Хозяин сбил шашки. Приказчики поднялись с местов и стали прощаться.
— Да в «Аркадию» у меня не сметь заезжать! — говорил хозяин. — Узнаю завтра от кого-нибудь, что видели вас там, то так уж и ждите, что завтра вам по шее.
— Слушаем-с… — отвечали приказчики и пятились к калитке.
— Кухарку спрошу завтра, в котором часу домой явились. Поняли?
— Поняли-с.
Приказчики юркнули за калитку.[17]
ЗЕМЛЯК
Дворник Калистрат Григорьев только что разнес по жильцам дрова, пришел в дворницкую, сбросил с плеч соломенный тюфячок и хотел завалиться на койку, чтобы поразмять спину, как дверь дворницкой отворилась и на пороге показался корявый и тщедушный мужичонко в заплатанном полушубке, в стоптанных валенках и с котомкой за спиной.
— Калистрата Григорьева бы мне… — начал он робко и, увидав дворника, воскликнул: — Калистрат Григорьич! Да ты это сам и есть!
— Господи, боже мой! Дядя Анисим! Какими судьбами! — удивленно раскрыл глаза дворник. — Когда приехал?
— Да вот сейчас прямо с чугунки.
— Зачем это тебя сюда принесло?
— Ох, уж и не говори! — махнул рукой мужик. — На заработки сюда приехал.
— Какие теперь зимой здесь, в Питере, заработки! До Благовещенья дня никаких тут у нас нет заработков. Кто и жил-то в Питере, так и тот теперь мается.
— Что делать, друг милый, очень уж нас в деревне-то подкосило. То есть так подкосило, так подкосило, что и сказать невозможно.
— Ну, а здесь еще больше подкосит. Один приехал или с бабой?
— Бабу в Москву на заработки отправил.
— Вот дела-то! — развел руками дворник. — Ну, разоблакайся, снимай котомку, присаживайся, коли так.
Мужик, кряхтя и охая, стал снимать котомку.
— Ты пристать-то где нее думаешь? — спрашивал дворник.
— Да где пристать! Никого у меня в Питере нету… Будь другом-благодетелем, призри до места. Мне где-нибудь, я хоть в баньке какой ни на есть старенькой на ночлег приткнусь. Так, на задворках где-нибудь.
— Какие в Питере баньки! Ты никак угорел! Нет уж, видно, надо будет старшего попросить, чтобы дозволил тебе вот здесь у нас в дворницкой переночевать.
— Будь другом-благодетелем! Денег всего двугривенный да трешник осталось. Ну, как тут с эдакими деньгами?..
— Да, брат, с двадцатью тремя копейками в Питере немного напляшешь. С чего ж вы это из деревни-то с женой потянулись?
— С голодухи, друг любезный, с голодухи. Очень уж туго нам пришлось. Матушку старушку к дьячку из хлебов в пестуньи к детям поместил, а старик в земской больнице лежать остался. Не знаю уж, и выживет ли… Нутро у него попорчено. Уезжал я, так заходил к нему… Лежит и ничего не понимает.
— Что ж у вас, хлеба не хватило, что ли?
— Где хватит! У нас хлеба и до Покрова не хватило. Работали тут на кабатчика, на Митрия Николаича, а перед Филипповками лошадь пала. Что тут станешь делать! Продали корову, начали на коровьи деньги питаться, что было — проели, а работы никакой… Бились, бились… Эх!
— Дмитрий-то Николаев здоров ли? — спросил дворник.
— Это кабатчик-то? Что ему делается? В гору лезет, разбогател страсть! Нониче старостой церковным у Рождества. Вот озимь ему продали и приехали сюда, — рассказывал мужик.
— Дети-то у тебя где?
— Дети-то? Да старшенького брат взял из жалости, дочку помещица Марья Кузьминишна у себя из жалости приютила…
— Ну, а еще-то? Ведь еще были дети?
— А двух младшеньких тут около Крещеньева дня бог прибрал… померли. По всей округе ребятишки-то мерли, и наши померли. Захватило, это, горло у них, понесли к фельдшеру… Одного-то донесли, а другой так на дороге и помер. Мальчика вот жалко… Уж такой был мальчик хороший да занятный… Принесли, это, его к фельдшеру, а фельдшер и говорит: «Несите, говорит, его обратно домой и кладите под образа, все равно, говорит, умрет».
— Похоронили, стало быть?
— Похоронили… Да что! Ангельские души… прямо в рай… Хорошо, что хоть матери-то руки развязали, а то куда бы она с ними? Вон кума Марья Тимофеевна Кузнечиха с ребенком на груди, так как мается — страсть. Пошла бы тоже куда-нибудь на заработки, а с ребенком не берут, — ну, ходит кругом да окрест да Христовым именем кусочки собирает.
