Напротив, Брайан Джонс чувствовал себя в Монтерее совершенно в своей тарелке среди двухсот тысяч поклонников рок-музыки. Есть фотография, на которой он заснят вместе с Хендриксом: они идут… нет, они величественно шествуют среди непосвященных — два героя, два рыцаря карнавала, в ослепительном блеске немыслимых доспехов: Брайан одет в светлый средневековый кафтан, Джими — в гусарский мундир времен войны Севера и Юга…
Вернувшись в Лондон, Брайан настоял, чтобы “Стоунз” сделали альбом в той новой “психоделической” стилистике, которая родилась, не без помощи ЛСД и кислотных проповедей доктора Тимоти Лири, на Западе Америки и постепенно проникала в Европу (обосновавшись во Франции, со звуками интенсивно экспериментировали “Pink Floyd” и “Soft Mashine”). “Стоунз” приняли вызов и впервые в своей жизни заперлись в студии. Так через несколько месяцев появился альбом “Их сатанинские величества…”
Занимая в обширнейшей дискографии “Стоунз” незаметное место на отшибе, альбом этот сыграл поистине роковую роль в судьбе группы. Уже в начале работы над ним от группы отказался менеджер Эндрью Олдэм, которого испугали музыкальные изыски, вдохновлявшие Брайана. “Это был некоммерческий альбом… — объяснял он потом. — Меня интересуют мелодии… А здесь песни не были даже написаны заранее. Они сидели по десять часов в студии, отыскивая подходящий гитарный рифф… Это безумие…”
Смена менеджера не спасла пластинку от неуспеха. Лишь лет тридцать спустя критики стали писать о ней как об “одной из самых живописных фресок в психоделической музыке”, но тогда, в 67-м, она совершенно потерялась в тени вышедшего на полтора месяца раньше битловского “Сержанта…”. “Стоунз” сделали несколько вялых попыток защищать свое детище. “Нам не двадцать лет, — заявил, например, двадцатичетырехлетний Джаггер. — Надоело прыгать по сцене…” Однако быстро стало ясно, что на этой музыкальной волне группе не удержаться.
Словно опомнившись, “Стоунз” дают два бешеных концерта в Уэмбли и в Париже и приступают к работе над “Банкетом нищих”, все песни которого написаны в очень жесткой ритм-энд-блюзовой манере. Это, однако, совершенно расхолодило Брайана Джонса, который понял, что отныне и навсегда он утратил в группе ведущую роль. “Брайан постоянно опаздывал на сеансы записи, — вспоминал работавший в то время с “Роллингами” клавишник Ники Хопкинс. — Он садился в своем углу, положив гитару на колени, но, когда его просили сыграть, он начинал плакать, как ребенок. Он не мог вытащить из себя ни одной ноты. Он не служил больше ни делу, ни другим, ни себе…”
Был случай, когда Брайан Джонс пришел в студию с цветком, но без гитары…
По-видимому, честолюбию Брайана не льстило даже то, что во время записи “Банкета…” группу снимал знаменитый Жан-Люк Годар, чутко уловивший в козырной вещи альбома — “Sympathy for the Devil” — явное созвучие с нервным пульсом современности. Действительно, на диске были записаны две вещи, о которых уместно сказать особо. “Street Fighting Man” (“Уличный боец”) — несомненно, отголосок парижского мая. Эта вещь была категорически запрещена к радиотрансляции, например, в Чикаго, как “брутальная музыка, способная вызвать беспорядки на улицах” (что, однако, не уберегло Чикаго от “беспорядков” в августе).
