— Но почему ущерб, Вобертон? — наконец вымолвил он.
— Вам не нравится это слово, сэр?
— Следует сознаться, оно мне кажется несколько неподходящим. Наверное, я совсем не утратил понятливость.
— Уверяю, что нет, милорд.
— Разве? Но за шесть лет человек может измениться, Вобертон! Как поживает мистер Карстерс, надеюсь, хорошо?
— Думаю, да, сэр, — и он нахмурился, видя, что собеседник переменил тему.
— А леди Лавиния?
— О, да!.. — мистер Вобертон окинул Карстерса испытующим взором. Милорд заметил это и в глазах его затанцевали плутовские огоньки.
— Рад слышать. Пожалуйста, передайте мой привет мистеру Карстерсу и скажите: пусть распоряжается Уинчемом, как находит нужным.
— Но, сэр! Мастер Джек! Умоляю вас! — вырвалось у адвоката и он вскочил и возбужденно забегал по комнате, заламывая руки, с самым удрученным выражением лица.
Милорд так и застыл в кресле. С тревогой наблюдал он за поведением собеседника, однако голос его, когда он заговорил, был ровен и холоден.
— Итак, сэр?
Мистер Вобертон развернулся, подошел к камину, сердито взирая на преувеличенно спокойного графа, и, сделав усилие, взял себя в руки.
— Мастер Джек… пожалуй, будет лучше сказать вам то, о чем вы и так догадываетесь. Я все знаю.
Милорд высокомерно приподнял бровь.
— Знаете что, мистер Вобертон?
— Что вы невиновны.
— В чем же, мистер Вобертон?
— В мошенничестве за карточным столом, вот в чем, сэр.
Милорд несколько расслабился и смахнул с рукава камзола невидимую пылинку.
— Сожалею, но вынужден разочаровать вас, мистер Вобертон…
— Милорд, не обманывайте меня, умоляю! Вы ведь мне доверяете, верно?
— Разумеется, сэр.
— Тогда не надо притворяться. Нет-нет, и смотреть на меня так сердито тоже не надо! Я же знаю вас с пеленок, и мастера Дика тоже, знаю как облупленных. И знаю, что вы вовсе не жульничали, ни там, у полковника Дэарса, ни где-либо еще. Готов поклясться чем угодно, что когда я увидел, какое лицо было у мастера Дика, так тут же сообразил, что это он играл нечестно, а вы взяли на себя его вину…
— Нет!
— Мне лучше знать. А ну-ка, мастер Джек, посмотрите-ка мне в глаза и только посмейте отрицать! Ну, что? Не можете, правда?
Милорд не произносил ни слова.
Вобертон со вздохом опустился на диван. Лицо его раскраснелось, глаза сверкали, но говорил он спокойно.
— Ну, разумеется, не можете. Вы же ни разу в жизни не солгали… Не бойтесь, я вас не выдам. Все эти годы молчал ради благополучия милорда и не заговорю до тех пор, пока вы мне не позволите.
— Чему никогда не бывать.
— Мастер Джек, ну подумайте хорошенько, я вас умоляю! Теперь, когда старый милорд умер…
— Это не имеет значения.
— Не имеет? Но разве вы пошли на это не ради него? Разве не потому, что знали, как он любил мастера Дика?
— Нет.
— Тогда, наверное, леди Лавиния…
— Нет.
— Но…
Милорд грустно улыбнулся.
— Ах Вобертон, Вобертон! А еще клялись, что знаете нас вдоль и поперек! Ради кого же еще, как не его самого?
— Этого я и боялся! — адвокат беспомощно всплеснул ручками. — Значит, вы не вернетесь?
— Нет, Вобертон, не вернусь. Дик вполне справится с моей частью именья. Я же остаюсь на большой дороге.
Вобертон предпринял последнюю попытку.
— Милорд! — в отчаянии воскликнул он. — Только подумайте, каким позором покроется ваше имя, когда вас схватят!
Глаза милорда сверкнули.
— Мистер Вобертон, я просто не могу допустить, чтобы вы смотрели на вещи столь мрачно! Известно ли вам, что я даже ни разу не задумывался об этой столь неприятной перспективе? Уверяю, я рожден вовсе не для того, чтоб быть повешенным.
Адвокат хотел было что-то ответить, но помешало появление слуги, который внес уставленный блюдами поднос, положив тем самым конец беседе, принявшей столь приватный оборот. Он расставил тарелки на столе, зажег свечи и придвинул два стула.
