Мостик на судне — святая святых капитана и штурманов. Здесь в походе «служба морю» не прекращается ни днем ни ночью. Велась она на «Кременчуге» и во время рейдовой стоянки. С ноля часов вахта второго помощника, но на мостике находились и капитан, и первый помощник. Им не спалось…
Вдруг они увидели, как из-за нашей «Печоры», груженной лесоматериалами, выскочил катер и с его борта выстрелили. Первой же ракетой израильтяне попали во второй трюм «Кременчуга». Вторая ракета неслась в сторону порта, но домчать свой разрушительный груз не успела — ее влет расстреляли части береговой охраны. Значит, были наготове.
На палубе собралась почти вся команда, заглядывали, свесившись за борт.
— Ракетой, гады, ударили, выше ватерлинии… — возмущался кто-то в темноте.
Доктор перегнулся через планширь. В борту чернела огромная рваная пробоина… Турбоход дал задний ход.
Вдруг все услышали вой, а затем увидели: в сторону судна неслось кроваво-красное пятно. Ракета! Она сделала два виража и устремилась к «Кременчугу». В одно мгновение мелькнуло длинное узкое тело на фоне алого реактивного выхлопа, и… Раздался оглушительный взрыв. Турбоход качнуло. Люди едва устояли на ногах. Тут же сыпанули осколки. Кто-то выглянул из надстройки и крикнул:
— Всем укрыться в помещение!
Четвертая ракета летела в порт, но, задев воду и срикошетировав несколько раз, взорвалась. Пятую ракету (с мостика хорошо видно было) израильские пираты выпустили в «Красноводск», стоявший за молом. Несчастья не произошло: задев волнолом, ракета взорвалась.
Заложив вираж — вспенился в темноте бледный бурун, — катер стрелой ушел в море.
Гордиенко подал ряд четких команд. Первый шок прошел: все люди быстро встали на посты по аварийному расписанию.
Капитан внешне вел себя спокойно. По мостику ходил неторопливо. Можно было лишь догадываться о буре мыслей и чувств, одолевавших его.
Вместе с доктором вернулся старпом.
— Роман Владимирович, две пробоины: во втором и третьем трюмах.
— Топливные танки?
— Не задеты… Видимо. Но в обоих трюмах начался пожар.
— Вахтенному механику — пожар во втором и третьем трюмах. Откройте паротушение, запустите пожарный насос, осушайте второй и третий трюмы!
— Старпому — разбейте аварийные партии на две. Тушение пожара во втором трюме возглавить второму помощнику Полищуку. Третий трюм за вами, Владимир Иванович. И общее руководство тоже ваше. На случай, если возникнет пожар в средней надстройке, создайте группу во главе с третьим механиком. В машинном отделении всеми работами руководит стармех.
Доктора удивил старпом. В обычной обстановке веселый, быстрый на выдумку, он любил побалагурить. Можно было ожидать, что сейчас он будет торопливо командовать. А он, напротив, действовал замедленно, как будто сдерживая себя. Команды отдавал твердым голосом, если нужно было — повторял, но не горячился, ни на кого не кричал, не суетился. А ведь на его плечи легли тяжелейшие обязанности.
Хладнокровие и спокойствие старпома благотворно действовали на общую атмосферу мостика. Вот он, согласовав какие-то дела с капитаном, исчез и руководил уже на главной палубе.
Доктор выяснил для себя самое важное: пострадавших людей на судне нет. Он задержался еще какое-то время, чтоб уяснить, где его помощь нужнее.
— Палубное освещение включено! — доложил капитану прибежавший электрик.
— Добро! Направьте все прожекторы на трубную марку!.. Пусть смотрят, негодяи, в чье судно стреляют…
Тут же Гордиенко связался по УКВ «Корабль» со всеми советскими судами, сообщил обстановку и попросил быть готовыми оказать помощь. Теплоходу «Сангар» поручил доложить о происшедшем Дружникову.
Едва Роман Владимирович, вытирая вспотевший лоб платком, окончил разговор с судами, на связь вышла «Печора».
— Снимаемся с якоря и подходим к борту «Кременчуга» для оказания помощи! — сообщил ее капитан.
Силой обстоятельств Гордиенко был поставлен во главе спасательных работ, ему было виднее, как бороться с бедой, поэтому, не придерживаясь табели о рангах, он отдавал распоряжения шедшим на помощь судам.