Вторая — “Sympathy for the Devil”, с мощным ф-но Ники Хопкинса и тяжко пульсирующей бас-гитарой: навеки прославленная фильмом Годара сатанинская декларация “Стоунз”. Один из биографов группы выразительно характеризует ее: “Речь идет отныне о вполне реальных вещах, об утверждении симпатии “Стоунз” ко всему, что призвано разрушить привычный порядок вещей. “Симпатия к дьяволу” открыто заявляет: таково мое обязательство, послушайте, а дальше поступайте, как хотите…”
Вот вроде бы друг, мы и ухватили за хвост нечистого… Но кто же дьявол? Неужели кто-то из этих пяти, в одеждах магов и пиратов запечатленных на конверте “Их сатанинских величеств…”? Звезды, Луна, Сатурн, дворец восточного владыки, бутафорские горы из кисеи, Джон Леннон и Джордж Харрисон, арабские всадники, иллюзионисты, три грации Босха, дама с Горностаем Рафаэля, индийские красавицы, бабочки, менялы, попугаи — обертка, в которую заключена вся эта нежная музыка, и сама музыка — это и есть, по-твоему, зло? Да полно, друг, к чему нам такое ханжество? Мы все еще в царстве карнавала. И дьявола мы ухватили за хвост, да он — ряженый. Во всяком случае, к настоящему дьяволу он имеет не большее отношение, чем “The Band War” имела отношение к тем войнам, где проливалась человеческая кровь другими людьми, вроде бы никак не замешанными в чертовщине, но зато имеющими прямое касательство к поистине адским изобретениям человеческго ума: танкам, пластиковым минам, напалму… Мы привыкли, что революции нужны солдаты и бронепоезда; но точно так же революцию могут вершить музыка, поэзия, карнавальные действа. Все попытки перевести на язык классовой борьбы парижские события потерпели крах именно потому, что сами эти события, “политические” по видимости, — тоже не что иное, как карнавал. Карнавал, направленный против того стандарта жизни, который навязывает человеку индустриальная цивилизация, лишая его многомерности: несомненно, эпоха рок-н-ролла напрямую связана с экзистенциалистским бунтом — только не в литературе, а в колоссальных декорациях современных городов и концертных площадок3. Поэтому в карнавальном кружении и должен был появиться дьявол — как последний аргумент, как козырная карта, как секретное оружие.
А реальное зло — оно началось потом, когда умер Брайан Джонс и случился Альтамонт.
Может быть, все и обошлось бы, если… О, эти таинственные “если”! В декабре 1968-го компания Би-би-си сняла потрясающее шоу, придуманное “Стоунз”, которое было и остается одним из самых замечательных творений эпохи рок-н-ролла: называлось все это “Rolling Stones, Rock, n, roll Circus” (“Рок-н-ролльный цирк “Роллинг Стоунз”) и объединило на цирковой арене в фантастическом костюмированном шоу “Jethro Tull” и Эрика Клэптона, Джона Леннона и Йоко Оно, Митч Митчелла (барабанщика Джими Хендрикса), “The Who”, “Стоунз” и, помимо этого, клоунов, акробатов, пожирателей огня, тигров и одного кенгуру. Совместное трио Эрика Клэптона, Кейта Ричардса и Митч Митчелла, которое сегодня трудно себе даже вообразить, было “вживую” записано телевизионщиками. И все-таки передача была запрещена — возможно из-за того, что “Стоунз” опять сыграли свою “Симпатию к дьяволу”; только в 1995 году, почти тридцать лет спустя, песни, прозвучавшие в “Цирке”, появились на компакте.
Если бы передача появилась на ТВ, то это, возможно, расшевелило бы Брайана и ослабило бы навязчивую идею Мика Джаггера снять о группе фильм.
Этого не произошло. 9 июня 1969-го Брайан Джонс заявил, что покидает группу. Меньше чем через месяц его уже не было в живых.
Состоявшееся 5 июля выступление “Стоунз” в лондонском Гайд-парке превратилось в грандиозные поминки по Брайану Джонсу и продемонстрировало, кстати, ту странную и грозную силу, которую накопил бэнд. Эндрю Кинг, ответственный за площадку перед сценой (охраняемой лондонскими “ангелами ада”, одетыми в потертые мундиры вермахта и тяжелые фашистские каски), признавался, что в какой-то момент ощутил себя совершенно беспомощным на выгороженном пятачке, заполненном журналистами, возлюбленными музыкантов и особо приближенными тусовщиками. “Я залез на осветительную мачту и со страхом увидел огромную толпу
в 250 000 человек…” “Сонный Лондон”, выставивший четверть миллиона ополченцев рок-н-ролла, внезапно обнаружил в себе угрозу. Но “Роллинг Стоунз” решили не отступать перед опасностью, которая в свое время ужаснула “Битлз” и привела их сначала к отказу от концертов, а потом к развалу. Этой опасностью была толпа. “Стоунз” решили, что справятся с этим. И действительно, в Гайд-парке Джаггер лишь один раз прикрикнул на расшумевшуюся публику — когда он зачитывал несколько строк из “Адониса” Шелли в память о Брайане: “Он не умер, он только уснул…”
Конечно же на концерте ударным номером был новый хит — “Sympathy for the Devil”, при исполнении которого по сцене неуклюже передвигался похожий на черта человек: это был вымазанный белой глиной негр со спутанными волосами и чреслами, обмотанными кудрявым мочалом. Публика в это время гремела погремушками и консервными банками, обрадованная просьбой Джаггера, опубликованной в газете “Мелоди мейкер”, — усилить ритмическую поступь “Стоунз”. В тот день все это страннейшим образом сопряглось: “ангелы ада” и “дети цветов”, африканский колдун-черт и стихи Шелли и бабочки, в конце этого странного поэтического вторжения воспарившие над сценой и над фашистскими касками городских неврастеников с мрачными наклонностями, — правда, из 3000 бабочек к этому времени большая часть погибла: никто не догадался проделать дырочки для доступа воздуха в коробках, где они были заключены…
Пока “Стоунз” в Англии медленно вставали на крыло после целого года сплошных неудач, в Новом Свете состоялся самый большой из Больших Фестивалей — Вудсток. На свежевыкошенном зеленом поле в 150 километрах от Нью-Йорка собралось 400 000 человек. Поистине, Вудсток был действием “библейского масштаба”: современникам не на шутку казалось, что здесь рождается новое поколение, исповедующее мир и любовь… За два дня фестиваля не произошло никаких эксцессов: три человека естественным образом умерли, а двое — родились, и их матери, подобно деве Марии, рожали хоть и не в хлеву, но на поле молочной фермы…
“Стоунз”, опоздав на этот праздник жизни, решили отыграть свое осенью: 26 октября началось их американское турне, которое происходило с возрастающим и поистине грандиозным успехом. Казалось, они приехали для того, чтобы сделать карнавал непрерывным и продлить очередное “цветочное лето”. Но вышло так, что они приехали, чтобы возвестить о зиме.
