В это время майор Грищенко с замами спустился вниз. Танки стояли в колонне. Он решил дать передышку людям. Достали сухой паек, перекусили. Впереди мерцали огни Дунаальмаша. Воспользовавшись передышкой, я забрал воспитанника батальона Николку и направился в деревню. Шли мы налегке. У меня на поясе висели два трофейных пистолета («вальтер» и «парабеллум»), а Николка прихватил автомат. В селе было тихо. Впереди мелькнул огонек. Послышался лай собаки. «Похоже, немцев в деревне нет», – шепотом сказал Николка. «Посмотрим». Мы осторожно подошли к дому, где светилось окно, и постучали в дверь. На пороге появилась молодая женщина. «Немцы в деревне есть?» – спросил я по-русски и тут же понял бессмысленность вопроса. Мадьярка, услышав русскую речь и увидев советских воинов, перепугалась, затряслась, замахала руками, как от наваждения, пыталась что-то сказать, но, кроме мычания, у нее ничего не получалось.
Я пригрозил женщине, чтобы она не шумела, и, втолкнув ее в дом, закрыл дверь. Прислушались, – тихо, тогда мы отправились обратно. В батальоне, обнаружив наше отсутствие, всполошились. Увидев меня, Грищенко, не на шутку рассердившись, набросился: «Где тебя черт носит? Нужно быть последним идиотом и безумцем, чтобы пуститься на такую авантюру. Тебе что, жизнь надоела?» Я молчал, да и что я мог сказать в свое оправдание? Пожурил меня и замполит Климов. Немного успокоившись, комбат спросил: «Ну как там?» – «Тихо. Похоже, в селе немцев нет». – «Тогда вперед. Веди батальон».
Я вывел танки к дому, где так перепугал хозяйку. Взвод лейтенанта Зори пересек дорогу и вышел под железнодорожным мостом к Дунаю. Расставили танки, дав отдых изрядно измученным экипажам. Комбат со штабом расположился на южной окраине в огородах близ подножия гор, в подвальчике. В роту прибыл замполит Климов. Я был рад его приходу. Комиссара уважали в батальоне. Он был прост в обращении, доступен, требователен и справедлив. Климов похвалил меня «за разумные и инициативные действиями при обходе Несмея», пожурил за детскую выходку с вылазкой, и мы вместе обошли танки. Замполит проверил охранение и, прощаясь, посоветовал утром выставить засады на западной и восточной окраинах села.
С рассветом первым противника в Дунаальмаше обнаружил лейтенант Зоря. При переходе через шоссе его обстреляли из пулемета, и комвзвода чудом избежал смерти. В деревне и в роте всполошились. Открылась беспорядочная стрельба. Трудно было понять, где свои, а где немцы, но было ясно, что «мирного сосуществования» быть не может. Улицы, переулки, дома находились под обстрелом. Каждый шаг, каждая перебежка были опасны для жизни. И было совершенно непонятно, как мы с Николкой, а тем более танки могли беспрепятственно войти в село!
Утром майор Грищенко уточнил обстановку. Она была неутешительна. В Дунаальмаше создалось «двоевластие»: на западной и восточной окраинах находились немцы, а в центре – наш танковый батальон. Доложили комбригу. Полковник Чунихин приказал провести разведку и выбить противника из села. Грищенко в штабе батальона не без иронии сетовал: «Ну, Брюхов, завел ты батальон прямо в логово врага, в мышеловку. Теперь думай, как из нее выкарабкаться». Я и сам недоумевал, как могли немцы, такие опытные вояки, проявить ротозейство, беспечность, не заметить и допустить выход танков в свое расположение. Разгадка была неожиданной. Капитан Клаустин организовал разведку, в западной части села взяли пленного, и он показал, что из Несмея вчера доложили, что русские остановлены, топчутся на месте и несут большие потери. В районе Комаром сосредоточиваются крупные танковые силы. Поэтому в Дунаальмаше спали спокойно и не предполагали, что к ним могут пожаловать советские танки, а гул моторов и лязг гусениц в горах приняли за выход своих танков на исходные позиции для решающего наступления. Редкий счастливый случай!