— Обед подан, сэр! — объявил он.
Милорд кивнул и молча указал на окна. Слуга подошел и задернул плотные шторы.
Затем милорд обернулся к мистеру Вобертону.
— Чего желаете, сэр? Бургундское или кларет, или же предпочитаете белое сухое?
Вобертон сделал выбор в пользу кларета.
— Кларет, Джим, — приказал Карстерс и поднялся из кресла. — Полагаю, поездка разожгла у вас аппетит, Вобертон. Сказать по правде, этот Чэдбер смертельно обидится, если мы не воздадим должное его каплунам.
— Постараюсь пощадить его чувства, — ответил адвокат, подмигнув милорду, и уселся за столом.
— Каковы бы ни были недостатки мистера Чэдбера, но повар у него работает отменный.
И мистер Вобертон действительно отдал должное обеду, начав с жирной утки и не пропустив затем ни одного из блюд, составлявших угощение.
Когда, наконец, со стола убрали, и слуга удалился, оставив собеседникам графинчик портера, Вобертон вознамерился было вернуть беседу в прежнее русло. Но милорд не поддержал его в этом стремлении и вскоре он, к собственному удивлению, обнаружил, что обсуждает последний бунт сторонников претендентов на трон. Тут его осенило.
— Ходят слухи, что вы были с принцем, сэр.
Карстерс настолько изумился, что поставил стакан на стол.
— Я?!
— Да, сэр. Уж не знаю, откуда пошли эти слухи, но до Уинчема докатились. Милорд, конечно, все отрицал, но мне кажется, мистер Ричард поверил, хоть и с трудом.
— Надеюсь, что нет. Да и к чему мне связываться с бунтовщиком, скажите на милость?
Мистер Вобертон нахмурился.
— Бунтовщиком, сэр?
— Бунтовщиком, мистер Вобертон. Я служил под началом его величества.
— Но Карстерсы всегда были тори, мастер Джек, преданными своему истинному королю.
— Мой дорогой Вобертон, лично я ничего Стюартам не должен. Я родился во времена первого правления короля Георга и заявляю, что всегда был самым добропорядочным виги.
Вобертон недоуменно покачал головой.
— Да и в семье Уинчемов сроду ни одного виги не было.
— Вы надеетесь, что так всегда и не будет? А Дик? Он что, предан претенденту?
— Мне кажется, мистер Ричард политикой не интересуется.
Карстерс иронически приподнял бровь и промолчал.
Через минуту-другую мистер Вобертон откашлялся.
— Я… э-э… полагаю, сэр, вы не имеете пока намерения… оставить вашу э-э… профессию?
Милорд не удержался от смеха.
— Бог ты мой, Вобертон! Да ведь я только начал!
— Только… Но всего год назад мистер Ричард…
— Я его остановил? Да, но говоря по правде, сэр, я с тех пор не слишком преуспел в этом своем звании.
— Так вы, сэр… э-э… не слишком знамениты в этом смысле?
— О, Господи, нет конечно! Знаменит, надо же! Сознайтесь, Вобертон, вы представляли меня этакой трагической фигурой, верно? Нечто вроде «Джентльмена Гарри», а?
Вобертон залился краской.
— Я… э-э… видите ли, сэр… я просто любопытствовал.
— Обещаю, что не разочарую вас. Сомневаюсь, чтоб обо мне слышали на Боу-стрит. Да и, говоря по правде, занятие это не слишком соответствует моей натуре.
— Тогда почему, милорд, вы его не бросите?
— Нужно же хоть чем-то оправдать свои скитания по стране! — взмолился Джек. — Я не могу сидеть без дела.
— Но кто, вернее, что вынуждает вас… э-э… грабить, милорд?
Карстерс вопросительно вскинул брови.
— Вынуждает? Ах, я понял, что вы имеете в виду. Нет, Вобертон, я ни в чем не испытываю нужды, по крайней мере, пока. Было время… но теперь это в прошлом. Я граблю ради развлечения.
Вобертон пристально уставился на него через стол.
— Удивлен, милорд, что вы, Карстерс, находите это… занимательным.
Какое-то время Джон молчал, а когда наконец заговорил, в голосе звучала обычно несвойственная ему горечь.
— Надо сказать, мистер Вобертон, что сей мир обошелся со мной не настолько благосклонно, чтоб я испытывал угрызения совести. Чтоб успокоить вас, могу сказать, что грабил я крайне редко. Вы тут намекнули, какое может ожидать меня будущее, на виселице в Тайберне. Так вот, думаю, опасения ваши напрасны.