Было 01.15. На мостике вновь появился старпом Коба.
— Пожарная магистраль перебита в нескольких местах, — доложил он капитану, — отсекаем носовую, прокладываем шланги из надстройки в третий трюм. Спускаем шлюпку правого борта для работы шлангами через пробоину. Организовали ремонт пожарной магистрали на носовой палубе для второго трюма…
— Ясно! Продолжайте работы. И впредь докладывайте чаще, по телефону или через связного.
— Роман Владимирович, пошла зыбь четыре балла. Предлагаю откатать балласт из второго танка правого борта для создания крена на левый борт, тогда вода не попадет через пробоины.
— Правильно! Распорядитесь.
Капитан вновь подошел к аппарату УКВ.
— «Печора»! «Печора»! На связи «Кременчуг»! Подходите к левому борту. Как поняли?.. Раздался телефонный звонок.
— Докладывает второй! — Голос Андрея Полищука выдавал волнение. — Передаю замеры льял: первый трюм — левый борт двадцать сантиметров, правый нельзя замерить — повреждена трубка. Трюм номер два — левый борт двадцать сантиметров, правый пятьдесят сантиметров. Третий трюм по двадцать сантиметров, в четвертом по нолю…
— Ясно, Полищук! Действуйте! — как-то даже весело ответил капитан.
И второго это немало удивило.
— Пожарную магистраль починили? Ал-ло! Полищук! Что с магистралью?
— Магистраль заделали, даем воду на второй трюм, но напор слабый! — овладев собой, докладывал второй ровным голосом.
Когда старпом, отдав с мостика необходимые распоряжения, скатился на главную палубу, доктор устремился за ним.
— Шлюпка тонет! — кричали за бортом. — Она вся в пробоинах!
— Оставить шлюпку, всем подняться на борт! — командовал старпом. — Спускайте шлюпку левого борта.
Пожар разгорался в корпусе судна сильнее. Он был закрытый, и тушить его оказалось очень сложно. Весь экипаж вступил в борьбу. Из-за больших повреждений магистрали вода поступала почти без напора. Механики, машинисты ползали по палубе, в темноте нащупывали разрывы, заделывали их.
Открыли пенотушение во все трюмы. Однако оно эффекта не давало: трюмы не были герметичны.
«А что, если закрыть пробоину пластырем?» — мелькнула мысль у старпома.
— Ребята, пластырь! — крикнул он морякам.
Доктор вместе с матросами кинулся за материалами. Наконец завели пластырь, натянули и… попадали: оборвались обгоревшие концы, пламя вырвалось из пробоины. Оставалось, как и задумали вначале, тушить из шлюпки.
Магистраль заработала, хлынул напор воды. Но пламя и не думало утихать. Доложили капитану. И Гордиенко решился.
— Полищук!
— Я!
Капитан помедлил, сказал коротко:
— Андрей Петрович, двух опытных матросов через пробоину в трюм.
Через три минуты Анатолий Кривчун и Владимир Биленко надели кислородно-изолирующие приборы и, прихватив шланги, ринулись в пробоину.
Нестерпимым жаром опалило их, но моряки не отступили. Вода с гулкими хлопками била по пламени. Обезопасив себе площадку у края пробоины, моряки проникли в трюм и тушили огонь в упор. Один из шланга давил очаг пожара, другой из своего шланга лил воду на товарища. Так попеременно, сменяя друг друга, они пробыли в трюме продолжительное время.
И вот из отверстия показалась черная от копоти фигура Кривчуна — он тащил на себе Биленко, потерявшего сознание. Их сменила следующая пара. Биленко осторожно подняли на палубу и уложили на скамейку. Доктор склонился над ним. Пульс. Дыхание. Несколько ударов по щекам.
— Ну, парень, хоть застони!
Резкий запах нашатыря привел моряка в чувство.
Он выпил воды и, окончательно придя в себя, решительно направился к борту. Доктор взглянул на боцмана, отрицательно мотнул головой. Никитич приказал:
— Биленко, ты мне нужен здесь!..
Моряк нехотя положил кислородный аппарат. Кривчун был уже в трюме.
