Птицелов поддел краешком ложки пахучего варева, подул, попробовал. Закатил глаза. Умопомрачительно вкусно. Мелькнула предательская мыслишка: а может, и впрямь остаться тут, на засеке? Живут разведчики не худо. Сыты, одеты, вооружены. Нигде, ни в родной деревне, ни в городских руинах, не видел Птицелов такой жизни… А на Севере и вправду в петлю можно угодить. Запросто. Сказывают, конечно, что правительством это строжайше запрещено, но вряд ли из Столицы не видно, как в Приграничье с мутантами обращаются.
Но мыслишка мелькнула, отозвалась короткой тянущей болью в груди и пропала. Не мог Птицелов обмануть Колдуна. Да и самого себя не мог. Где-то там, в непредставимых черных безднах, томится Лия. А он тут у камелька рассиживается, ест от пуза, о лучшей жизни помышляет. Нет, переночевать, поблагодарить хозяев, и в путь.
Птицелов доел похлебку, принял от Затворника глиняную чашку с чаем. Никакие мысли, ни предательские, ни самые что ни на есть праведные, не могли испортить благодушного настроения. Завтра видно будет, сказал он себе.
Птицелов налился чаем по самые уши, поблагодарил радушных хозяев и выразил желание «чуток завести глаза».
— Ложись, кто тебе не дает, — откликнулся Бельмастый. — Там вон в углу лапник брезентухой накрыт. Почитай, перина…
— Угу, — пробормотал Птицелов, поднимаясь.
— Спать ложись, шестипалый братуха, — изрек Шестипалый, — будем тебя сторожить мы вполуха.
Глаза слипались. Он добрел до постели и уснул, едва коснувшись головой брезента.
Во сне все смешалось. И дневные впечатления, и прошлые переживания. Воспоминания и мечты. Мелькали в каком-то диком хороводе упыри. Лесоруб колол дрова на заднем дворе деревенского дома, а папаша Сом относил их в сарай. Лия обливалась слезами, как Бунашта, и все норовила пальнуть из автомата в мечущегося Бошку. Железная птица на дымных струях опускалась рядом с оплавленным памятником, открывала круглую светящуюся пасть, и Птицелов протягивал ей миску с похлебкой. «Дело мутанта на Севере, — прокаркала птица голосом Колдуна, — болтаться на висельном дереве». И кто-то мерзко захихикал в ответ. А кто-то сдавленным голосом проговорил: «Тише ты, Шестипалый, братуху разбудишь».
Птицелов вздрогнул и понял, что уже не спит. За стенами хижины бесновалась непогода. В бойницы тянуло сквознячком. От очага расплывался жар. Рядом храпел разведчик. А два других сидели у огня, шептались, сдвинув головы. Сквозняк раздул угли, на уродливых лицах мутантов заплясали отсветы. Птицелов узнал шептунов: Бельмастый и рифмоплет Шестипалый. Стараясь не выдать себя неосторожным движением, Птицелов прислушался.
— Не нравится он мне, — сказал Бельмастый. — Странный какой-то… На ногах дюжина пальцев, прямо как у тебя, а не наш. Печенкой чую.
— Завалил солдата он, — заметил Шестипалый, — значит, крепок и силен.
— Да, нам бы такой пригодился, — ответствовал Бельмастый, — но не хочет же оставаться. На Север идет, а там солдаты. Заложит он нас, как пить дать.
— Ты, Бельмастый, прав, заложит, — согласился Шестипалый. — При такой красивой роже.
— Колдун, говорит, его послал, — продолжал Бельмастый. — А зачем, спрашивается, Колдуну посылать кого-то на Север? Колдуну на Севере ничего не надо. У него и на Юге все есть. А чего нет, зверье доставит… Выходит, врет нам Птицелов. Может, он давно к солдатам перекинулся, а? Может, это они его послали про нас поразнюхать? Что скажешь, Шестипалый?
— Коль нам пришелся не по нраву, — откликнулся рифмоплет, — перо в бочину и в канаву!
— В лес отнесем, — сказал Бельмастый. — А там упыри подберут.
Они легко и бесшумно поднялись. Сверкнули красными бликами ножи, хорошие армейские тесаки, но Птицелов был уже наготове. И когда Бельмастый наклонился над ним, Птицелов откатился в сторону, вскочил, сорвал со стены карабин.
— Стоять, свинорылые! — крикнул он и демонстративно передернул затвор.
— Что?! Где?! — переполошился спросонья третий разведчик.
