— Массаракш! — заорал чешуйчаторукий и покатился в пыль, стараясь стряхнуть с себя матерого зверя.
Упырь не отставал, колдовским образом оказываясь сверху, как бы Киту ни вертелся.
— Сейчас-сейчас… — лепетал Колотун, бестолково размахивая тесаком. Он никак не мог попасть по упырьей шее.
— Отвали, дурень! — крикнул ему Хлебопек. — Целиться мешаешь…
Колотун оглянулся и ахнул. Хлебопек натягивал тетиву. Куриная слепота не мешала Хлебопеку метко стрелять. Тем более — с двух шагов. Колотун порскнул в сторону.
Дзень! Вжик! Хрясь!
Стрела вошла упырю в бок. По самое оперенье. Киту стряхнул с себя мертвого зверя. Птицелов помог ему подняться. Оглянулся. Бошку добивал прикладом третьего упыря. Больше зверей поблизости не оказалось, но те, что держались в отдалении, выли теперь не столько насмешливо, сколько угрожающе.
— Щас… попрут… — задыхаясь, проговорил Киту. — Эх вы… вояки…
— А я чо? Я ничо, — забормотал Колотун. — Я б сразу ему башку снес, но он же крутился, как…
— Заткнись, — оборвал его Бошку. — Все с тобой ясно!
— А ты, сам-то, — буркнул Хлебопек, — чего прикладом-то? Патроны берег?
— Ага, — осклабился Бошку. — В ближнем бою прикладом сподручнее…
Мутанты замолчали, переводя дух и оглядывая поле боя, которое осталось за ними. Пока — за ними.
— Разделиться нам надо, — предложил Птицелов. — Трое в погоню, остальные прикрывают.
— Дельно! — отозвался Бошку. — Да всем и не прорваться.
— Я остаюсь, — сказал Киту. — Бежать придется быстро, а куда мне с моей ногой… Уж лучше я тут… Пока жив буду, не пропущу ни одной твари.
— Правильно, — согласился Хлебопек. — Я тоже останусь. Колчан битком. Авось до утра продержимся, а там, глядишь, упыри на ночлег свалят.
— Ладно, — проговорил Колотун. — Вы уж постарайтесь, мужики, их не пущать, а?
— Не дрейфь, — отмахнулся чешуйчатой лапой Киту. — А ты, сынок, — обратился он к Птицелову, — найди дочку-то. Одна она у меня…
— Найду, отец, — пообещал Птицелов.
— Валите отсюда побыстрее, — сказал Хлебопек. — Нам пора оборону занимать.
Он полез на небольшой скальный останец с раздвоенной вершиной. Взобрался, протянул руку Киту. Птицелов с Колотуном подсадили старика.
— Валите, валите! — крикнул Хлебопек сверху.
Ночные сумерки поблекли, и стало видно, как с трех сторон стекаются к мутантам серые тени. Будто грязная река вышла из берегов.
Птицелов, Бошку и Колотун рванули вверх по дороге. Их попытались остановить. Двое молодых упырей метнулись под ноги. Птицелов взял на себя того, что справа. Клацнув зубами, упырь попробовал ухватить мутанта за лодыжку, но промахнулся. И это стоило ему жизни. Тесак у Птицелова был хороший. Им стальной прут перерубить можно, не то что шею. Упырь умер без звука.
Второй вздыбился, как дрессированный, на задние лапы. Бошку прикладом раздробил ему нижнюю челюсть, а неуклюжий Колотун отсек хвост. Захлебываясь черной кровью, зверь покатился в пыль. Булькающий звук, похожий на человечий вопль, огласил окрестности. Но мутанты не прислушивались. Они были уже далеко от места схватки.
Позади раздался выстрел, второй, засвистели стрелы. Жутким похоронным воем отозвались упыри.
Мутанты наддали.
— Все! Не могу больше, — прохрипел Колотун, валясь в пыль.
Бошку последовал его примеру. Птицелов протащился еще несколько шагов, но почувствовал, что если немедленно не остановится, ноги откажутся ему служить. Но в пыль он валиться не стал. Надо было осмотреться.
Мировой Свет с каждой минутой становился ярче. Изъявленные норами стены карьера сверкали, как колотый сахар. Дорога плавной спиралью спускалась в искусственную котловину, дно которой скрывалось в тумане. Из тумана торчала проржавленная стрела буровой установки и гигантский ковш шагающего экскаватора.
Птицелов прислушался: ни выстрелов, ни воя упырей. Наступило утро, и бой, видимо, закончился. С тем или иным результатом.