К доктору подбежал старпом:
— Сергей Николаевич, подошла «Печора», организуй наших женщин, разносите по палубе рукава. Поливайте крышки трюмов. Ты отвечаешь за топливный танк. Он уже перегрелся. Давай, старик! — Коба исчез.
Повара Ира и Маша, буфетчица Надя и дневальная Катерина числились помощницами у доктора — санитарками. Но сейчас предстояло им другое дело — поопаснее. Палуба раскалилась, краска на ней пошла пузырями и шипела. Девчата быстро развернули рукава. Струи ударили в пламя, вырывавшееся из-под прогнувшейся крышки люка. Доктор охлаждал свой танк, отсекая от него огонь. Судно окуталось дымом и паром, огонь гудел, что-то трещало, лопалось…
Вдруг раздался отчаянный крик:
— Доктор! Доктор, помогите!
Семененко сунул в руки Катерине шланг, а сам бросился на крик. На лавочке прогулочной палубы лежал матрос Корсун и взывал о помощи.
— Что с вами, ожог? — Доктор наклонился. В темноте разве что разглядишь?
— Нет, плохо с сердцем, хватает! Ой! Пло-хо! — орал благим матом матрос.
Семененко не помнил, чтоб этот угрюмый верзила когда-нибудь жаловался на здоровье, но в такой обстановке и у здорового может не выдержать сердце. «Однако и кричит же он!» — подумал доктор. Пощупал пульс, приложил ухо к сердцу. Чуть выше нормы. Неудивительно. И все-таки Семененко сделал укол кардиамина.
— Ну как, лучше?
— Лучше, но не очень… Ой-ой!..
— Полежите, успокойтесь! — велел доктор и пошел к капитану.
— Роман Владимирович, похоже на симуляцию. Корсун прикидывается больным. Но если б тихо прикидывался… Он орет, действует на других…
— Больше нет таких больных?
— Нет!
— Отправьте его на «Печору».
Когда Семененко передал разрешение переправиться на другой теплоход, а они были в трех метрах борт от борта, Корсун не стал ждать помощи и носилок, разогнался и так сиганул, что оказался далеко на палубе «Печоры».
— Подонок! — вырвалось у доктора.
Он побежал к своим девчатам, взбодрил их:
— Огонь в третьем и во втором трюмах уменьшился, должны потушить.
Семененко взял брандспойт у Кати, а мысли крутились вокруг Корсуна. Он ни с кем не дружил. Вспомнилось сказанное как-то о нем Билкуном: «Этот из тех, кто чужой паек разделит по-братски, а потом тихарем в углу из рукава будет жрать свое». Тогда Семененко не понял комсорга, решил: тут какая-то личная обида. Необщительный парень Корсун, что ж, это его беда, а не вина. Выходит, Билкун вычислил его лучше».
А на судне и в самом деле борьба с огнем имела уже некоторый успех. На турбоход высадились моряки «Печоры». Общими усилиями сбили видимое пламя в третьем трюме, перевели шлюпку к пробоине трюма № 2. Тугие струи воды еще двух шлангов ударили через пробоину.
Капитан и начальник радиостанции вели непрерывную связь с советскими судами, периодически докладывали обстановку в пароходство и в Москву.
По уточненным данным старшего помощника, обе пробоины в судне рваные, размером 2×1,5 метра в свету, с большими расходящимися трещинами. Кромки листов вывернуты наружу на полметра. Обе ракеты, пробив борт, взорвались внутри. Имеются рваные пробоины и в главной палубе диаметром от 5 до 20 сантиметров. В районе взрывов палуба вспучена. Крышки трюмов № 2 и № 3 деформированы и сдвинуты, крепления тяжеловесов на трюмах № 2 и № 3 лопнули и сдвинуты, иллюминаторные стекла почти везде выбиты.
В 01.50 крен левого борта достиг 5°. Дали указание старшему механику поддерживать такой крен откаткой балласта из танков правого борта. Пустили высокократную пену в трюмы № 2 и № 3. Однако имеются большие утечки пены из магистрали, огонь потушить не удается.
Едва помощники очередной раз доложили обстановку, на мостике раздался еще звонок. Старший механик сообщил, что сильно греется переборка второго трюма над топливным танком № 1. И тут же снова звонок второго помощника: в лобовых каютах нагревается палуба. Последовал приказ: проводить шланги, охлаждать. Установить постоянное наблюдение в машинном отделении и за внутренними помещениями.
