Собрание сочинений-1.Точка "Омега" - Ван Вогт Альфред Элтон 4 стр.


Именно в этот мрачный момент д’Орман стал анодальным центром.

Что-то похожее на пульсацию возникло в его теле. Это напоминало удар током, но без ощущения терзающего болью ожога. Это было беснующимся пламенем, беспредельно усиливавшимся, перераставшим в ликование, материализовавшимся в калейдоскоп различных форм.

Космос заметно посветлел. Стрельнула лучом Галактика. Звезды, эти еле различимые в беспредельной Вселенной точки, при взгляде на них чудовищно раздувались. Но когда он отворачивался, они снова возвращались в прежнее состояние.

Исчезали расстояния. Свертывалось все пространство, покорно повинуясь его тончайшему восприятию мира. Миллиард галактик, квадрильон планет раскрывали свои неисчислимые секреты его необычайно острому взгляду.

Прежде чем ставшее безмерным сознание выплыло из этого немыслимого погружения в бесконечность, он увидел немало такого, чему просто затруднялся дать определение. Но когда он все же сумел вернуть свои мысли на черный корабль, он с удивительной ясностью понял цель разыгрывавшейся баталии. В ней противостояли друг другу не тела, а интеллектуальные потенциалы. И победит тот корабль, чьи пассажиры сумеют лучше использовать потенциал своего корабля, чтобы раствориться в универсальной энергии.

Самопожертвование было высшей целью каждого экипажа. Составить единое целое с Великим Началом, навсегда погрузить свой дух в вечную энергию, если…

Если ЧТО?

Д’Орман чувствовал, как из самых сокровенных глубин его существа поднялась волна отторжения. И экстаз померк. Сразу же. Мгновенно. Д’Орман молниеносно осознал, что, ужаснувшись той судьбы, которую ииры рассматривали как свою наивысшую победу, он отпустил руки молодой женщины, разорвав тем самым контакт с универсальной энергией. И мрак поглотил его.

Д’Орман закрыл глаза, напряг каждый свой нерв, чтобы помешать возобновлению этого гнусного шока. Что за невероятная и дьявольская судьба! И самое ужасное состояло в том, что он лишь чудом, в самый последний момент, сумел этого избежать.

Так как ииры выиграли, им удалось достичь столь желанного для них состояния конечного растворения в мировой энергии. “Анодальное состояние, — как-то изумленно подумал он, — само по себе вещь неплохая”. Но лично он не был готов стать частью общности великих сил тьмы.

Тьмы? Его мысль замерла. В первый раз он обратил внимание на одно обстоятельство, которое в вихре волновавших его эмоций как-то от него ускользнуло. Он уже не сидел на корабле ииров. И вообще больше не существовало никакой палубы.

Было до жути темно.

Д’Орман скорчил гримасу: он увидел корабль противника. Очень высоко над ним и далеко, страшно далеко. Постепенно тот и вовсе исчез.

Итак, битва закончилась. Ну и каков же итог?

Тьма! Повсеместный мрак! Д’Орман отчетливо понял, что ииры одержали победу. Теперь они с почетом интегрировались в универсальную энергию и слились с ней в экстазе. А их платформа, когда ее пассажиры канули в вечность, вернулась к более фундаментальному энергетическому состоянию — она перестала существовать. Но что стало со звездолетом д’Ормана?

Его захлестнула волна безрассудного страха. Сначала д’Орман безуспешно рыскал взглядом одновременно по всем направлениям, упорно вглядываясь в окружавшую его темень. Все впустую. Но в ходе этих поисков ему открылась истина.

Звездолет, видимо, продолжил свой полет в тот самый момент, когда дематериализовалась платформа. Поскольку оставались включенными все его системы, корабль устремился по курсу со скоростью девяносто девять миллионов миль в секунду.

Д’Орман остался один, плавая в бескрайней межгалактической ночи.

Это и было изгнанием.

Постепенно приступы страха стихли, спрятались слоями где-то глубоко в нем. И порожденные этим ужасом мысли, пройдя гамму всевозможных оттенков, будто устав, опустились в самые далекие закоулки сознания д’Ормана.

