Первые битвы за Русский каганат
Сведения Бертинских анналов о народе Rhos, во главе которого стоял каган, были известны уже во времена зарождения норманнской теории. Корпус восточных источников вошел в научный оборот почти веком позже – в начале XIX столетия, после ряда переводов арабо-персидских историко-географических сочинений Средневековья на французский и немецкий языки.
Однако почти за три века исследования этого круга источников не было предложено ни одной удовлетворительной интерпретации сообщений о Русском каганате, снимающей кажущиеся внутренние противоречия источников. И трудность здесь не в самих письменных памятниках, а в вопросах идеологического и методологического плана. Известия о Русском каганате всегда рассматривались в неразрывной связи с норманнской проблемой, в рамках спора о начале Руси. Вопрос же о происхождении Древнерусского государства, как указывалось выше, был изначально политизирован, и трактовка исследователями информации основных источников об этнической принадлежности племени русь зависела, как правило,от априорного суждения о норманнской теории в целом.
Уже для основоположника норманизма, прибывшего в Россию в связи с открытием в 1726 г. Академии наук из Германии, – З. Байера (1694—1738) – известие Бертинских анналов о Русском каганате послужило одним из столпов, на которых держалась аргументация его концепции, да и остальных сторонников норманизма вплоть до современности. Для Байера важным было прежде всего соединение в одном источнике русов и Sueones, под которыми и он, и большинство других ученых понимали шведов, до Рюриковых времен. Это, по мнению основателя норманнской теории, не только доказывало существование русов-шведов в начале IX в., но и наличие у них государства, то есть того, чем они «одарили» неспособных к самостоятельному политогенезу славян в 862 г.
Байер отмечает и значение титула «кагана» – император, самодержец. Немецкого академика не смутило то обстоятельство, что автор Бертинских анналов разделяет русов и свеонов, а каганом называли правителей степных народов Юго-Восточной Европы, – он проигнорировал эти противоречия, полагая их несущественными по сравнению с упоминанием «шведов».
Работы Байера, выходившие на латинском и немецком языках, ориентировались на имевших тогда реальную власть немцев и целью их было историческое обоснование права инородцев на управление страной. Та же идеологическая установка находилась в основе и последующих норманистских изысканий.
Естественно, что подобные построения вызвали противодействие русских патриотично настроенных ученых, не желавших признавать славян неспособными к созданию государства без внешней помощи. Оппонировал Байеру первый русский историк – В. Н. Татищев, переводивший на русский язык и комментировавший его труд. Если Байер ставил знак равенства между русами и варягами и отождествлял их со скандинавами, то его противник по давней западнорусской традиции считал варягов выходцами из Балтийской Славонии, а русов – финским народом, потомками сарматов.
Согласно мнению Татищева, варяги-славяне с Балтийского побережья покорили русов, заимствовав этноним «Русь». Поэтому ученый в комментариях к сочинению Байера о варягах объяснил упоминание послов-«шведов» близким расположением финской «Руси» к Швеции. Татищев отмечает, что «недовольно сведусчие писатели» часто называли отдаленные народы именами их более известных соседей.
Уровень развития исторической науки в XVIII в. давал возможность объяснять сообщения о неизвестном государстве русов только исходя из самого известия иобщей точки зренияна происхождение Руси. И дело не только в ограниченности круга письменных источников (не были введены в научный оборот данные восточных авторов), отсутствии археологических материалов. Уже в то время было известно огромное количество источников о русах, однако систематизировать их тогда было невозможно – методы исторического исследования только начинали разрабатываться, объяснения находились на интуитивном уровне. Многие противоречия, такие как присутствие степного тюркского титула хакан у «северного» народа, не замечались.
Последователь Байера Г. Миллер полностью принял аргументацию основателя норманизма, добавив «Руотси» – финское название части Швеции (это и сейчас любимое слово норманистов). Главный оппонент Миллера, великий русский ученый М. В. Ломоносов опровергнул большинство аргументов норманистов. Жаль, что он проигнорировал известия Бертинских анналов, хотя его сармато-аланская версия происхождения Руси вполне объясняла и присутствие тюркского титула главы русов (прародиной русов-роксолан Ломоносов считал междуречье Днепра и Дона), и название Sueoni – в VIII – IX вв. он помещал русов на южном берегу Балтики, отождествляя их с варягами-славянами. Резкая и логичная во многом отповедь Ломоносова на диссертацию Миллера «О происхождении имени и народа российского» не положила конец норманизму, ибо созданная им теория оказалась не менее уязвимой: ученый считал славянами и сарматов, и роксолан, и русов. Система же доказательств Ломоносова, как и у его противников, не выходила и не могла выходить за пределы обычной логики и интуиции.
Нечто новое в споры об истоках Руси привнес еще один немец – А. Л. Шлецер, приехавший в Россию вскоре после смерти М. В. Ломоносова. Его традиционно считают третьим основоположником норманнской теории, хотя новых аргументов в ее пользу он не нашел. Автор первого труда о летописании – «Нестора», внимательно отнесшийся к византийским источникам о русах, пришел к принципиальному выводу о существованиидвух племенных объединений, называвшихся русами: одно в Северном Причерноморье (многочисленный «азиатский» народ), а другое, с первым не связанное, – скандинавская русь в Прибалтике.