Узрев едва ли не перед самым носом ствол карабина, Затворник воздел руки и застыл с открытым ртом.
— Ты чего, паря? — пробормотал Бельмастый, пряча нож за голенище. — Приснилось что?
— Я все слышал, упыри вонючие, — сказал Птицелов. — Совсем озверели в лесах, своего брата-мутанта не жалеете.
— Если ты нам друг и брат, — заметил Шестипалый, — возвращай ружье в обрат.
— Заткнись, рифмоплет, — откликнулся Птицелов. — Из-за моей обувки да ружьишка старого жизни меня решить хотите… Думаете, я тупой?.. Вояки сраные…
— Мужики, вы чего?! — спросил Затворник, который так ничего и не понял в этой мизансцене. — Какое ружьишко? Птицелова ружьишко? Дык из него только мелких птах стрелять…
— Ты вот что, Птицелов, — сказал Бельмастый. — Остынь. Не тронем мы тебя, пошутили…
— Врешь, Бельмастый, — сказал Птицелов. — Меня не проведешь, я вранье чую. А ну, пропустите!
Он перешагнул через Затворника, все еще не могущего взять в толк, что происходит, и крадучись вдоль стен, не спуская глаз с разведчиков, пробрался к выходу. Толкнул задом дверь, вывалился наружу.
— Ты, Затворник, глупый гусь, — услышал Птицелов напоследок, — за тебя еще возьмусь…
Дверь захлопнулась. Не разбирая дороги, Птицелов кинулся в лес. Он понимал, что так просто ему уйти не дадут. Оставалась одна надежда, что до утра разведчики из своей хижины носу не высунут, упырей побоятся. Птицелов, конечно, тоже боялся упырей, но выбора у него не было. И на засеке упыри, и в лесу. Только те, которые на засеке, похуже лесных будут. Никогда не слышал, чтобы четвероногие упыри своих жрали. А вот двуногие…
Перемахивая через трухлявые стволы, ныряя под толстые сучья, нависающие над узкой звериной тропой, что вела от хижины в чащу, Птицелов жаждал лишь одного — уйти от засеки как можно дальше. Едва рассветет, разведчики кинутся в погоню. Из-за карабина и добротных ботинок. А пуще всего — из-за боязни, что беглец наведет на них солдатский патруль.
Не такая уж и плохая мысль, подумал Птицелов ожесточенно. Они мне никто. Они уже не мутанты даже, а звери лесные. Из-за таких, как они, солдаты лютуют. И байки про кровожадных южных упырей среди северян из-за таких вот разведчиков…
Он едва успел затормозить. Взбил тучу палой листвы, шлепнулся на задницу, выронил карабин.
Ну вот, успел подумать Птицелов, прямо как в маминой сказке: от Лесоруба ушел, от разведчиков ушел, а от тебя, упырь лесной…
Матерый упырь, преградивший ему путь, сел на задние лапы, вздел пушистую морду к мутному фосфоресцирующему небу и захохотал.
— Люди, — проворчал упырь, обнюхав карабин. — Много железа, мало мозгов.
Птицелов все еще сидел на заднице — ни жив ни мертв. И все-таки скорее жив, чем мертв. Огромный упырь, самый крупный из всех, что Птицелову доводилось встречать, судя по всему, настроен был дружелюбно.
Когда упырь отсмеялся — хотя смех этот мало напоминал человеческий — он принялся разглядывать Птицелова, свесив лобастую голову набок, вывалив длинный черный язык. И не было в его облике ничего, внушающего ужас. Правда, большой. Громадный просто.
— Выродок? — спросил он. — Охотник?
— Да, — признался Птицелов.
А чего врать?
Упырь широко раззявил черную пасть, блеснув редкими зубами. Не поймешь, то ли зевнул, то ли припугнул. Захлопнул пасть, клацнув клыками. Спросил:
— Охотников моего народа убивал?
Птицелов понурил голову. Вот так вопрос. Жизни и смерти вопрос.
— Случалось, — ответил он.
Круглые глаза-плошки упыря озарились внутренним огнем. Сердце Птицелова пропустило пару ударов, тело стало ватным. Безразличие охватило мутанта, но вдруг все прошло. Упырь погасил взор, отвернул морду.
— Правильно, — пробурчал он. — Колдун так и сказал: мутант, который не врет. Встретишь, испытай его, сказал Колдун. Если соврет… не тот.
