— Убирайтесь отсюда, сопляки паршивые!.. — заорал он.
На его физиономии, в том месте, куда угодил Дидиш, осталась глубокая вмятина. А по лицу Оливы текли большие слезы, и она прижимала руку к груди, куда ее так больно ущипнул капитан. Она стала спускаться по железной лестнице вниз. Дидиш последовал за ней. Он был в ярости: он чувствовал себя униженным и оскорбленным, хотя и сам не знал почему. Ему казалось, что его жестоко обманули. Тут у них над головой пролетел корморан — капитан дал ему сильный пинок под зад — и шлепнулся на палубу прямо перед ними. Олива наклонилась и подняла корморана с палубы. Она все еще плакала. Одной рукой Дидиш обнял ее за шею, другой стал убирать прилипшие белокурые пряди с ее мокрого лица. Потом он поцеловал ее в щеку нежно-нежно, как только мог. Плакать она перестала, потом посмотрела на мальчика и опустила глаза. Она прижимала к себе корморана, а Дидиш нежно обнимал ее за плечи рукой.
VI
Анжель вышел на палубу. Корабль шел теперь в открытом море, ветер морских широт продувал его и в длину, образуя тем самым нечто вроде креста, что, впрочем, было явлением для этих мест вполне обычным, ибо судно приближалось к Папским владениям.
Анн и Бирюза заперлись в одной из своих кают, а Анжель предпочел пойти подышать свежим воздухом; но заставлять себя думать все время о чем-то другом было крайне утомительно. Анн по-прежнему прекрасно к нему относился. Самое ужасное, однако, заключалось в том, что Бирюза тоже была с ним очень мила. Оставшись в каюте наедине, они вряд ли будут говорить о нем, об Анжеле. Вряд ли они вообще будут разговаривать. Не будут же они… А может быть, и будут… Может быть, они…
Сердце его забилось сильнее, ибо мысленно он представил себе Бирюзу безо всего, такой, какой она скорее всего была там внизу в каюте с Анном, иначе зачем бы они стали запираться.
То, как она последние несколько дней смотрела на Анна, производило на Анжеля тяжелейшее впечатление. Взгляд у нее был такой же, как и у его друга, когда он целовал ее в машине: глаза с поволокой, бездонные и влажные, с веками, напоминающими мятый цветок с чуть раздавленными, пористыми, полупрозрачными лепестками.
Ветер пел под крыльями у чаек, цепляясь за все, что выступало за пределы палубы, оставляя на каждом выступе хвостик из пара, подобно облачку над Эверестом. Солнечные блики слепили солнце, отражаясь ему прямо в глаз, мерцая на поверхности переливчатого, местами белесого моря. Вокруг стоял приятный запах рагу из морской коровы и даров моря на солнечном гриле. Поршни в машинном отделении пыхтели вовсю, и корпус судна вибрировал с ними в едином порыве. Из вентиляционной трубы машинного отделения струился голубой дымок, который тут же рассеивался на ветру. Анжель наслаждался пейзажем: морская прогулка всегда умиротворяет. Нежный плеск воды, шуршание пены, бьющейся о корпус корабля, крик чаек и хлопанье их крыльев — все это завладело им, заполнило его мысли, и сердце забилось легче и быстрее, и несмотря на то, что Анн был там внизу с Бирюзой, кровь заиграла в его жилах, как шампанское.
Цвет воздуха можно было бы обозначить как нечто среднее между светло-желтым и бледно-бирюзовым. Рыбы тем временем продолжали биться о корпус судна, и Анжель, испугавшись, даже подумал о том, чтобы спуститься вниз, проверить на всякий случай, нет ли вмятин на видавшей виды железной обшивке. Но он отогнал эти мысли прочь. Образы Анна и Бирюзы теперь уже не преследовали его, как раньше, ибо у ветра был пьянящий вкус, а матовый асфальт на палубе был весь испещрен блестящими, похожими на извилистые прожилки на капризных листьях трещинками. Анжель направился к носу корабля, чтобы постоять там, облокотившись о поручни. Перегнувшись через перила, Олива и Дидиш тем временем наблюдали за тем, как снопы пены клеили седые усы форштевню на подбородок — что было не самым удачным местом для усов, Дидиш все еще обнимал Оливу за плечи, а ветерок, напевая что-то ласковое на ушко, теребил им волосы. Анжель подошел к ним и встал рядом у перил. Они заметили его присутствие; Дидиш даже посмотрел на него с подозрением, однако вскоре помягчел. На щеках Оливы еще виднелись следы высохших слез, и она временами тихонько сопела, прижав рукав к лицу.