Но, к сожалению, Шлецер связал сообщение Бертинских анналов со скандинавами. По его мнению, людей, называвшихся в Германии «шведами», в Константинополе, откуда прибыло посольство Феофила, именовали русами. Источниковедческие навыки Шлецера привели его к необходимости объяснения титула Chacanus. Приверженность норманизму заставила немецкого ученого интерпретировать его как скандинавское имя собственное Hakon. Таким образом, по Шлецеру, в Ингельгейм в 839 г. прибыло неизвестное скандинавское посольство, не имеющее отношения к Киевской Руси.
Точка зрения Шлецера о сообщении Бертинских анналов была безоговорочно принята Н. М. Карамзиным, начинавшим в то время писать «Историю государства Российского». Причем придворный русский «историограф» сделал шаг назад по сравнению с «Нестором»: в русах он видит только шведов, считая известие о Русском каганате одним из главных доказательств этого тезиса. Почему официозный историк сделал выбор в пользу норманнов – понятно. Русская императорская фамилия была уже более чем на три четверти немецкой. Да и неплохой идеологический ход – объявить изначальное отличие «голубой крови» – правящей верхушки от народных масс, пребывавших в начале XIX в. в крепостном рабстве.
Роковые ошибки: «скептики» и школа Венелина
События русской и европейской политической истории начала XIX в. немало изменили ситуацию и в отечественной исторической науке. Победа в войне 1812 г., освобождение Европы от Наполеона, начало освободительных славянских движений в Османской империи – все это способствовало росту русского национального самосознания (в том числе и в дворянской среде), возрождению идеи славянского единства, и как следствие – активизации исследований по общеславянской и древнерусской истории и дискуссий по ее важнейшим проблемам. Оппоненты норманнской теории стали многочисленнее, и у них появились новые аргументы.
По инициативе графа Н. П. Румянцева было образовано Общество истории и древностей российских (ОИДР), основу которого составили археографы и источниковеды. С ОИДР связано и введение в научный оборот большого количества иностранных источников. Так, в первой четверти XIX в. источниковедческая база исследователей начала Руси была пополнена принципиально новыми сведениями.
В 1822 г. выдающийся востоковед Х. Д. Френ опубликовал сопровожденную комментариями подборку арабских известий о хазарах, а годом позже выпустил на немецком языке труд о путешествии на Волгу Ибн Фадлана. Вскоре после этого в 1825 г. австрийский востоковед и дипломат Й. Хаммер-Пургшталль по заказу Н. П. Румянцева выпустил в свет в Санкт-Петербурге первый свод арабо-персидских источников о происхождении Руси с переводом на французский язык. Комментарии Френа и Хаммера носили, естественно, норманистский характер, но сами эти публикации помогли в первую очередь противникам «скандинавомании».
Выяснилось, что ряд арабо-персидских писателей раннего Средневековья также был знаком с русами, во главе которых стоял хакан. Причем восточные авторы давали весьма точную локализацию Русского каганата, правда, в своей географической системе.
Опираясь уже на эти данные, с критикой норманнской теории выступил ректор Дерптского университета Густав Эверс. Он принял идею Шлецера о существовании южных русов, связав их с хазарами и объявив единственным племенем, носившим имя русь. Эверс был практически единственным исследователем, признавшим невозможность верной интерпретации круга источников о Русском каганате при современном ему состоянии исторической науки и источниковедения. Понимая Sueoni Бертинских анналов как шведов, он писал: «Известия сии бесполезны до тех пор, пока не станет известен южный народ Rhos с хаканом во главе, которого знали бы шведы».
Южную версию происхождения Руси поддержала так называемая скептическая школа, основание которой связывают с именем профессора Московского университета М. Т. Каченовского. Собственно, школа состояла из самого профессора и нескольких его студентов, большинство из которых перестало заниматься наукой после окончания курса, а единственный талантливый – Сергей Скромненко (Строев) – трагически погиб. Несмотря на краткость существования (конец 1820 – середина 1830-х гг., в 1 840-е гг. на «скептиков» смотрели как на далекое прошлое), «скептическое направление» успело оказать отрицательное влияние на течение дискуссии по вопросу о начале государства Киевская Русь. Поверхностные изыскания Каченовского и его студентов надолго дискредитировали критическое направление русской исторической науки, отбросив отечественную историографию назад не только в вопросах летописеведения (теорию о сводном характере русских летописей удалось вернуть почти через столетие), но и по проблеме происхождения Руси. По убеждению Каченовского (кстати, грека по национальности), русский народ в IX – XIII вв. пребывал «во младенчестве», то есть в первобытной дикости. А у «младенцев» летописей и государства быть не может. Поэтому древнейшая русская летопись появилась не раньше XIV в.
