто бы получил из Англии достоверные сведения, что в России вновь усилилась германская партия. С этой целью Бьюкенен говорил с председателем Государственной думы Родзянко, который сказал ему, что "хотя фактов никаких нет, но в обществе не прекращают говорить о существовании в придворных кругах партии, стоящей за сепаратный мир и за сближение с Германией, так как иначе Россию ждет якобы английское иго". Бьюкенен якобы испросил высочайшую аудиенцию, во время которой он произнес речь, выслушанную будто бы государем императором очень холодно:
"Ваше величество, английское общество в последнее время взволновано слухами, проникшими в нейтральную печать, о том, что в России главное направление политики перешло к партии, являющейся сторонницей немедленного сепаратного мира с Германией. Поэтому лучшим подтверждением истинных намерений русского правительства было бы посещение Англии кем-либо из высокопоставленных особ. Мое правительство поручило передать вашему величеству, что английская нация была бы счастлива видеть у себя государыню императрицу с одной из великих княжон: подобное посещение показало бы неосновательность всех слухов, распускаемых врагами".