— Ну что, нравится вам все это? — спросил Анжель.
— Нет, — ответил Дидиш. — Капитан — старый хрыч.
— А что случилось? — поинтересовался Анжель. — Он не пустил вас на мостик?
— Он обидел Оливу. Сделал ей больно, — объяснил мальчик. — Ущипнул ее вот сюда.
Олива прижала руку к груди и еще раз громко шмыгнула носом.
— До сих пор болит, — пожаловалась она.
— Старый хрыч! — сказал Анжель. Он был возмущен.
— Я дал ему рупором по морде, — заметил мальчик.
— Да-да, — сказала Олива. — Было очень смешно. — И она тихо рассмеялась.
Анжель и Дидиш рассмеялись тоже, представив себе лицо капитана.
— Если он еще будет приставать, позовите меня, — сказал Анжель. — Я ему покажу.
— Вот вы — настоящий друг, — сказал Дидиш.
— Он хотел поцеловать меня, — объяснила Олива. — От него разило красным вином.
— Вы-то, надеюсь, щипать ее не будете?.. — вдруг забеспокоился Дидиш.
От этих взрослых всего можно ждать.
— Не бойся, — уверил его Анжель. — Щипать я ее не буду и целовать тоже.
— Да нет, — сказала Олива. — Целовать — это пожалуйста, только щипаться не надо, а то больно.
— Что касается меня, то я считаю это излишним, — заявил Дидиш. — И вообще, с этой задачей я могу вполне справиться сам…
— Небось ревнуешь? — подзадорил Анжель.
— Вовсе нет.
Щеки Дидиша залились краской, и он, неудобно запрокинув голову, начал с большим вниманием рассматривать что-то, что находилось у Анжеля за спиной. Анжель рассмеялся. Он взял Оливу под мышки, поднял и расцеловал в обе щеки.
— Ну вот, — произнес он, опустив ее на палубу, — теперь, считай, мы настоящие друзья. Давай пять! — сказал он, обращаясь к Дидишу.
Тот нехотя протянул ему грязную лапу, но, посмотрев Анжелю в глаза, помягчел.
— Пользуетесь тем, что вы меня старше, но мне плевать. Все равно я целовал ее еще до вас.
— С чем тебя и поздравляю, — сказал Анжель. — У тебя хороший вкус. Целовать ее очень приятно.
— Вы тоже в Экзопотамию? — спросила Олива.
Ей очень хотелось сменить тему разговора.
— Да, — сказал Анжель. — Я там буду работать инженером.
— А отцы у нас — рабочие, — с гордостью заявила Олива.
— Вся работа на них, — добавил Дидиш. — Они говорят, что без них инженеры — пустое место.
— И они правы, — сказал Анжель.
— С нами еще едет бригадир Арлан, — подвела черту Олива.
— Страшная сволочь, — уточнил Дидиш.
— Поживем — увидим, — сказал Анжель.
— А кроме вас инженеры еще едут? — спросила Олива.
И тут Анжель вспомнил про Анна и Бирюзу там внизу в каюте, и ветер тут же посвежел, солнце зашло за облака, качка стала сильнее, и крики чаек начали неприятно резать слух.
— Едут… — с трудом выговорил он. — Мой друг здесь, на корабле. Он там, внизу…
— А как его зовут? — спросил Дидиш.
— Анн, — ответил Анжель.
— Смешное имя, — удивился Дидиш. — Собачье.
— А мне нравится, — сказала Олива.
— Имя собачье, — повторил Дидиш. — Глупо — человек с собачьим именем.
— Действительно, глупо, — отозвался Анжель.
— Хотите посмотреть на корморана? — спросила Олива.
— Нет, — сказал Анжель. — Пусть себе спит.
— Мы что-то не то сказали? — тихо спросила Олива.
— Да нет же, — сказал Анжель.
Он погладил Оливу по круглой головке и вздохнул. А там, на небе, солнце все никак не могло решиться — выглянуть из-за облаков или нет.
VII
…иногда бывает полезно развести вино водой…
Уже добрых пять минут кто-то стучался в дверь Амадиса Дюдю. Сам же Амадис смотрел на часы, чтобы выяснить, насколько у него хватит терпения, и по прошествии шести минут десяти секунд выпрямился и изо всех сил дал кулаком по столу.