Каченовского устраивала «хазарская» версия только потому, что она «противоречила» сообщениям Повести временных лет и «доказывала» ее недостоверность и позднюю датировку. Корпус восточных известий о Русском каганате привлекал – ся «скептиками» почти без намека на критику и анализ, подобно другим иностранным источникам, лишь для того, чтобы зачеркнуть Киевскую Русь какбаснословную.
После этих изысканий поиск южных русов нескандинавской этнической принадлежности и вообще «третьего пути» в решении этой проблемы надолго прекратился. Исследователи вернулись в рамки альтернативы «славяне – скандинавы».
Но 1830—1860-е гг. были особенно богаты исследованиями и дискуссиями по теме этнического происхождения русов, причем идеологической основой для них стало противопоставление славян и германцев. По мнению известного современного историка А. Г. Кузьмина, этому явлению способствовали два обстоятельства: 1) в 1832 г. в Гамбахе состоялся «национальный фестиваль» представителей германских земель, на котором главным врагом объединения Германии объявлялась Россия и славянские народы, 2) в немецкой же философии появился тезис об «исторических» и «неисторических» народах (критерий – способность к созданию государства), причем славяне попадали в категорию «неисторичских».
Поэтому большинство русских и славянских ученых выступило против норманизма; появилось целое «славянское» направление, целью которого являлось доказать древность и автохтонность славян в Европе, а также – на примере Киевской Руси – показать способность их к самостоятельному созданию государства. Основателем этого направления сами «славяне» считали М. В. Ломоносова, а наиболее сильными в научном отношении представителями были Ю. И. Венелин (Гуца), О. Бодянский, Ф. Святный, Ф. Л. Морошкин.
Эта школа сделала попытку объяснить в рамках одной концепции все известные к тому времени источники о варягах и русах, используя так называемый этимологический метод. Уже Ю. И. Венелин убедительно опроверг скандинавское происхождение варягов, считая их балтийскими славянами. Этимологию этнонима «Русь» Венелин и его последователи также считали славянской, помещая русов на южном берегу Балтики.
Известия о Русском каганате трактовались ими исходя из этой позиции. Посольство 839 г. связывалось с противостоянием балтийских славян попыткам насильственной христианизации и выходом в начале IX в. ободритов и лютичей из Франкской империи. При этом Ф. Л. Морошкин и Ф. Святной впервые отметили, что свеоны и русы в Бертинских анналах упоминаются какдва разных народа, а свеонами в IX в. немецкие хроники называют не только шведов, но другие племена, обитавшие на Балтийском побережье, верхнем Дунае и Рейне. Ю. И. Венелин также заметил, что Suenones древних авторов – это и славяне, жившие на островах Волин и Узедом. К сожалению, эти выводы, аргументированные данными франкских хроник, не использовались последующими поколениями ученых. Но очевидной слабостью балтийской локализации Русского каганата было отсутствие его связи со степным регионом. Титул хакана остался без объяснения.
Лишь Ф. Л. Морошкин признавал существование различных этносов «русь» по всей Европе от Волги и Каспия до Балтики, в том числе и в степях Причерноморья. Русов Морошкин понимал как древнее «яфетическое» племя, важной ветвью которого были славяне. Однако он не смог предъявить ни одного доказательства в пользу своей гипотезы, а попытки объяснения источников не были логичными. Например, славянское происхождение русов Бертинских анналов Морошкин доказывает, утверждая, что «каганат – название государства у дунайских, днепровских и вообще русских славян», однако русов локализует на Балтийском море.
Почему же школа Венелина канула в Лету? Ведь все знают Карамзина, многие слышали о М. П. Погодине, Д. Иловайском… А если назвать Венелина или Морошкина, то и большинство специалистов по Древней Руси недоуменно пожмут плечами.
«Славянское» направление поставило перед собой непосильную для уровня исторической науки того времени задачу – создать непротиворечивую концепцию происхождения Руси, не исключая из научного оборота ни одного известного источника. Был собран огромный, до сей поры не осмысленный материал, но разрыв между возможностями исторического исследования XIX в. и требуемой глубиной анализа этих источников был непреодолим. В результате ученые этого направления шли оттеориик источнику, что вообще нельзя признать научным. И последовал закономерный итог: уже в 1860-е гг. «школу Венелина» в исследованиях по началу Руси упоминали несколькими строчками «для историографии». А полемика 1830—1840-х гг. привела к исключению из научного оборота большей части источников, не устраивавших ни норманистов, ни антинорманистов.
Начало Руси на закате Российской империи
Главным апологетом норманнской теории с 30-х по 70-е гг. XIX в. было официальное лицо русской исторической науки – М. П. Погодин. В духе немецкой философии он отождествлял государство и монархию, поэтому все усилия ученого были направлены на доказательство скандинавского происхождения Рюриковой династии. В числе главных аргументов значилось и gentis Suenorum Бертинских анналов, титул же хакана Погодин вслед за Шлецером заменяет на «скандинавское имя Гакон», в скандинавских источниках, кстати, не встречающееся. Восточные известия Погодин не комментирует.