Он с испугом подумал, что это всего лишь начало. Пока он не сойдет окончательно с ума, подобные эмоциональные и интеллектуальные всплески будут все время повторяться, но с течением времени их интенсивность спадет. И ему еще не раз вспомнится та молодая женщина.

Внезапно его мысли потекли по другому руслу. Мучимый легким подозрением, он нахмурил брови, повернул голову направо, затем налево. Наконец он увидел силуэт той самой покинутой им женщины, выделявшийся легкой тенью на звездном фоне далекой Галактики.

Взяв себя в руки, он пришел к выводу, что она находится совсем близко от него. Всего в нескольких метрах. Причем их медленно сносило друг к другу, и скоро они, повинуясь законам небесной механики, начнут вращаться друг вокруг друга по очень небольшой орбите.

И даже настолько короткой, что смогут, например, установить нодально-анодальный контакт. И тогда благодаря невероятной энергетической мощи, которая при этом выделится, д’Орман сможет выяснить, где находится сейчас его звездолет, и мигом, практически мгновенно, оказаться в нем.

И это было концом ночи, концом одиночества.

Вернувшись в звездолет, д’Орман сразу же попытался определить свое местоположение. Он остро чувствовал присутствие молодой женщины рядом с собой, но сейчас все его внимание должно было быть сосредоточенным на решении именно этой задачи. В первую очередь, вооружась терпением и прибегнув к методу проб и ошибок, следовало выяснить свои новые галактические координаты, широту и долготу гигантского небесного маяка, каким являлась звезда Антарес. Высчитав их, он легко установил ту позицию, которую занимала блистательная Мира в созвездии Кита в этот благословенный трехмиллионный год новой эры.

Но Миры на вычисленном месте не оказалось.

Пораженный д’Орман встряхнул затекшими пальцами и пожал плечами. Хорошо, тогда в качестве маяка можно использовать звезду Бетельгейзе.

Но и она не помогла. Да, имелся большой красный гигант точно таких же размеров, но на расстоянии ста трех световых лет от того положения, которое он должен был бы занимать по его расчетам. Недоставало ста трех световых лет! Но это же нелепо! Это привело бы к обратному отсчету!

Д’Орман не мог унять внутреннюю дрожь. Он нерешительно начал рассчитывать позицию Солнца, исходя из той возможности, о которой начал смутно догадываться.

Да, он совершил прыжок во времени, но не в будущее, а в прошлое. К тому же и машина времени была плохо настроена, так как, умчавшись сама дальше, она оставила его примерно в 37 000 году до новой эры.

Мысль д’Ормана замерла, как бы готовясь к новому испытанию. А существовали ли вообще люди в эту эпоху?

Он с тягостным ощущением повернулся к молодой женщине, которая сидела, поджав ноги, на полу каюты. Он сделал ей знак встать на колени. Протянул свои руки. Анодальная сила, которая должна будет при этом возникнуть, перенесет их вместе со звездолетом на Землю.

Однако д’Орман с удивлением отметил, что женщина не сделала никаких попыток приблизиться к нему. Ее темные глаза, различимые в рассеянном свете кабины его монокапсулы, смотрели на него равнодушно.

Судя по всему, она ничего не поняла. Д’Орман поднялся, подошел к ней, взял ее за руку и знаком показал, что надо встать на колени.

Она гневно вырвала свою руку. Ошеломленный, он взглянул на нее и сообразил, что женщина решила больше никогда не служить ему нодальным подспорьем. Вместо этого она подошла к нему, обняла и поцеловала его.

Он оттолкнул женщину. Затем, сам пораженный своей грубостью, ласково потрепал ее по плечу. Медленно, очень медленно он подошел к своему креслу пилота, сел в него и начал просчитывать орбиты, отклоняющее воздействие ближайших звезд, количество оставшейся в его реакторах энергии. В итоге д’Орман пришел к выводу, что ему понадобится семь месяцев, чтобы достичь Земли своим ходом. Времени предостаточно, чтобы научить молодую женщину хотя бы основам человеческой речи…

Первым четко произнесенным ею словом было его имя. В ее устах оно звучало как Идорн. Это было искажение достаточно известного ему имени, чтобы направить мысли д’Ормана в правильную колею. Теперь он знал, как следовало окрестить ее.