— Войдите! — заорал он в бешенстве.
— Это я, — сказал Афанарел, открывая дверь. — Не помешал?
— Конечно, помешали, — ответил Амадис.
Он сделал над собой нечеловеческое усилие, чтобы никак не выдать своего раздражения.
— Вот и прекрасно, — сказал Афанарел. — Так вы, по крайней мере, будете помнить, что я заходил. Вы Дюпона случайно не видели?
— Нет, Дюпона я не видел.
— Вот это да! — воскликнул Афанарел. — Так где же он?
— Послушайте, — разозлился Амадис. — Кто трахает Дюпона — я или Мартен? У Мартена и спрашивайте!
— Ладно! Это все, что я хотел узнать, — сказал Афа. — Выходит, вам еще не удалось соблазнить Дюпона?
— Послушайте, у меня совершенно нет времени с вами разговаривать. Сегодня приедут инженеры, прибудет оборудование! Я тут попал как кур в ощип!
— Вы стали выражаться совсем как Барридзоне, — сказал Афанарел. — Вы, наверное, легко поддаетесь чужому влиянию.
— Ничего подобного! — возразил Амадис. — Ну, пустил я в ход дипломатический оборот на манер Барридзоне, что из этого? Неужели этого достаточно, чтобы обвинить меня в подражательстве? Просто смешно! — И он рассмеялся. Но Афанарел продолжал смотреть на него, и это окончательно вывело Амадиса из себя. — Вместо того чтобы стоять тут без дела, помогли бы лучше подготовить все к их приезду.
— Что — все? — спросил археолог.
— Надо, чтобы у каждого был письменный стол. Они едут сюда работать. Что им тут делать без письменных столов?
— Я, к примеру, прекрасно обхожусь и без этого, — сказал Афанарел.
— Разве у вас работа? Шутите!.. Ну… Ведь понятно же, что без письменного стола ни о какой серьезной работе и речи быть не может!
— Мне кажется, я работаю не меньше любого другого, — сказал Афанарел. — Думаете, легко археологический молоток таскать? Целыми днями горшки бить и в стандартную тару укладывать? Это что, по-вашему, игрушки? За Толстеном следить, на Дюпона орать, делать записи в полевой дневник, определять, где нужно копать, это что, по-вашему, тоже ерунда?
— Глупости все это, — заявил Амадис Дюдю. — Составлять инструкции, писать отчеты — это я понимаю! А ямы в песке копать…
— Ну, а вы-то чем в конечном счете заниматься будете? — возмутился Афанарел. — Зачем все эти инструкции и отчеты? Чтобы построить здесь вонючую железную дорогу, которая тут же покроется ржавчиной и закоптит всю округу? Я не к тому, что от этого пользы никакой не будет, но ведь это вам тоже не кабинетная работа!
— А знаете ли вы, что проект этот был одобрен Советом директоров и самим Урсусом де Жанполеном? — самодовольно продекламировал Амадис. — Не вам судить о его важности!
— Как вы мне надоели! — сказал Афанарел. — Да кто вы такой, собственно говоря? Гомосексуалист. Мне бы вообще не следовало с вами разговаривать.
— Не беспокойтесь, вам нечего бояться, — сказал Амадис. — Вы слишком старый. Вот Дюпон — это другое дело!
— Ох уж этот Дюпон! Сколько можно ходить вокруг да около? Вперед! Кого вы еще ждете?
— Анжеля, Анна, Бирюзу, бригадира, двоих рабочих с семьями, а также всякое оборудование. Доктор Членоед прибудет позже своим ходом вместе с практикантом, а через некоторое время к нам присоединится еще и механик по имени Крюк. Надо будет, мы наймем еще четырех рабочих прямо на месте, но мне кажется, надо не будет.
— Какой большой трудовой коллектив! — сказал Афанарел.
— При необходимости мы и ваших переманим, — заметил Амадис. — Предложим им зарплату побольше…
Афанарел смерил Амадиса взглядом и рассмеялся.
— Ну, вы меня насмешили с вашей железной дорогой!
— А что тут смешного? — обиженно спросил Амадис.
— Думаете, легко моих людей сманить?
— Разумеется, — сказал Амадис. — У нас они регулярно будут получать премии, у них будут социальные гарантии, профсоюзная организация, кооператив при предприятии и медпункт по месту работы.