— Кузнечиха… Да ведь у ней муж есть?
— Есть. Да где его сыщешь? Ушел, непутевый, на заработки в Москву, писем не отписывает, денег не присылает. Билась-билась баба, сначала у учителя стряпушенчала, потом Василий Герасимов, лавочник, из хлебов ее держал, а потом взял да и согнал от себя, так эдак около Спиридона Поворота… Что тут делать? Ну, и пошла побираться.
— Василий Герасимов-то как живет?
— Живет отлично. Он теперича первостатейному купцу не уступит. Дом новый под себя выстроил, шарманку завел.
— И все у крестьян лен скупает?
— Все скупает. И лен скупает, и шкуры скупает, и хлеб скупает. Все у него теперь в кабале. Помещики, которые остались, так и тех закабалил. Вот после поста дочь в город замуж выдавать хочет. Поп ему наш жениха высватал.
— Старик Петр Михайлов у вас жив ли?
— Это кривой-то, что пчелами хвастал?
— Ну, вот, вот…
— По осени в реке утонул. Разбило тут у нас барку с лесом. Начал он лес ловить, да и утонул.
— Царство ему небесное! Тетка Аграфена жива ли?
— Жива-то жива, да что — лучше и не жить! На Михайлов день дотла погорела, три скотины у ней сгорели, а теперь по миру за кусочками пошла.
— Эки дела-то у вас в деревне! — вздохнул дворник.
— Ох, уж и не говори! Кажись, к весне полдеревни сюда в Питер придет. Все сбираются, всем нутро подвело… Приюти ты меня, желанный, пока до заработки-то у себя.
— Да уж что делать! Делать нечего, оставайся покуда. Надо вот только будет старшему сказать! Паспорт у тебя с собой ли?
— С собой, с собой… Как возможно без паспорта.
— Ну, пойдем в трактир. Надо тебя с дороги чаем попоить. Там и потолкуем, — сказал дворник и повел земляка в трактир.[18]
КОММЕНТАРИИ
При отборе произведений для настоящего издания в него прежде всего были включены произведения, в той или иной степени одобренные А. П. Чеховым. Публикуются также рассказы, небольшие повести, сатирические миниатюры, которые хотя и не получили чеховских отзывов, но являются вещами характерными для творчества автора, запечатлевшими быт и нравы эпохи. Из-за ограниченного объема сборника пришлось отказаться от включения многих вполне заслуживающих того произведений, как, например, от талантливых романов М. И. Альбова «Ряса», И. Н. Потапенко «Не герой» и др.
Отбор произведений потребовал просмотра множества отдельных изданий, собраний сочинений, комплектов газет и журналов. Неизученность творчества большинства включенных в двухтомник писателей составила особую сложность для установления первой публикации отдельных произведений. В связи с этим в комментариях указываются в основном только те источники, по которым печатаются тексты. Тексты печатаются по последнему прижизненному изданию.
Краткие справки о писателях содержат сведения об их жизненном и творческом пути, оценки современной им критики, а также информацию относительно их связей с А. П. Чеховым.
Н. А. ЛЕЙКИН
Писатель и журналист Николай Александрович Лейкин родился в 1841 году в Петербурге в образованной купеческой семье. Стремление к литературным занятиям проявилось у Лейкина в ранней юности: во время учебы в Петербургском немецком реформатском училище он сочинял сценки, которые разыгрывались на ученических спектаклях. Окончив училище (1859 г.), помогал отцу в торговле, был приказчиком, пять лет прослужил в петербургском страховом обществе, после чего целиком отдался литературной деятельности.
Печататься Лейкин начал в 1860 году, опубликовав в журнале «Русский мир» стихотворение «Кольцо». В 1861 году в журнале «Петербургский вестник» появился его первый рассказ — «Гробовщик». С этого времени Лейкин выступает в периодике как автор бытовых очерков, повестей, коротких юмористических рассказов-сценок, «моментальных» зарисовок с натуры. Значительным было влияние на его творчество В. С. и Н. С. Курочкиных, в сатирическом журнале которых «Искра» он начал сотрудничать с 1863 года. Вскоре вышла его первая книга «Апраксинцы» (СПб., 1864), включавшая сцены и очерки из жизни мелкого купечества, торговавшего на Апраксином дворе в Петербурге. В 1864 году Лейкина пригласили к участию в журнале «Современник». Редакторы журнала, Салтыков-Щедрин и Некрасов, ценили в произведениях Лейкина правдивое отражение быта и нравов торгового люда, городских низов. В рецензии на двухтомное издание «Повестей, рассказов и драматических сочинений Н. А. Лейкина» (СПб., 1871) Салтыков-Щедрин писал, что его произведения дают «правильное понятие о бытовой стороне русской жизни», и рассматривал их как почти документальные свидетельства о темном «языческом мире», «нравственной и умственной Патагонии», являвшейся опорой режима. Салтыков-Щедрин отметил, что среда, о которой пишет Лейкин, «схвачена очень живо и ясно» [19].