Они держались великолепно. Никогда прежде не удавалось им достигнуть на концертах такого слаженного и мощного звучания, никогда прежде их сцена не превращалась в настоящий театр: Мик выступал в черном трико с серебряным поясом и красным знаком в виде подковы на груди. Ошеломленные газеты сдуру писали, что он “походит на принца темного царства, на ангелоподобного демона”. К тому же сбылась давняя мечта Мика: на протяжении всего турне киногруппа братьев Мейсл следила за каждым их шагом…
На заключительном шоу в нью-йоркском “Медисон-сквер-гарден” Мик сказал, что “Роллинг Стоунз” доказали свое право называться самой великой группой рок-н-ролла, и объявил, что для того, чтобы отблагодарить всех, кто помог им подняться, роллинги хотят завершить гастроли грандиозным бесплатным концертом.
Организовать его должен был Сэм Катлер — который сделал концерт в Гайд-Парке, но ему, в свою очередь помогали два молодых американских продюсера, которые “сделали” Вудсток. Втроем они облетели окрестности Сан-Франциско и нашли живописное местечко километрах в 50 от Беркли. В последний момент по политическим причинам, о которых слишком долго рассказывать, власти запретили проведение концерта на облюбованном месте, и организаторам в течение одного дня пришлось искать новое, которым и стал Альтамонт.
Сцена монтировалась в течение ночи рядом с автополигоном, известным под названием “Бац-дорожка для смертельного дерби” (здесь устраивались гонки подержанных машин, которые не прекращались до тех пор, пока из десятка несущихся, разваливающихся на ходу и беспрерывно бьющих друг друга автомобилей не оставался один победитель). Все это, вкупе с дикой взвинченностью журналистов, киношников и музыкантов, вынужденных в последний момент менять все свои планы, — сразу бросило на этот роковой день — 6 декабря 1969 года — какой-то нервный, нехороший отсвет. К тому же по совету музыкантов из “Greatefull Dead” роллинги согласились пригласить в качестве охраны сан-францисских “ангелов ада”, поверив заверениям, что заморачиваться на их счет не стоит, “с ними все работают и всегда все проходило отлично”. Но “ангелы ада” из Фриско отнюдь не напоминали своих худосочных лондонских собратьев, хотя и не рядились в форму вермахта. Затянутые, как в доспехи, в черную кожу, вооруженные биллиардными киями, беспощадные, как спецназовцы, и, вдобавок, как следует подогретые кактусовой водкой, “охранники”, кажется, внушали ужас самим музыкантам.
Было прохладно. Место было скверное. Сцена низкая. В трехсоттысячной толпе (это зафиксировано кинокамерой) немало было совершенно удолбанных и ничего уже не соображавших людей. Карлос Сантана, который открыл концерт в Альтамонте, сразу зачуял в воздухе недоброе: “Когда я спускался со сцены, я сразу заметил парня с ножом. Он во что бы то ни стало хотел драться. Не важно с кем: он хотел драться”. Во время выступления “Jefferson Airplane” толпа полезла на сцену, и “ангелы”, расшвыряв прорвавшихся, принялись так жестоко избивать киями поверженных наземь, что на глазах солистки, Грейс, показались слезы: “Перестаньте драться! — закричала она. — Разве это необходимо? Надо, чтобы все чуточку поостыли…” Но никто не хотел остывать. Новый натиск толпы… Грейс отступает за ударную установку, барабанщик стоически отбивает ритм, пытаясь загипнотизировать толпу, и в такт ему Грейс вкрадчиво шепчет в ухо этого гигантского, ворочающегося в декабрьских сумерках зверя: “Easy, easy…” (“Тише… Тише…”).