Птицелов промолчал. Звери лесные, ящеры болотные, птахи небесные, мыши летучие — все прислуживали Колдуну. Этим никого не удивишь за Голубой Змеей. Но никто никогда не сказывал, что Колдуну прислуживают упыри.
— Мне идти надо, — сказал Птицелов. — Если позволишь…
— Погоня за тобой, — отозвался упырь. — Трое. Очень злые. Выродки.
— Догадываюсь, — вздохнул Птицелов. — Убить меня хотят.
— Голодны? — поинтересовался упырь.
Птицелов хмыкнул.
— Сыты, — сказал он. — Опасаются они меня. И ботинки им мои глянулись.
Упырь, яростно почесав за ухом, обронил:
— Люди никогда не сыты.
Птицелов не стал спорить.
— Идти мне пора, — повторил он с тоской. — Светает.
— Идем! — Упырь мотнул тяжелой башкой. — Провожу до заставы.
И он бесшумно потрусил вперед. Птицелов подобрал карабин, зашагал следом. Шли быстро, не слишком петляя. Видно, упырь хорошо знал дорогу к человеческому поселению.
Мировой Свет усилил накал. Потянуло утренним холодком. В лесу пробуждались птахи, перекликались простуженными голосами, но испуганно замолкали, когда упырь и мутант приближались к их гнездовьям. Впрочем, Птицелов не тешил себя иллюзиями. Птахи боялись исключительно упыря. Его все боялись — даже медведь-лакомка спешно покинул усыпанные сладкими ягодами заросли, стоило упырю оказаться неподалеку. Птицелов слегка запыхался, стараясь поспеть за проводником, но был рад радехонек. С таким спутником нигде не пропадешь. Но вот они перемахнули через кювет и выбрались на дорогу.
— Застава там! — Упырь приподнял могучую лапу и показал направление. — Ступай.
— Как тебя зовут? — спросил Птицелов. — У тебя есть имя?
— У последнего щенка есть имя, — отозвался упырь. — Назови сначала себя.
— Меня зовут Птицеловом.
Упырь фыркнул, помотал лобастой башкой, как будто его опять разбирал смех.
— Зови меня Псоем из клана Итрчей, — сдавленным голосом произнес он. — Это мое почти настоящее имя.
— Хорошо, Псой, — сказал Птицелов. — Я запомню.
— Запомни, — буркнул упырь и добавил: — Мы еще встретимся, Ловец Птиц!
И канул. Только когти шарахнули по бетону. Птицелов проводил его взглядом. Вздохнул, поддернул ремень карабина и зашагал на север.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Заставу Птицелов увидел, как только вышел из-за поворота, оставив за спиной заросли лещины и пахнущий грибами валежник.
По обе стороны от старого шоссе возвышались два неказистых здания из серого бетона: в один и в два этажа. Над двухэтажным развевался черно-желтый флаг и торчала мачта радиоантенны, а в окнах одноэтажного не хватало стекол. Чуть в отдалении трепетало на ветру полотно армейских палаток. Возле них стояла какая-то машина, скрытая под камуфляжной сеткой.
Двое часовых неторопливо выдвинулись навстречу Птицелову.
— Ружбайку давай сюда, — сказал один из них. — И торбу тоже.
Птицелов сделал так, как ему приказали.
— Сам кто будешь? — спросил второй. — Из фермеров?
…Вся прежняя жизнь Птицелова проходила среди мутантов. С рождения он привык видеть рядом с собой изуродованных созданий. Мать с неестественно длинными руками. Отец, который умел дышать под водой. Кузнец Скибу — из его левой лопатки росла недоразвитая ручка Дурачок Пишту с четырьмя глазами, одни из которых — на затылке. Пакуша со свиным рылом вместо носа. Добрый, но страшный, как божий гнев, друган Бошку. Лия — очень тонкая и очень красивая в нечеловеческой своей красоте.
Раньше северян Птицелову доводилось видеть все больше издалека и то — сквозь прицел. Пошли как-то с Бошку и Хлебопеком на оленя и едва не наскочили на каких-то очень важных дядек в сопровождении взвода черноберетников. «Дядьки» установили в лесу железные ящики со стеклышками, а потом удалились, оглядываясь украдкой, как недоросли, что затеяли шкоду. Явно замышляли недоброе. И против кого? Против мутантов ведь… Других на той стороне Голубой Змеи — раз-два и обчелся. Птицелов, Бошку и Хлебопек тогда вдребезги разломали эти ящики да помочились на них. В поселок вернулись очень довольные собою. Хотя и без добычи.