Опечаленный Афанарел только покачал седеющей головой. Столкнувшись с таким гнусным коварством, он совсем растерялся, и Амадису показалось даже, что он больше никогда, если можно так выразиться, не найдется. Однако вскоре Дюдю удалось-таки ценой неимоверных зрительных усилий синтезировать изображение археолога в своем невозделанном поле зрения.
— У вас ничего не получится, — сказал Афанарел. — Не сумасшедшие же они!
— Вот увидите, — заверил его Амадис.
— На меня они работают за гроши.
— Тем более.
— Из любви к археологии.
— Сооружение железных дорог тоже полюбят.
— Скажите-ка, — вдруг воскликнул Афанарел, — вы, случайно, не Высшую школу общественных наук кончали?
— Ее, — ответил Амадис.
Возникла пауза.
— Но все-таки, — наконец прервал молчание Афанарел, — у вас наверняка была к этому какая-то врожденная предрасположенность. Одними общественными науками всего не объяснишь!
— Не понимаю, о чем вы. Впрочем, меня это совершенно не интересует. Пойдете со мной встречать новеньких? Они будут здесь через двадцать минут.
— Да-да, разумеется, — сказал археолог.
— А Дюпон вечером у себя?
— Опять за свое! — раздраженно воскликнул Афанарел. — Что вы ко мне пристали со своим Дюпоном!
Амадис что-то недовольно буркнул себе под нос и встал. Его рабочий кабинет теперь занимал один из номеров на втором этаже гостиницы Барридзоне. Отсюда открывался вид на дюны, поросшие жесткой зеленой травой, на стеблях которой то тут, то там виднелись маленькие ярко-желтые улитки и переливавшиеся всеми цветами радуги песчаные ампочки.
— Пойдемте, — сказал Амадис и, бесцеремонно отодвинув Афанарела, первым прошел в дверь.
— Идемте, — согласился археолог. — Но когда вы ждали 975-го, вы наверняка меньше походили на своего директора, чем сейчас…
Амадис Дюдю покраснел до корней волос. Теперь они шли вниз по холодной, плохо освещенной лестнице: в полутьме медные предметы выглядели более выпуклыми, они тихо светились своей натертой частью.
— Откуда это вам известно?
— Я археолог, — сказал Афанарел. — И скрытые за пеленой времени тайны для меня таковыми не являются.
— Вы археолог, это я понимаю, — произнес Амадис. — Но не ясновидец же вы!
— Не спорьте со мной, — сказал Афанарел. — Вы просто дурно воспитанный молодой человек. Я готов помочь вам встретить ваших подчиненных, но воспитаны вы дурно… С этим уж ничего не поделашь, поскольку, с одной стороны, вы воспитаны, а с другой, — дурно. В этом-то вся загвоздка.
Спустившись вниз, они прошли через коридор. В зале ресторана, сидя за стойкой, Пиппо, как обычно, читал газету и, встряхивая головой, что-то бормотал себе под нос на своем родном диалекте.
— Привет, Пипок, — сказал Амадис.
— Здравствуйте, — сказал Афанарел.
— Bon giorno, — ответил Пиппо.
Амадис и Афанарел вышли из гостиницы. Было жарко и сухо, хорошо прогретый воздух колыхался над желтыми дюнами. Они направились к самой высокой из них — большой песчаной шишке, увенчанной пучками зеленой травы, откуда видно было далеко вокруг.
— С какой стороны они появятся? — спросил Амадис.
— А откуда угодно могут, — сказал археолог. — Наверняка они где-нибудь да сбились с пути.
И он стал пристально всматриваться в даль, медленно вращаясь вокруг своей оси. Но когда поперечная плоскость, симметрично делящая его тело пополам, совпала с линией полюсов, он внезапно застыл на месте.
— Вон там, — указал он на север.
— Где? — спросил Амадис.
— Раскрой гробницы пошире! — сказал Афа, пользуясь принятым в археологической среде жаргоном.
— Вижу, — подтвердил Амадис. — Но там только одна машина. Должно быть, это профессор Членоед.
С дюны можно было разглядеть пока лишь только маленькую блестящую зеленую точку в клубящемся облаке песка.
— Успели-таки вовремя, — сказал Амадис.
— Какое это имеет значение? — не понял Афанарел.
— А автоматическая табельная доска, по-вашему, зачем?
— Но ведь пока ее нет! Она должна прибыть вместе со всем оборудованием.
— До тех пор я сам буду отмечать приход и уход служащих.