— Я… э-э… должен признаться, вы действительно успокоили меня, милорд, — пробормотал адвокат и замолк, не в силах подобрать нужных слов. Затем, после долгой паузы, извлек пергаментный свиток и развернул его перед графом, бормоча извиняющимся тоном: — Дело прежде всего, милорд!
Карстерс спустился с облаков и с нескрываемым отвращением уставился на бумаги. Лениво наполнил свой стакан, затем — своего компаньона. Испустил грустный вздох, а потом, заметив выражение глаз Вобертона, рассмеялся и вскрыл сургучную печать.
— Воля ваша, сэр, к делу так к делу!
Мистер Вобертон переночевал в «Чекерс» и отправился в Уинчем на следующий день, двухчасовой почтовой каретой. Весь вечер он играл с милордом в пике и экарте, а затем улегся спать, так и не изыскав возможности завершить свою миссию. Едва он пытался перевести разговор в желанное ему русло, как его тут же мягко и одновременно решительно возвращали на прежние более невинные темы и он с удивлением обнаруживал, что свернуть с этой колеи никак не удастся. Милорд был необычайно занятным и веселым собеседником, но обсуждать «дело» категорически не хотел. Он развлекал адвоката скабрезными анекдотами и рассказами о своих заграничных приключениях, но ни разу не позволил Вобертону заговорить о его доме или брате.
Адвокат удалился на покой, отчасти утешенный бодрым состоянием духа Карстерса, отчасти удрученный тем, что не удалось уговорить его вернуться в Уинчем.
Наутро он поднялся только где-то около двенадцати, однако все равно раньше, чем милорд. Завтрак подали в ту же обшитую дубовыми панелями гостиную.
Милорд вошел в комнату своей обычной, немного ленивой и одновременно целеустремленной походкой и изящно расшаркался перед мистером Вобертоном, а затем повел его смотреть свою кобылу Дженни, которой необыкновенно гордился. Ко времени, когда они вернулись в дом, завтрак был уже сервирован и мистер Вобертон со всей отчетливостью осознал, что времени на то, чтобы уговорить милорда, у него в обрез.
Слуга милорда беспрерывно сновал по комнате, обслуживая их, пока, наконец, хозяин не попросил его заняться саквояжем адвоката. Когда дверь за ним затворилась, Карстерс откинулся на спинку кресла и взглянул на своего компаньона с довольно пасмурной улыбкой.
— Знаю, вы хотите уговорить меня, мистер Вобертон, и я, разумеется, готов выслушать вас. Однако поверьте, будет гораздо лучше, если мы вообще не станем затрагивать эту тему.
Вобертон уловил в его голосе твердую решимость и проявил мудрость, решив не использовать этот последний шанс.
— Понимаю, насколько это болезненно, милорд, и не буду настаивать. Но заклинаю, подумайте еще раз, хорошенько!
Озабоченность, отразившаяся при этом на его лице, растрогала милорда.
— Вы слишком добры ко мне, Ворбертон, клянусь Богом! Могу сказать только одно: я ценю и вашу доброту и ваше долготерпение. Надеюсь, вы простите мое упрямство. Верьте, я действительно признателен вам.
— Я был бы счастлив сделать для вас больше, мастер Джек! — пробормотал Вобертон, встревоженный грустными нотками в голосе своего любимца. Но время их истекло: карета уже ждала, саквояж был упакован. Ему только и оставалось, что крепче пожать руку своему милорду и попрощаться с ним. Затем он поспешно влез в карету и дверца за ним захлопнулась.
Милорд отвесил вслед карете поклон и какое-то время наблюдал, как громоздкий экипаж катил по улице. Затем, подавив вздох, развернулся и зашагал к конюшням. Слуга увидел его и заспешил навстречу.
— Кобылу, сэр?
— Как скажешь, Джим. Кобылу. Через час.
Он повернулся и отправился было назад.
— Сэр, ваша милость!
Карстерс обернулся.
— Да?
— Они тут кругом рыскают. Так что, уж будьте поосмотрительней.
— Они вечно рыскают, Джим. Ладно, в любом случае, спасибо.
— А вы… э-э… не возьмете меня с собой, а, сэр? — тон был умоляющим.
— С собой? Тебя? Господи, нет! К чему это навлекать на тебя опасность? К тому же ты сослужишь куда лучшую службу, оставшись здесь и выполняя мои распоряжения.