Похожий на грязного борова дезертир — не в счет. Он был уродливее и грязнее самого чудовищного мутанта: гнилая изнутри коряга, не человек.
А здесь — двое парней. Рослые, с правильными чертами лица и пропорциональным телосложением. Внезапно Птицелову показалось, что он видит перед собой живые статуи титанов из Публичной библиотеки.
Неужели эти красивые люди расстреливали безоружных мутантов? Из огнеметов — по хижинам, из автоматов — по мутантам, что ополоумели от ужаса! А потом — контрольные для тех, кто еще дышал…
Внезапно Птицелов почувствовал к ним — краснощеким и упитанным — жгучую ненависть. Он прищурил левый глаз, поглядел на одного солдата, прищурил правый — зыркнул на другого. Сзади за поясом у него оставался верный тесак. Лезвие как будто ожило, налилось нестерпимым жаром — так просилось оно наружу.
— Язык проглотил?
Что ж, теперь придется обвыкаться. Выбирать нужно, брат-мутант. Что важнее — отыскать и попытаться вывести на чистую воду пришельцев или мстить каждому встречному солдату?
Когда-то он помогал матери ухаживать за свиньями. И огородничал по мере сил — вплоть до дня похищения Лии. Поэтому с какой-то стороны он был фермером. Пожалуй, тут никому врать не нужно.
— Фермер… — выдохнул он.
— Имя?
— Птицелов, сын Сома, — проговорил с вызовом.
Солдаты заулыбались так, словно услышали скабрезную шуточку.
— Чего-чего?
Птицелов повторил.
— А человеческое имя у тебя есть?
Помотал головой. Поглядел вопросительно: мол, долго ли соображать будете?
Солдаты сразу поскучнели.
— Как это нет нормального имени? Не положено так! Это только у мутантов, массаракш, нет имен. Давай, парень, не мели чушь. На границе шутки шутить себе во вред только.
— Я и есть мутант. Не признали, что ли? Из долины Голубой Змеи! — Птицелов развел руки в сторону: мол, полюбуйтесь, если не видели. — Иду на поселение. Хочу поближе к людям перебраться. Потому как право имею! — позволил он на последней фразе нахальную нотку.
Солдаты переглянулись.
— Мутант? — переспросили Птицелова. — А ты ничего не путаешь? Не слишком-то ты и похож…
— Как я могу?..
— Ну вот… Притащился на наши головы! Из-за тебя на карантине куковать придется! Не заразный хоть? Нет? Язв нету?
Птицелов опять помотал головой.
— Ну пошли тогда! Раз на поселение, массаракш… — бурчали солдаты. — Прутся всякие, и всем — на поселение, массаракш! Слушай, а ты точно мутант?
— Точно, точно.
Сначала его привели к двухэтажному зданию. Им навстречу вышел третий солдат, был он чуть старше сопровождающих Птицелова и держался на порядок увереннее. Солдаты обращались к нему «господин капрал». В нескольких словах да в пяти-шести «массаракшах» они передали суть разговора с Птицеловом. В это же время в окно выглянул усатый человек в мундире с офицерской шнуровкой. Он приоткрыл раму, вопросительно поднял седые брови.
— Разрешите доложить, господин штабс-ротмистр! — обратился к нему капрал. Получив в ответ холодный кивок, он продолжил: — При пересечении государственной границы задержан мутант! Идет из долины Голубой Змеи. Называет себя Птицеловом. Говорит, что направляется на поселение, поближе к людям. С собой имел армейский карабин системы «варинару» и вещмешок с личными вещами.
Офицер смерил Птицелова презрительным взглядом.
— Зарегистрировать и сдать в санобработку! — распорядился он, а затем добавил с издевкой: — Гляди, не нахватайся от него вшей, капрал!
— Так точно, господин штабс-ротмистр!
Часовых сменили, солдаты отправились к одной из палаток, а капрал завел Птицелова внутрь одноэтажного здания.
Перед тем как перешагнуть порог, Птицелов поглядел на лес, на пасмурное небо. Дураком он не был, и солдатам не доверял ни на грош. Боязно ему было идти в застенок послушным телком, но другого выбора, похоже, не оставалось.
— Шагай, массаракш!
…На такие «хоромы» — со старой побелкой на потолке и облупившейся краской на стенах — он и в развалинах мутантов насмотрелся. Птицелова удивило, что нормальные люди живут и работают в таких же нищенских условиях. Впрочем, удивило несильно, потому как понимал, что здесь, в самой глухой из всех глухих окраин, дворцов ему не увидеть.