Незаметно я задремал…
Я открыл глаза и увидел напротив себя рослого парня в ватнике и грубых сапогах. Он удивленно смотрел на меня. Когда наши взгляды встретились, парень смущенно улыбнутся и спросил:
— Не болен, случаем? Стонешь, как в больнице.
— Плохой сон видел, — сказал я.
— Это бывает, — словоохотливо начал парень. — Мне другой раз такое снится — умереть легче…
Мы разговорились. Парень летел из Горького в Новосибирск Его самолет прибыл в Москву с опозданием, и теперь рейс на Новосибирск будет только утром. Он каменщик. Строил какой-то завод в Горьком — «Зазря потерял два года». Теперь в Новосибирске будет строить электротехнический институт, а потом поступит в этот институт учиться.
Рассказывая, он вынул из рюкзака батон и большой кусок колбасы. Соорудив гигантский бутерброд, он никак не мог за него приняться, пока не рассказал все до конца. Он начал есть, а я стал рассказывать о себе. Мой рассказ был предельно кратким — имею специальность токаря, во время войны потерял родителей, сейчас еду устраиваться на завод в Ростов.
— А почему в Ростов? — спросил он с набитым ртом.
— Родился там.
— Я родился в Крыму. Круглый год тепло. Моречко. А меня кидает со стройки на стройку — уже на третью вербуюсь.
Я не сводил глаз с его быстро уменьшавшегося бутерброда. Ничего поделать с собой не мог. И в конце концов парень спросил:
— Случаем, не хочешь ли подкрепиться?
Я кивнул.
— Что, нет деньжат?
Я снова кивнул.
— Так чего ж ты молчал, голова садовая? — Он отломил мне кусок батона и отрезал толстенный ломоть колбасы.
Никогда ничего вкуснее я не ел…
— Эх, ты! — смеялся парень. — Спросить постеснялся. Сразу видно: зеленый ты токарь, среди рабочей братвы не жил.
Когда мы поели, он повел меня в буфет пить кофе. Потом мы дремали в зале ожидания. Когда на рассвете радио объявило о посадке на самолет в Новосибирск, он, прощаясь, сунул мне пять рублей:
— Больше не могу.
Я стал отказываться. Он вдруг рассердился:
— Слушай, парень, ты, случаем, не психованный? С получки вышли мне эти деньги и кончай языком вилять.
— Куда их выслать потом?
— Куда? — спросил он, застигнутый врасплох. Но довольно быстро нашелся и сказал: — Новосибирск, главная почта, до востребования, Кулагину Алексею Андреевичу.
Я записал его адрес.
Мне было смешно и удивительно хорошо. И вдруг я подумал: «Ведь этот славный парень может быть коммунистом и, значит, моим заклятым врагом? Нет, нет!» — успокаивал я себя.
Аэропорт, притихший к ночи, снова оживал, быстро наполнялся людьми.
Я услышал объявление по радио:
— Товарища Коробцова просят подойти к дежурному.
Я получил у дежурного железнодорожный билет, деньги на проезд до вокзала и на питание в пути до Ростова. Представительница «Интуриста» усадила меня в автобус и пожелала счастливого пути.
2
И вот в окне вагона внезапно возникла панорама огромного города — россыпь домов на холмах, зеленые выпушки садов, прямые линии улиц. Город был окутан золотистой дымкой и казался призрачным, точно из сказки. Но вскоре он придвинулся к самой дороге. Новые белые дома с цветами на окнах. Улицы — широкие, тенистые. Красный трамвай. В кузове стоящего у шлагбаума грузовика — гора яблок. В садике перед большим домом из розового кирпича совсем маленькие ребятишки водили хоровод. В центре круга девушка в ослепительно-белом халате хлопала в ладоши, а ребятишки что-то пели… Проплыл отрезанный от дороги кирпичным забором большой завод. По зеленому холму с удочками в руках шли, оживленно разговаривая, двое мальчишек. Сердце заныло непонятно тоскливо, тревожно…
Поезд замедлил ход и остановился. Умолк грохот колес, и стали слышны голоса людей на перроне.
Я вышел из вагона.
В станционном отделении милиции, куда я должен был обратиться, о моем приезде знали. Дежурный — молодой, красивый офицер, похожий на цыгана, — поздравил меня с прибытием.