Назад пойдем, подумал Птицелов, посмотрим, что с мужиками сталось. Вдруг выжили?
Он не особенно в это верил. Упырей было много, а выстрелов не слышно давно. Наткнется Лия на обратном пути на останки отца, что тогда будет? Впрочем, для начала надо отыскать саму Лию.
— Эй, Птицелов! — хрипло окликнул его Бошку. — Иди к нам. Перекусим.
Они перебрались на плоские валуны, что окаймляли дорогу. Запасливый Бошку достал из заплечного мешка еду. Разложил на тряпице сыр, мятые помидоры, печеные овощи, ломти хлеба с вяленой олениной. Колотун присовокупил флягу с травяным настоем. У Птицелова жратвы не было, зато он имел в загашнике кое-что получше. Порылся в карманах, выложил на импровизированный стол плоскую жестяную коробку.
— Что это? — полюбопытствовал Колотун.
Птицелов приподнял крышку и показал содержимое коробки мутантам.
— Табак! — ахнул Бошку. — Где взял?!
— Места знать надо, — усмехнулся Птицелов, доставая аккуратно сложенный газетный лист.
— Эх, покурим!..
Табак в поселке был большой редкостью. Птицелов нашел эту жестянку, когда копался в руинах Публичной библиотеки. Библиотека не пользовалась среди мутантов популярностью. Читать они не умели. Книги брали лишь на растопку, а больше в библиотеке, по их мнению, и взять было нечего. Птицелов придерживался иной точки зрения.
Читать его научил в свое время старик Отту — единственный грамотей в родной деревне Птицелова. Но у самого Отту была, всего одна книга, которая называлась «Краткое и весьма нравоучительное жизнеописание славнага императора-самодержца Кирогу II». И хотя в книге не хватало половины страниц, Птицелов перечитывал ее раз десять.
Придя в поселок мутантов, он первым делом стал рыскать в поисках книг, и ему указали на развалины Публички. Книги там лежали неопрятными заплесневелыми грудами среди куч битого кирпича и щебня. Многие — с обугленными обложками. Бомба, что превратила центральную часть города в руины, взорвалась далеко от библиотеки, но ударная волна смела стены, обрушила внутрь здания великолепный стеклянный купол, которым горожане очень гордились. А световая вспышка подожгла книги. Совсем не сгорели они лишь потому, что были плотно набиты на стеллажах, да так вместе со стеллажами и повалились.
Роясь в книгах, он нашел вход в подвал, где, вероятно, были помещения библиотечных служителей. Время и непогода пощадили эти скромные каморки. В них Птицелов обнаружил массу интересных и полезных вещиц. Там же он и разжился жестянкой с табаком. На скелет владельца в полуистлевшем мундире муниципального служащего Птицелов не обратил внимания. Еще один скелет среди десятков тысяч. Подумаешь!..
Мутанты в два счета разобрались со снедью. Свернули по самокрутке, с наслаждением затянулись медвяным дымком. Что ждет впереди — неважно. Важно, что сейчас выдалась минута покоя, граничащего со счастьем.
Сахарный блеск меловых обрывов вдруг потух. Над краем котловины начали собираться клочковатые тучки, чреватые нудным осенним дождем.
— Как думаешь, Бошку, догоним мы гада? — спросил Птицелов, поглядывая на хмурящееся небо.
— Теперь точно догоним, — ответствовал мутант. — Вон его следы. Куда ему деться?
Колотун боязливо покосился на дно котловины, все еще затянутое туманом. Густым, плотным, будто слежался за много лет.
— Как мы его найдем, в этаком молоке? — вопросил Колотун.
— Развиднеется, — лениво отозвался Бошку.
Птицелов глубоко затянулся, обжег губы и сплюнул окурок.
— Идти пора, мужики! — сказал он. — Мы тут лясы точим, а Лия там, может, от страха сама не своя…
Мутанты сразу поскучнели. Начали собираться. Видно, что им страсть как не хотелось спускаться в котловину, где неподвижными клубами стоял странный туман. У Птицелова тоже было тревожно на душе. Что-то подсказывало ему: не стоит туда идти. Не то чтобы опасно там, а как-то… неправильно, что ли?.. Не по-человечески. Но Птицелов помотал головой, вытряхивая непонятно откуда взявшуюся в ней тревожную муть, взял тесак наизготовку и решительно зашагал вниз.
Он шел не оглядываясь. Он знал, что товарищи тащатся следом, так они громко сопели и вздыхали.
Охотнички, думал Птицелов, и как они только к дичи подбираются? Ведь за версту же слышно!