Лейкин был одним из самых плодовитых российских беллетристов, пытавшимся обнять в своем творчестве самые разнообразные стороны русского быта. Он, по подсчетам его биографа, написал 36 романов и повестей, 11 пьес, выпустил 70 книг [20]. Но основное место в творчестве Лейкина занимают короткие рассказы-сценки, которых он написал около семи тысяч (эта цифра, по свидетельству Н. К. Михайловского, фигурировала в печати в дни тридцатилетнего литературного юбилея Лейкина). Именно этот жанр создал ему громадную читательскую аудиторию в простонародной, мещанской, торгово-ремесленной среде. Эта связь писателя с «определенным кругом читателей» была отмечена и в критике [21]. С начала 80-х годов рассказы Лейкина все более отчетливо приобретают черты бытовой сатиры, добродушного юмора, комического изображения разных сторон купеческой и мещанской жизни. Манера эта, в сущности, и определила облик петербургского юмористического журнала «Осколки», редактором-издателем которого Лейкин был в 1882–1905 годах. В то же время следует сказать, что «Осколки» были наиболее либеральным из юмористических журналов 80-х годов. В некоторых его публикациях и карикатурах звучали острые критические ноты, в особенности в материалах, авторами которых являлись бывшие сотрудники «Искры» Л. И. Пальмин и Л. Н. Трефолев. Журнал немало терпел от цензуры.
Своеобразной школой короткого рассказа стали «Осколки» для молодого Чехова, которого Лейкин пригласил сотрудничать в журнале в конце 1882 года. 12 января 1883 года Чехов писал Лейкину: «Направление Вашего журнала, его внешность и уменье, с которым он ведется, привлекут к Вам, как уж и привлекли, не одного меня. За мелкие вещицы стою горой и я…» В журнале в течение пяти лет было напечатано более двухсот рассказов Чехова. Кроме того, в 1883–1885 годах он вел в «Осколках» (под псевдонимами Рувер и Улисс) обозрение «Осколки московской жизни». На этот период работы Чехова в «Осколках» приходится и особенно активная переписка его с Лейкиным. Издатель журнала считал его самым талантливым своим сотрудником. Чехов не всегда соглашался с правками и сокращениями, вносившимися Лейкиным в его рукописи. Тем не менее он писал издателю 27 декабря 1887 года: «Осколки» — моя купель, а Вы — мой крестный батька. Впоследствии сам Лейкин не без гордости вспоминал: «Антон Чехов… называл себя моим литературным крестником» [22]. В издании журнала «Осколки» вышел второй сборник Чехова — «Пестрые рассказы» (1886).
Чехов был внимательным читателем произведений Лейкина. Из его романов наиболее высокую оценку у Чехова получили «Стукин и Хрустальников»: «Это самая лучшая из всех Ваших книг» (27 мая 1886 г.), «Стукин» имеет значение серьезное и стоит многого… Вместе с тем Чехов отмечал растянутость и громоздкость романа Лейкина «Сатир и нимфа, или Похождения Трифона Ивановича и Акулины Степановны» (1887), в котором «нет ничего нового». О присланном Лейкиным сборнике рассказов «Пух и перья» (1888) он писал автору: «Именно такие рассказы мне наиболее симпатичны у Вас. В них простота, юмор, правда и мера…» (5 октября 1888 г.).
В сохранившихся дневниках Лейкина за 1892–1809 годы зафиксированы встречи и беседы с Чеховым (извлечения из дневников опубликованы: «Литературное наследство. Чехов», т. 68. М., Изд-во АН СССР, 1960).
Н. А. Лейкин умер в 1906 году в Петербурге. После Октябрьской революции его книги выходили в серии «Библиотека сатиры и юмора», выпускавшейся издательством «Земля и фабрика» (ЗиФ): «Медные лбы. Рассказы» (М.-Л., 1926), «Ради потехи. Рассказы» (М.-Л., 1927), «Шуты гороховые» (М.-Л., 1927) и др.
Примечания
1
Петипа Мариус Иванович (1819–1910) — известный танцовщик и балетмейстер.