— Мы забронировали вам место на турбазе, — сказал он.
Он позвонил по телефону и сообщил, что «Коробцов,о котором договаривались, прибыл», и попросил прислать машину.
Машина была милицейская — с красной полосой на кузове и надписью на дверцах: «Милиция». Если бы мистер Глен видел, в каких машинах я тут разъезжаю.
— Машина, конечно, пенсионерка, — сказал шофер, по-своему понявший мою улыбку. — Но сто километров дает запросто.
Мы мчались по городу так быстро, что я не успел ничего толком разглядеть.
Директор турбазы — коротенький толстяк с девичьим розовым лицом и маленькими веселыми глазами — принял меня, как дорогого гостя. Сразу повел по своим владениям, чтобы я сам выбрал, где буду жить. Мы пришли в маленький домик из белого кирпича, и директор распахнул все выходившие в коридор двери. В комнатах никого не было, стояли снежно чистые застланные постели.
— Это же смешно, — тараторил он высоким голоском. — Звонят: забронируй место для приезжающего товарища, для вас то есть. А я могу всю базу забронировать. Главный турист — студент — уже учится. Осень. Пусто. Живите, где хотите. Не нравится коттедж, идемте в отель. Будете там единственным жильцом на двух этажах.
— Лучше здесь, — сказал я и прошел в комнату.
— Прекрасно! — воскликнул директор. — Оставьте тут портфель, и я покажу вам, где у нас столовая, библиотека и прочее.
Директор предложил мне пообедать вместе с ним. Мы сидели на застекленной веранде, и нам подавал сам старшин повар — еще совсем молодой, но нездорово пухлый парень.
— Кулинар с дипломом,— сказал о нем директор.— Пришел из техникума общественного питания. Теорию, черт его возьми, знает, с практикой — дело хуже.
Когда я сказал директору, что обед мне понравился, он немедленно вызвал из кухни повара.
— Костя, наш гость хвалит обед, — сказал директор. — Его похвала стоит недешево — человек едал в Европе и даже в Америке.
Директора позвали к телефону.
Повар попросил меня записать отзыв в «Книгу жалоб и предложений».
— Очень прошу вас, — сказал он, краснея. — К Октябрьским праздникам у нас будет премирование, а при этом учитывается каждый положительный отзыв. А тут как раз один нервный ни за что ругань записал. Прошу вас.
— Что надо писать?
— Ну, что вам понравился обед… — ответил он.
Я написал: «Обед мне очень понравился, был вкусный и сытный». И подписался.
До вечера я гулял по аллеям парка и вспоминал. И будто земля, по которой я ходил, стала подсказчиком — никогда до этого детство не вспоминалось мне так отчетливо и с такими подробностями. Оно неудержимо влекло меня к себе, вызывая какую-то радостную тревогу — у меня было такое ощущение, будто там, в прошлом, меня ждет что-то неожиданное и очень-очень важное.
Когда стало смеркаться, я вернулся в домик и лег. Но заснуть не смог. Я снова вышел в парк. Он шумел, как морской прибой. Разгулявшийся к ночи ветер нагнал низкие черные тучи, они быстро летели над самыми верхушками деревьев. Накрапывал дождь. Темная аллея привела меня к арке, на которой ветер трепал плакат: «Добро пожаловать!» Я вышел на шоссе, которое черной рекой лилось в обе стороны. Слева возникло качающееся сияние, оно быстро светлело, в центре его возникли два мигающих глаза — с воем и грохотом пронесся громадный грузовик, обдавший меня теплом и горьким запахом солярки. Я смотрел, как таяли в темноте его красные огни.
Тревога не проходила…
ТО, ЧЕГО НЕ ЗНАЛ ЮРИЙ КОРОБЦОВ
С момента его прибытия на аэродром Шонефельд в Берлине он находился под непрерывным наблюдением сотрудников государственной безопасности.
Нужно было посмотреть, как он поведет себя, оставшись один. Не предусмотрена ли встреча с кем-нибудь на аэродроме? Наконец, немаловажно было выяснить, снабдила ли его разведка советскими деньгами.
Все шло по плану, и только знакомство Коробцова с летевшим в Новосибирск каменщиком произошло случайно.