Дорога становилась все круче. Ноги теперь сами несли Птицелова. Последние метры он преодолел почти бегом, но у кромки тумана, который был не совсем туман, а может, совсем не туман, мутант остановился.
Неподвижным этот «туман-нетуман» выглядел только сверху. Здесь же, на дне карьера, он едва заметно «дышал». Медленно, в едином ритме вздымался и опадал, как исполинская белая грудь спящего великана. Птицелов присел на корточки, коснулся тумана ладонью. Отдернул, будто его током ударило. Поднес руку к глазам. Ладонь была покрыта крохотными каплями, как испариной. И в каждой капельке горела огненная точка. Птицелов посмотрел вверх. Небо затянуто тучами, вот-вот пойдет дождь, однако капли у него на ладони отражают Мировой Свет. Как это может быть?
— Что это у тебя? — спросил Бошку, глядя Птицелову через плечо.
— Не знаю, — пробормотал тот.
— Упырь меня задери, — проговорил Бошку, — если я туда пойду…
Птицелов покосился на него.
— А как же Лия?
Бошку махнул костлявой лапищей.
— Пропала твоя Лия… И мы в этом проклятом месте пропадем, как пить дать!
— Значит, не пойдешь?
Бошку покачал нечесаной гривой.
— Не обессудь, Птицелов, не пойду… Боязно что-то.
— А ты, Колотун?
Но Колотун лишь хлопал глазами и пятился.
— Ладно, — сказал Птицелов, распрямляясь. — Ждите меня… нас здесь.
— Ружжо возьми, — предложил Бошку.
Птицелов отмахнулся: обойдусь, дескать.
Зажмурился. Набрал в легкие побольше воздуху. И шагнул в странный туман, будто в отравленную реку.
Этого Птицелов ожидал меньше всего.
Едва поверхность «тумана-нетумана» сомкнулась над ним, он очутился в… лесу. В самом настоящем лесу, вроде того, что по эту сторону Голубой Змеи.
Впрочем, нет. Таких лесов не осталось больше нигде. Раньше были, старик Отту рассказывал, а теперь — нет.
Высокие деревья с ярко-желтыми стволами и темно-зелеными кронами. Сквозь листву пробивается небывалый в Мире бело-зеленый свет. Играют на разлапистых ветвях папоротников световые пятна.
Птицелов выдохнул пыльный воздух мелового карьера и вдохнул тот, что был здесь, — сладкий, напоенный незнакомыми ароматами, чистый. Его хотелось пить или даже есть. Кромсать сочными ломтями и запихивать в себя сколько влезет.
У Птицелова пошла голова кругом. В какой-то миг он начисто забыл о том, зачем сюда проник. Засмеялся, как несмышленыш, заметался между истекающими янтарным соком стволами, заорал, как полоумный.
Дурни, мы дурни… Зачем жить там, где отравлены воздух и вода?.. Зачем рожать уродов, обрекая их на недолгую жизнь рядом с неумолимой смертью?.. Ведь вот — безопасное место!.. Он же совсем рядом — Норушкин карьер!.. До него дойдут даже дети!.. А больных и старых можно унести на носилках… Надо обязательно привести сюда Лию… Пусть другие откажутся, не пойдут… А Лию обязательно надо привести… Здесь она выздоровеет, пополнеет, станет красавицей… А если не захочет или не сможет прийти, принести на руках… И пусть кусается, сколько сил достанет…
Птицелов замер, будто споткнулся. Довольное бормотание, в котором вместилось столько бессвязных мыслей, оборвалось. Птицелов вспомнил, что Лия уже здесь. Именно сюда привел ее Темный Лесоруб, чье прозвище — другое имя смерти. И не привел даже, а принес, потому что она не могла или не хотела сюда идти. Не могла или не хотела… Хотеть удел живых… а мертвые не могут ни хотеть идти, ни просто идти…
Если это место смерти, подумал Птицелов, то лишь покойникам открыта сюда дорога. Значит, я тоже мертв?! Растерзан упырями на пути к Норушкиному карьеру… Хорошо, а Бошку, Колотун и остальные? Их же здесь нет!
Ясность не приходила, мысли путались и переплетались, завиваясь одна вокруг другой.
Он осмотрелся заново, уже не как восторженный несмышленыш, а как разведчик и охотник.
Что мы видим перед собой? А видим мы просвет между деревьями.
Птицелов, крадучись, прячась за стволами, пробрался к поляне. Диковинная поляна — на ней темнее, чем в лесу… Ветви деревьев сплелись наверху в колышущийся купол, сквозь который едва пробивались зеленые лучи.