(обратно)
2
Печатается по изданию: Н. А. Лейкин. Саврасы без узды, Юмористические рассказы. СПб., 1880.
Вспоминая «признаки желаемой книжки» (сборник «Саврасы без узды»), Чехов в письме к Лейкину так говорит о рассказе «Птица»: «В этой же книжке, кстати сказать, есть фраза, которая врезалась в мою память: „Тургеневы разные бывают“, — фраза, сказанная продавцом фотографий» (март 1883 г.)
(обратно)
3
удовольствие (от фр. plaisir).
(обратно)
4
Печатается по изданию: Н. А. Лейкин. Саврасы без узды. Юмористические рассказы. СПб., 1880.
В марте 1883 г., обратясь к Лейкину с просьбой прислать ему эту книгу, Чехов вспомнил о впечатлении, произведенном на него рассказом «После светлой заутрени»: «Особенно врезался в мою память один рассказ, где купцы с пасхальной заутрени приходят. Я захлебывался, читая его. Мне так знакомы эти ребята, опаздывающие с куличом, и хозяйская дочка, и праздничный „сам“, в сама заутреня…»
(обратно)
5
Печатается по публикации в журнале «Осколки» (1884, № 4). В первых числах февраля 1884 г. Чехов писал Лейкину об этом рассказе: «Ваши письма в предпоследнем нумере — очень хорошенькая вещь. Вообще замечу, Вам чрезвычайно удаются рассказы, в которых Вы не поскупитесь на драматический элемент».
(обратно)
6
Печатается по публикации в журнале «Осколки» (1884, № 6).
Об этом рассказе Чехов так отозвался в письме к автору: «Кустодиевский» превосходен. Горбуновский рассказ, несмотря на незатейливую, давно уже заезженную тему, хорош — форма! Форма много значит… (12–13 февраля 1884 г.).
(обратно)
7
Синица, синенькая — пятирублевая ассигнация.
(обратно)
8
Печатается по изданию: Н. А. Лейкин. Цветы лазоревые. Юмористические рассказы. СПб., 1885.
Чехов писал Лейкину 28 апреля 1885 г.: «За „Цветы лазоревые“ я уже благодарил Вас и еще раз благодарю. Прочел… В особенности поправились мне «Именины у старшего дворника».
(обратно)
9
Поярец — здесь: пьяный приставала.
(обратно)
10
Печатается по публикации в журнале «Осколки» (1886, № 42).
23 октября 1886 г. Чехов писал Лейкину: «Я послал Вам рассказ „Бука“, но, кажется, неудачный, по крайней мере гораздо худший Вашего „Праздничного“, который Вам чертовски удался. Очень хороший рассказ. Одна есть в нем фраза, портящая общий тон, это — слова городового: „в соблазн вводишь казенного человека“; чувствуется натяжка и выдуманность. Мужичонка картинен, и я себе рисую его».
(обратно)
11
Кобургский, Фердинанд I Кобургский (1861–1948) — князь Болгарский с 1887 по 1908 г. Способствовал усилению германского влияния в Болгарии.
(обратно)
12
Бисмарк Шенгаузен фон Отто (1815–1898) — рейхсканцлер Германской империи в 1871–1890 гг.
(обратно)
13
Кальноки Густав (1832–1898) — министр иностранных дел Австро-Венгрии в 1881–1895 гг. Был сторонником союза с Германией.
(обратно)
14
Шамиль (1797–1871) — руководитель освободительного движения горцев Дагестана и Чечни против царских колонизаторов, а также местных феодалов. После сдачи в плен в 1859 г. был с семьей поселен в Калуге.
(обратно)
15
Баттенберг Александр (1857–1893) — князь Болгарский в 1879–1886 гг., ставленник великих держав, глава созданного по решению Берлинского конгресса (1878) Болгарского княжества.
(обратно)
16
Печатается по публикации в «Петербургской газете» (1887, 24 сентября, № 262).
Чехов писал Лейкину 7 октября 1887 г.: «Ваш „Айвазовский“ мне так понравился, что я послал его своему домохозяину, а сей последний — любитель веселого чтения — снес его в Клиники, где и читал вслух».
(обратно)
17
Печатается по изданию: Н. А. Лейкин. Пух и перья. Рассказы. СПб., 1888.
В письме от 5 октября 1888 г. Чехов благодарил Лейкина за присылку книги «Пух и перья», в которой выделил как особенно удачный рассказ «В гостях у хозяина»: «Особенно мне поправился рассказ, где два приказчика приезжают к хозяину в гости на дачу и хозяин говорит им: „Дышите! Что ж вы не дышите?“ Отличный рассказ».