Когда он посадил звездолет на обширную девственную планету, покрытую зелеными лесами, она уже вполне могла изъясняться, хотя и не без трудностей. Но страстность и усердие, звучавшие в ее голосе, почти целиком скрадывали в ней черты, говорившие о ней как о существе другого мира.

Отныне в ней легко угадывалась Ева, прародительница всего человечества.

Пастораль

Лес отдыхал, купаясь в сиянии лучей далекого светила. Он, конечно, уловил появление космолета, пронзившего легкую дымку верхних слоев атмосферы. Но не покидавшая его ни на минуту настороженность к этому чуждому предмету не сразу переросла в тревогу.

Могучий и обширный, Лес раскинулся на десятки тысяч квадратных километров, опираясь на невообразимое переплетение корней и беззаботно шелестя кронами в ответ на лениво-ласковый ветерок. За его пределами, по горам и холмам, вдоль чуть ли не бесконечного морского берега тянулись другие, столь же внушительные зеленые массивы.

Лес смутно припоминал, что когда-то он спас свои владения от не совсем ему понятной угрозы. Теперь ее характер стал проясняться. Она исходила от кораблей, аналогичных тому, который спускался в эти мгновения. Память четко подсказывала, что тогда ему пришлось выдержать бой, хотя он и позабыл, каким именно образом отстоял себя.

По мере того как Лес все отчетливее осознавал приближение корабля, который уже мчался над ним в серо-красном небе, листья пошептались друг с другом о былых, неизвестно когда состоявшихся и выигранных сражениях. Вдоль сенсорных каналов лениво потекли мысли, а несущие ветви тысяч деревьев едва заметно заколыхались. Вскоре дрожь охватила все деревья. Постепенно возникал глухой шум, появилось чувство напряженности. Сначала почти незаметно, как от шаловливого бриза, прошмыгнувшего вдоль зеленой долины, затем, обретая размах и силу, ворчание переросло в трубный гул. Лес ощетинился, заходил ходуном от охватившей его враждебности, подстерегая этот корабль в небе.

Ждать пришлось недолго.

Корабль, меняя траекторию, увеличился в размерах. Сейчас, вблизи, его скорость и масса оказались значительно большими, чем предполагал первоначально Лес. Незнакомец угрожающе спланировал, затем опустился еще ниже, ничуть не заботясь о вершинах деревьев. Взвихрилась огнем молодая поросль, с хрустом ломались ветви, целые деревья были сметены, словно ничего не значащие, бесплотные и беспомощные существа. Звездолет продолжал свой спуск, продираясь сквозь стонавший и завывавший ему вслед Лес. Наконец он тяжело вдавился в почву в трех километрах от первой задетой им при посадке вершины дерева. В тянувшейся за ним сквозной просеке царил хаос разрушения, покалеченные деревья содрогались, трепеща листвой в лучах солнца. Лес внезапно вспомнил, что все это в точности повторяло уже однажды происходившее.

Он начал отсекать от себя поврежденные участки, оттянул оттуда сок и унял озноб. Позднее Лес запустит в них новые побеги для замены уничтоженного, но пока он смирился с частичной смертью. Его переполнил страх. Но страх вперемешку с гневом. Он стойко терпел этот корабль, развалившийся на порушенных деревьях, прислонившийся к той его части, которая еще не погибла. Лес чувствовал холод и жесткость стальной обшивки корабля, и его испуг, как и гнев, усилились.

По его сенсорным каналам прошелестела мысль. “Послушай, — будоражила она, — ведь я помню то время, когда прибывали чудовища, похожие на это”.

Но память не желала восстанавливаться. В состоянии напряжения и неуверенности Лес изготовился к первой атаке. Он начал обволакивать корабль.

Лес уже давно осознал свою поразительную способность быстро расти. Это случилось еще тогда, когда его размеры были намного меньше нынешних.