Наблюдение за Юрием продолжалось в поезде и потом в Ростове.
И когда он наконец заснул в коттедже турбазы, в одном из кабинетов городского управления безопасности зазвонил телефон. Звонок разбудил капитана госбезопасности Рачкова, который сопровождал Юрия в поезде. Звонил лейтенант Сорокин — в этот вечер он вел наблюдение за Юрием.
— Сейчас Коробцов, наверное, спит, — докладывал лейтенант. — Час назад он вышел из коттеджа и направился на шоссе. Стоял там около сорока минут. В книге отзывов столовой он по просьбе повара сделал благодарственную запись. Так что мы имеем образец его почерка и автограф. Десять минут назад я сдал пост лейтенанту Губко.
— Спасибо. Идите спать. — Капитан Рачков положил трубку, подумал и, снова взяв трубку, заказал Москву.
Его соединили через несколько минут.
— Дмитрий Иванович? Рачков говорит. Ничего существенного. Сейчас спит. Завтра за ним на турбазу приедут заводские ребята. Как условлено, они знают лишь его официальную легенду и поэтому искренне хотят сделать все, чтобы он почувствовал себя в бригаде, как в родной семье. С завтрашнего дня он уже будет жить вместе с бригадой в заводском общежитии… Хорошо… Спасибо.
Там, в Москве, майор Храмов положил трубку и прошел в кабинет полковника Игнатьева. Доложив о разговоре с Ростовом, он сказал:
— А может, не тянуть, взять его, пока он не совершил преступления. А после устроить на тот же завод.
— А если он не даст показаний? А если ему вдобавок дана явка в Ростове? — спросил полковник и, не дождавшись ответа, продолжал: — Нет, нет, мы поступаем правильно во всех отношениях. Во-первых, случай не стандартный. Мы знаем, что они готовили его в одиночку. Но мы не знаем, как для него организована связь. Это надо установить. Во-вторых, наша операция — это еще и борьба за душу Коробцова. Противники решили, что они вырастили послушного робота, говорящего по-русски. Наша задача — предпринять все от нас зависящее, чтобы Коробцов сам понял, что с ним произошло. В этом — идеологическая сущность нашей операции.
3
Меня разбудил энергичный стук в дверь. На часах — половина седьмого утра. Я быстро встал, было очень страшно, меня прохватывала дрожь. Но испугался я напрасно — это приехали за мной ребята из молодежной бригады токарей машиностроительного завода, где мне предстояло работать.
Мы познакомились. Одного звали Алексей — это бригадир. Другого — Коля, он был очень маленький, прямо школьник. Третий — Митя. Они сразу заговорили со мной просто, непринужденно, будто знали меня сто лет.
— Поехали, Юрий, на завод, — сказал Алексей. — Надо до смены успеть познакомить тебя со всей бригадой и, как говорится, ввести в курс.
— Сразу на завод? — удивился я.
— А чего тянуть? Работать так работать.
— Но ведь сначала мне нужно оформиться, — сказал я.
— Никакой бюрократии! — сказал Алексей. — Все уже договорено, и ты в нашей бригаде. Для тебя даже койка в общежитии приготовлена. Нам квалифицированные токари во как нужны. — Он провел ребром ладони по горлу. — Оформят, за этим дело не станет.
На завод мы ехали в трамвае. Ребята, перебивая друг друга, объясняли мне, где мы едем.
— Красивый город, верно? — спросил Коля.
Я ответил не сразу.
— Юра, брат, повидал всякие города, — сказал Алексей Коле. — Это ты, кроме Ростова, света не видел.
— А Балаклава? — задиристо сказал Коля.
— Мы его зовем «Клава из Балаклавы»,— пояснил мне Алексей.— Он в Балаклаве родился.
Ребята мне нравились, но я не мог унять волнения. У входа в цех нас поджидали еще пять человек, среди них была одна девушка.
— Соня Бровкина, — сказал Коля и добавил: — Такая фамилия дана ей за ее соболиные брови.
У девушки действительно были удивительные брови— черные, длинные, пушистые.
Мы расселись на груде досок, и Алексей сказал:
— Вопрос один — о новом нашем товарище Юре Коробцове. Мы должны разъяснить ему, кто мы, что делаем, какие задачи перед собой ставим.