Слуга отступил.
— Да, сэр, но…
— Никаких «но», Джим.
— Только обещайте, сэр, что будете осторожны.
— Я вообще самый осторожный из людей на свете, — и с этими словами граф направился к дому.
Через час он превратился в другого человека. Исчезли кольцо с изумрудом и модная тросточка; да и лениво-пресыщенная манера держаться тоже куда-то подевалась и на смену ей явились резкость и деловитость в каждом движении и жесте. Он был одет для верховой езды — сюртук из буйволовой кожи, кожаные бриджи и высокие блестящие сапоги. Вместо сооружения из напудренных локонов на голове появился скромный каштановый парик, а поверх него — изящно сдвинутая набекрень черная треуголка.
Он стоял на опустевшем крыльце, наблюдая, как Джим привязывает багаж к седлу, и время от времени отдавал короткие распоряжения. Появился мистер Чэдбер и поднес «на посошок». Карстерс выпил и вернул хозяину бокал со словами благодарности и золотой гинеей на дне.
Кто-то позвал Чэдбера из дома и он, низко поклонившись и пробормотав слова извинения, исчез.
Джим окинул седло и подпругу последним взглядом и, оставив кобылу на дороге, подошел к хозяину и протянул перчатки и хлыст.
Карстерс молча взял их и принялся похлопывать хлыстом по голенищу сапога, задумчиво поглядывая при этом на слугу.
— Найдешь карету, как обычно, — сказал он наконец, — и отвезешь мой багаж… — тут он сделал паузу и нахмурился, — в Льюис. Снимешь номер в «Уайт-Харт» и закажешь обед. Я надену абрикосовое и… си…
— Синие, сэр? — вопросил Джим, так и горя желанием помочь.
В уголках глаз его хозяина появились веселые морщинки.
— А ты, однако, юморист, Солтер! Абрикосы с кремом!.. Кремовое! Да, это мысль, именно кремовое. Ну, ладно, все… Дженни!
Кобыла повернула голову и тоненько заржала. Он направился к ней.
— Дженни, хорошая девочка! — легко вскочив в седло, он похлопал ее по глянцевой шее. Затем, склонившись, снова заговорил с Солтером, который стоял рядом, держась за подпругу. — Плащ?
— У вас за спиной, сэр.
— Парик?
— Да, сэр.
— Пистолеты?
— Как новенькие, сэр.
— Хорошо. Буду в Льюисе к обеду. Если повезет.
— Да, сэр. Только… Вы обещаете, что будете осторожны? — с тревогой спросил слуга.
— Я ведь уже говорил, — он выпрямился в седле, тронул кобылу каблуком и, бегло улыбнувшись и кивнув слуге, ускакал.
Глава 2
МИЛОРД В «УАЙТ-ХАРТ»
«Сэр Энтони Ферндейл» сидел за туалетным столиком у себя в номере в гостинице «Уайт-Харт» и лениво полировал ногти… Через спинку стула был перекинут роскошный шелковый халат, а за его спиной хлопотал Джим, расчесывая парик и приводя в порядок камзол и жилет, которые собирался надеть его хозяин.
Карстерс отложил пилочку для ногтей, зевнул и откинулся назад — стройная грациозная фигура в батистовой сорочке и шелковых панталонах. Какое-то время он изучал в зеркале свой галстук, затем поднес к нему руку. Солтер затаил дыхание. Рука осторожно переместила булавку, усыпанную бриллиантами и изумрудами, левее и снова бессильно повисла вдоль тела. Солтер испустил вздох облегчения, отчего его хозяин перевел взгляд в зеркале на него.
— Все в порядке, Джим?
— Так точно, сэр.
— У меня тоже. Вообще все прошло на удивление гладко. У этих птичек боевого запала, что у воробьев. В карете их было двое — один хвастливый шельмец, купец какой-то, другой — его клерк. Бог ты мой! Клянусь Господом, Джим, мне его стало жалко, этого бедолагу! — он замолк и опустил руку на баночку с румянами.
Солтера, похоже, заинтересовала эта история.
— Да, — кивнул Карстерс, — от души жаль. Толстяк наверняка выместил на нем потом свою злобу. Он даже при мне порывался винить его во всем, грязный трус! Да, Джим, ты прав, он мне очень не понравился, этот мистер Фадби. А потому, — простодушно добавил он, — пришлось лишить его шкатулки с наличными и еще двухсот гиней. Подарок бедному городу Льюису.