В это время на вертолете прибывают “Стоунз”. Едва Мик спрыгивает на землю, ослепительно улыбаясь поклонницам, как некто ударом кулака в лицо едва не сбивает его с ног. Неизвестного оттаскивают. “Я ненавижу тебя, ублюдок, ненавижу…” — хрипит он. Злосчастный день! Он весь переполнен ненавистью… И если до этого момента фильм о гастролях “Роллинг Стоунз” в Америке напоминает обычный рекламный ролик, то теперь он превращается в беспощадный, полный драматизма документ. Каждый, кто посмотрит “Gimme Shelter”, невольно окажется в эпицентре ужаса, который слишком ощутим даже теперь. Увидит растерянных “Стоунз”, оказавшихся в пятачке света перед трехсоттысячной толпой. Они отыграли “Sympathy for the Devil” и начали играть “Under my Thumb”, когда вдруг из тьмы выскочил этот негр с пистолетом… Для чего ему был пистолет? Чтобы стрелять в Джаггера? Чтобы убить эту тварь, химеру, этого “ангелоподобного демона”? Или просто — убить, чтобы обрести ту мировую известность, о которой мечтал убийца Леннона? Мы никогда не узнаем. Один из охранников, бросившись на это хрупкое, хоть и вооруженное существо, мгновенно смял его и вонзил в него нож…
“…Все, что было достигнуто в Вудстоке, погибло от одного удара ножом…”
Так скажи мне, друг, откуда вырвался дьявол?
И где он был — на сцене, в музыке, в толпе, в стечении случайных (случайных?) обстоятельств? Или в законах рынка, которые заставляли музыкантов рваться к успеху любой ценой?Или в том, что была зима, ранние сумерки, скверное сочетание звезд на небе?
Большинство современников, потрясенных случившимся в Альтамонте, не винило за это “Стоунз”. Говорили о перетряхивании первоначального сценария, о низкой сцене, об ошибке с “ангелами”… Из музыкантов только Дэвид Кросби позволил себе моральное суждение: “Я не сказал им ни слова, когда увидел, чем все обернулось. Но я убежден, что они не поняли, что они совершили; я уверен, что никогда не поймут, почему их считают снобами. Я не люблю их. Я думаю, у них совершенно преувеличенное значение о собственной значимости…”
Похоже на правду, друг: где-то тут и зарыта вся чертовщина. Фестиваль, похоже, нужен был “Стоунз” любой ценой, чтобы завершить грандиозными эпическими картинами прославляющий их фильм, который они планировали выпустить на экраны раньше, чем фильм о Вудстоке. Выходит, они хотели быть первыми в мире — а это известная дорожка, на которой встречный прохожий, внезапно улыбнувшись, многим-многим раскидывал руки для дружеского объятия: “Рад вас видеть! Полагаю, вы меня помните?” И только когда эти многие-многие, часто такие же растерянные и подавленные, как “Стоунз” после Альтамонта, тщетно пытаясь вспомнить, как зовут встречного, высвободившись из его крепких объятий, вдруг замечали вместо генеральского ботфорта или лакированного ботинка раздвоенное копыто, отороченное рыжей шерстью… Черт! Ну, да ладно: чего теперь-то уж, когда дело сделано… Черт — так Черт. Бизнес — так Бизнес. Очень, очень скоро, уже в начале 70-х, в мире шоу-бизнеса “Стоунз” действительно стали брендом № 1. Может быть, это было и не совсем то, о чем они мечтали, но тут уж ничего не поделаешь — Сатана врет, как черт, плетет свои кольца, и если в игре с ним выпал “чет”, не стоит пытаться переиграть его и ставить на “нечет”.
Я специально посмотрел фильмы о Вудстоке и об Альтамонте, чтобы составить мнение об этих фестивалях и понять, какое впечатление произвели они на современников. Конечно, впечатления эти потрясающе различны. Фильм о Вудстоке с самого начала окрашен эмоционально очень положительно (молодые ребята, трактор, скошенная трава…). Почему становится адом Альтамонт, непонятно. Но он становится адом с самого начала. Голая земля вместо зеленой долины, пожухлая трава, автострада на заднем плане, участок разбитой дороги для “смертельного дерби”... Странная окраска всего, тускловатый зимний свет. Толпа в черном. Присутствие рокеров с запада (все поголовно в толстых кожаных куртках): они сидят на автобусах, их колонна на мотоциклах довольно бесцеремонно пробивается к сцене… Они не имеют (тогда уже) ничего общего с хиппи и хиппующими обывателями, это посланцы нового, очень жестокого мира.