Птицелов не сразу заметил Темного Лесоруба.
Лесоруб стоял посреди поляны — неимоверно высокий, на длинных и тонких, будто ходули, ногах; весь черный, отливающий вороненой сталью, как пистолетный ствол. Плечи у Лесоруба были непропорционально широкими, а руки — толщиной с порядочное бревно. В правой руке он сжимал топор с широким закругленным лезвием, а на левой…
Птицелов едва не зарычал от ненависти. На левой Темный Лесоруб держал Лию, издалека похожую на замызганную тряпицу, небрежно перекинутую через могучее предплечье.
Лесоруб стоял к Птицелову спиной, и мутант пожалел, что не взял у Бошку ружье. Пальнуть бы в эту спину дуплетом, подхватить Лию и дёру!
Но пальнуть было не из чего. Птицелов с сомнением оглядел свой тесак: разве что… подкрасться сзади? Подсечь гаду сухожилия? Только где у него сухожилия, на ходулях этих?
Зеленый свет вдруг померк, будто его выключили. Раздался пронзительный мяукающий вой: «Мряу-мррряяяууу». Темный Лесоруб попятился.
В сумраке над головой Лесоруба затеплилась яркая точка, и потек от нее вниз и в стороны жидкий лиловый свет. Поначалу прозрачный, деревья сквозь него было видно, свет все струился и струился, покуда не превратился в здоровенный конус вроде термитника, но высотой с Башню. А как превратился, тут же начал твердеть, остывать, меркнуть.
Хриплый мяв армии незримых тварей постепенно затих. Дохнуло холодом — даже не холодом, а крепким морозцем, какого не бывает в южных краях.
Птицелов поплотнее закутался в драную ветровку, но это мало ему помогло. Он посмотрел на Темного Лесоруба и не поверил своим глазам. От Лесоруба шел пар.
Теплым облаком, словно ватным одеялом, пар окутал и Лию.
Птицелов опешил: зачем согревать мертвую?!
Но Лия не была мертва. Он увидел, как замызганная тряпица на руке Лесоруба зашевелилась. Приподнялась голова на тонком стебельке шеи, бессильные руки стали искать опору.
В нижней части конуса образовалось отверстие: небольшое, круглое. Из него на заиндевелую поляну выпал сноп света. Это отверстие и этот свет живо напомнили Птицелову виденную им железную птицу и коричневого бога на берегу Голубой Змеи.
Неужели красивый молодой бог прилетел за тощей, лысой, кровохаркающей мутанткой?!
— Лия-аа!
Птицелов выскочил на поляну, занес над головой ржавое оружие… но не успел сделать и трех шагов.
Лесоруб швырнул девушку в светящуюся дыру — небрежно, будто полено в топку, — и повернулся к Птицелову. На лезвии его топора играли блики. Но Птицелов словно и не заметил этого. Он завороженно смотрел, как зарастает отверстие в конусе. И как конус медленно тает в зеленоватом сумраке.
Порыв горячего ветра хлестнул Птицелова по лицу и привел в чувство. Он увидел занесенный топор и черное безглазое лицо Лесоруба.
Попятился, наткнулся на ствол поваленного дерева. Обогнул его, цепляясь за смолистую кору. Споткнулся, заорал благим матом и… вывалился из тумана в Норушкин карьер.
— Птицелов! — возопил Бошку, бросаясь ему навстречу. — Живой, чудила!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Холоден был и пустынен Мир до начала Мирового Света…
Птицелов поглядел на птаху с желтым клювом. Ему вдруг стало стыдно за свое имя.
— Бесконечна пустыня, хранящая в себе зерна Мировых Светов, — прошамкала клювом птаха. — В этой пустыне скрыт и вопрос и ответ. Ваш разум силится отыскать смысл и всякий раз признает свое поражение. Пытаясь расширить границы познания, вы вступаете в конфликт с собственным миропониманием и вынуждены ставить перед собой еще более сложные вопросы. Совесть побуждает вас к действию, в то же время разум сбит с толку. Вы вынуждены мыслить доселе недоступными категориями, и все ваше естество противится этому. Но ваша совесть не дает поблажки, она побуждает еще сильнее, и задача усложняется по экспоненте, со временем становясь абсурдной. Попробуйте систематизировать свои знания, свои чувства и свои мысли. Предполагаю, что у вас возникнет ряд вопросов меньшего, чем основная задача, масштаба. Решив их, вы одолеете половину пути. А пройдя половину пути, вы не позволите себе отступить.