Моряки отдавали борьбе с пожаром все свои силы. Боцман орудовал на баке, защищал от огня первый трюм, помогал второму помощнику на втором трюме. Коба успевал везде. Его спокойные, твердые распоряжения поддерживали команду. Всюду успевал советом и делом первый помощник. Непосредственно с огнем боролись уже два экипажа. Однако он не утихал. Даже наоборот.
На мостике наступила короткая минута разрядки, если ее можно было так назвать. Капитана в эти часы изнурительной и безрезультатной борьбы не оставляла мысль: может, вообще все делается им неправильно? Неверно оценена обстановка? Существует ведь реальная опасность взрыва топливных танков. Это означает моментальную гибель половины экипажа. И не только это. Борт о борт сражается с огнем груженная лесом «Печора». Взрыв — и она будет охвачена пламенем. Может, давно следует эвакуировать команду?.. Огонь, поддавшись вначале напору людей, сейчас медленно теснит их обратно. Пар, образующийся в трюмах, выходит из них вместе с пеной. Палуба разогрелась так, что ступить на нее невозможно, все металлическое на судне накалилось, и вода, едва коснувшись металла, мгновенно испаряется. Густой смог мешает дышать. Горят шпалы, пропитанные креозотом, удушливый тяжелый смрад окутал турбоход. От него сначала один человек, а потом другой, третий потеряли сознание. Они падали на раскаленную палубу, обжигались, но, едва получив первую помощь, снова бросались в огонь.
В который раз Гордиенко подумал: «Что, если притопить судно на банке, по карте — рядом с портом как раз подходящая отмель. Притопить — значит спасти судно. Его не сложно будет поднять… Хоть это, кажется, и лучший вариант, но меня не поймут, потом скажут, что испугался, не довел борьбу до конца. А конец — вот он, огонь сожрет турбоход… Эх, мать честная! И так и эдак худо!..»
Вышел на связь «Сангар» и сообщил, что получил разрешение на выход из порта, но только с лоцманом. «Ожидаем лоцмана». Гордиенко только стиснул зубы. Поступило сообщение с теплохода «Красноводск». Он уже вышел из порта на рейд. Готовится переправить на «Кременчуг» свои аварийные группы и пожарные шланги.
…Женщин давно перевели на «Печору». Семененко остался один. В какой-то момент «Кременчуг» дал резкий крен на левый борт. Доктору показалось, что судно переворачивается, а вокруг уже нет никого… Он даже забыл, что стоит над горячим танком с топливом, готовым в любую минуту взорваться. Мелькнула мысль: «Если перевернется — прыгну и буду держаться за шланг с «Печоры».
Прибежал посыльный:
— Капитан велел вам пробираться на бак и передать боцману и третьему помощнику, чтобы рубили концы, «Печора» отойдет!
Сергей увидел, что на «Печору» переправлялась еще группа моряков с «Кременчуга». «Да, значит, наши дела совсем плохи», — подумал он, пристраивая шланг, чтоб струя била по крышке танка.
Бежать пришлось, как по раскаленной сковородке. Горели подошвы туфель. Из второго трюма снова вырывалось пламя, языки его выходили через люк. Налетевший сильный шквал с дождем сгущал туман над турбоходом.
Сергей передал распоряжение капитана, и Никитич тотчас обрубил швартовые. «Печора» отошла от борта.
В 06.00 Гордиенко запросил мнение капитанов, как быть дальше. Все сошлись на одном: пожар потушить не удается, необходимо затопить трюмы. Капитан позвонил стармеху.
— Будьте готовы к даче хода!
Семененко решил спуститься в машину. За время борьбы с огнем он только раз наведался в машинное отделение. Конечно, если бы с кем-нибудь что случилось, доктора позвали бы непременно, он ведь тоже без дела не оставался. Но угрызения совести мучили: «Надо было наведаться еще!»
Сергей из коридора, где жили в основном «механикосы», открыл знакомую дверь в машинное отделение. Гарь и страшная духота ударили в лицо. «Пре-ис-подняя!» — прошептал он про себя и замер. Где-то внизу под ним стучали, колотились машины, но ничего не было видно. Пар и едкий дым плотно заполнили все. Казалось чудом, что люди еще работали в этом аду. Сергей преодолел страх и быстро спустился вниз.