— Как у тебя с образованием? — строго спросила Соня.
— Пять классов здешней ростовской школы еще до войны, и все, — ответил я.
— Значит, надо поступать в вечернюю школу, — так же строго сказала Соня. — У нас в бригаде все учатся, все должны получить среднее образование. А бригадир уже в вечернем институте занимается.
— Со школой не проблема, — сказал Алексей.
— Насчет выработки… — заговорил угрюмый парень в потрепанном черном кителе. — Мы из смены в смену меньше ста трех процентов не даем. Это значит — работать надо ответственно…
— Погоди ты, — остановил его Алексей. — Юре сперва нужно станок освоить. На это клади неделю — не меньше.
— А план на него ведь будут давать?
— Ну и что! Поднажмем всей бригадой и будем пока выполнять и его норму.
Потом мы прошли в цех, и Алексей подвел меня к станку:
— Кумекаешь хоть маленько?
Станок был похож на тот, на котором я проходил обучение, но с дополнительным полуавтоматическим устройством. Только к концу смены я самостоятельно обточил болт. Автоматика, которая в объяснениях бригадира выглядела сплошной радостью токаря, для меня обернулась сплошной мукой. Станок думал и действовал быстрей меня.
— Ничего, Юра, ничего, — утешал Алексей. — Главное у тебя есть — ты кумекаешь, что к чему. Дня два-три, и дело пойдет…
После смены бригада в полном составе повела меня в общежитие, которое находилось недалеко от завода. Это был новый пятиэтажный дом. Шестеро ребят занимали две комнаты.
Меня поселили в комнату с маленьким Колей, Леонидом и бывшим матросом Кириллом.
Вскоре все они ушли в вечернюю школу. У меня болело все тело, и я прилег.
Я думал о том, что мистер Глен, как всегда, оказался прав. Он говорил, если я буду вести себя правильно, я обоснуюсь здесь без всяких трудностей. Значит, я имел все основания быть довольным собой.
Когда я проснулся, в комнате царил полумрак. За столом сидели ребята, ужинали и тихо разговаривали.
— Проснется, объясним ему, что убираемся сами, по очереди, — сказал Коля.
— Но он же до получки ничего не даст на шамовку, — сказал, немного заикаясь, Леонид.
— Разложим на троих, потом отдаст, — пробасил Кирилл. — Но в дальнейшем чтоб все было на равных. Я не согласен с Сонькой, что мы должны нянчиться с ним, как с больным сироткой. Парень он крепкий, и, если в башке у него мозги, он сам все поймет.
— Не забудь — он вырос на чужой закваске, — сказал Леонид.
— Пусть сама Сонька и занимается с ним, — сказал Коля.
— Три часа отхрапел, можно будить. — Кирилл встал из-за стола и подошел ко мне.
Я закрыл глаза.
— Юра, подъем, — произнес он басом у самого моего уха. — Ужин на столе.
Когда я сел к столу и принялся за яичницу с колбасой, Кирилл спросил:
— А ты готовить умеешь?
— Не приходилось.
— Ты все же присмотрись, как мы готовим, — добродушно сказал Кирилл.
За чаем Коля попросил:
— Рассказал бы ты нам, Юра, как там, в капитализме, жмут рабочего человека.
— Я этого не видел, — сказал я и увидел удивленные взгляды ребят. — Ну, правда не видел!
— Как это— не видел?— возмутился Кирилл.— Сам работал у станка и не видел?
— Может, ты не знаешь, как капиталист делает свое богатство?— спросил Коля.
Я молчал. Леонид, не замечая, что Кирилл делает ему какие-то знаки, продолжал:
— Да ты что, слепой, что ли? Там же все построено на том, что тысячи людей работают, обливаясь соленым потом, а богатства, которые они создают, неизвестно почему присваивает один человек — хозяин.
— Как это— неизвестно почему? В Германии, например, есть такой промышленник Крупп, — сказал я.
— Знаем, Альфред Крупп, — уточнил Кирилл.
— Немцы с его именем связывают всю историю могущества Германии, — сказал я, вспомнив, с каким уважением о династии Круппов говорил немецкий рабочий дядюшка Линнель, который учил меня токарному делу.