В те времена, в один прекрасный день, он вдруг обнаружил, что вот-вот войдет в контакт с другим, во всем подобным ему лесом. Два бурно разраставшихся лесных массива, два колосса на мощных опорах из скрученных в тугой узел корней медленно сблизились. Каждый из них был начеку, но испытывал восторженное удивление, открыв, что все это время могла существовать другая, тождественная ему форма жизни. Оба леса сошлись, коснулись друг друга и… развязали многолетнюю войну.

Во время этой продолжительной баталии жизнь в центральной части Леса практически замерла. Деревья перестали растить ветви. Соответственно уплотнились листья, растянув на более длительное время свой жизненный Цикл. Корни развивались медленно. Все свободные силы Леса были брошены на отработку средств нападения и защиты. За ночь воздвигались целые стены из деревьев. Громадные корни, ввинчиваясь в почву, прогрызали многокилометровые туннели. Продираясь сквозь скалы и залежи металлов, они создавали неприступный для агрессора барьер из живого дерева.

На поверхности растительные заслоны уплотнились до такой степени, что более чем на километр в глубину деревья стояли почти впритык друг к другу.

На этом великая битва завершилась. Оба леса признали неодолимость возведенных ими препятствий.

Позднее Лес вынудил к подобному же статус-кво второй массив, наступавший на него с другой стороны.

Вскоре эти границы стали для него столь же естественными, как и безбрежное море на юге или ледяной холод, круглый год царивший на заснеженных вершинах гор.

Руководствуясь навыками борьбы с соседями, Лес сосредоточил теперь всю свою энергию на корабле.

Деревья прорастали со скоростью одного метра в минуту. Вьющиеся растения карабкались по ним и захлестывали космолет сверху. Поток буйной растительности вскоре обежал металлические стенки и сомкнулся с деревьями на противоположной стороне. Корни глубоко зарылись в землю и закрепились в скалистой породе, более прочной, чем любой из когда-либо создававшихся кораблей. Стволы утолщи-лись, а лианы превратились во внушительные канаты.

С наступлением сумерек этого первого дня корабль оказался погребенным под тысячами тонн настолько густой растительности, что под ней было невозможно ничего различить.

Для Леса настало время переходить к финальной части операции по его уничтожению.

Как только вступила в свои права ночь, микроскопические корешки принялись ощупывать корпус звездолета. В своей начальной стадии их диаметр не превышал и двух дюжин атомов. Посему такие крепкие на вид стенки были для них практически прозрачными. Они без труда проникали даже сквозь самую закаленную сталь.

И в этот момент корабль отреагировал. Его металлический корпус стал разогреваться, постепенно раскалившись докрасна. Большего и не потребовалось. Скорчившись, погибли микроскопические корешки. Медленнее, но все же сгорели по мере продвижения иссушающего жара более толстые корни, вплотную примыкавшие к обшивке.

Вакханалия разыгралась и над землей. Космолет изрыгнул пламя из сотни открывшихся в его броне отверстий. Сначала полыхнули лианы, затем занялись деревья. Это не было неконтролируемой вспышкой или разгулом стихии огня, неотвратимо и неуемно перебрасывавшегося с дерева на дерево. Лес уже давно научился тушить пожары от молний или самовозгорания. Для этого нужно было всего лишь послать к пораженным пожаром участкам побольше соку. Чем зеленее было дерево, чем больше его пропитывал сок, тем труднее было устоять и разгуляться пламени.

Лес не смог сразу вспомнить, что когда-то уже имел дело с такого рода огнем, который мог вот так стремительно прорываться сквозь шеренги деревьев, несмотря на то что те буквально исходили капающим из трещин коры соком. Но извергавшийся огонь был именно таким, необычным. Это было не только пламя, но и поток энергии. Оно поддерживало себя не тем, что пожирало деревья, а питалось таившейся в нем самом силой. В конце концов констатация этого факта восстановила Лесу его память. Обостренно и безошибочно он вспомнил о своих действиях в прошлом, позволивших освободить себя и планету от корабля, подобного этому.

Назад Дальше