Пока командиры связывались друг с другом, уточняли обстановку, решали, как громить врага, автоматчики, а за ними и танкисты, находящиеся в резерве («безлошадники», как их называли), самостоятельно, из озорства и любопытства, пробирались от дома к дому, уточняя, где располагаются танки, орудия и автомашины противника. Они обстреливали зазевавшихся фашистов и возвращались с трофеями, рассказывая о своих подвигах под смех и одобрительные возгласы. Не удержался и комроты автоматчиков лейтенант Воронин. С двумя автоматчиками он довольно далеко пробрался в расположение противника, обнаружил танк и БТР с пехотой и огородами вернулся обратно. Взяв противотанковое ружье и гранаты, под прикрытием автоматчиков, он вновь пробрался к тому же месту и с чердака соседнего дома, с близкого расстояния расстрелял и поджег танк и забросал гранатами БТР. В стане врага поднялась суматошная стрельба, а отчаянный офицер с автоматчиками благополучно вернулся в расположение батальона. Пример оказался заразительным. Забрав гранаты и бутылки с зажигательной смесью, уничтожать еще один обнаруженный немецкий танк пошел комсорг батальона автоматчиков лейтенант Соколов – и тоже удачно. Немцы были обеспокоены, чувствовали себя неуютно, повысили бдительность, но активных действий не предпринимали. Это нас удивляло и настораживало.
С выходом 1-го танкового батальона в Дунаальмаш комкор уточнил задачу бригаде. Выполняя ее, полковник Чунихин оставил на восточной окраине Несмея заслон из взвода танков и батареи 1000-го истребительно-противотанкового полка, с целью не допустить форсирования Дуная в районах Шютте и Моча. Остальными силами с 1438-м самоходно-артиллерийским полком он 30 декабря выступил на Дунаальмаш.
На рассвете 2-й танковый батальон с батареей СУ-85 вышел из гор и повернул на юго-запад, по пути уничтожая мелкие группы противника. Рота Панфилова подошла к высоте 294, с ходу развернулась, атаковала, выбила вражескую пехоту и овладела высотой. Не останавливаясь, танкисты роты пытались перерезать дорогу Дунаальмаш – Тат, но встретили сопротивление и отошли, закрепившись на высоте 294 и взяв под обстрел шоссе. С наступлением темноты старший лейтенант Колтунов вывел взвод Талызина к самой дороге и поставил его в засаду. Штаб батальона расположился на опушке леса. Командование батальона разместилось в единственном домике, а танк комбата поставили у входа в дом. 3-й танковый батальон с батареей СУ-85, во взаимодействии с пехотой 80-й стрелковой дивизии, овладел Самодом и занял оборону на западных скатах высоты 235. В Самоде разместился штаб бригады. Между тем прикрытие на восточной окраине Несмея в течение дня отражало атаки небольших групп противника.
Полковник Чунихин решил очистить западную часть Дунаальмаша от противника, захватить развилку дорог и станцию Альмашфюзите. Это позволяло бригаде перерезать основные дороги из Комарно на Будапешт и Тат и лишало противника путей подвоза и маневра войсками. Поздно вечером, под покровом темноты, батальоны перешли в наступление. Продвигаясь вдоль Дуная по огородам и садам, наш танковый батальон начал теснить противника и выбивать его из села. Немцы всполошились, в воздух полетели десятки осветительных ракет. Их бледный свет выхватывал силуэты наших танков, позволяя вражеской артиллерии вести по ним огонь. Бой принимал все более ожесточенный характер. Основные усилия противник сосредоточил вдоль шоссе, где и развернулись основные события. Танки взвода лейтенанта Зори шли уступом, ведя огонь с ходу по вспышкам и силуэтам. Впереди загорелось несколько домов. В отблеске пожаров было видно, как метались люди, как выкатывали на прямую наводку противотанковые пушки, как выдвигались из-за домов танки. Сопротивление врага нарастало. Распластанный вдоль Дуная, населенный пункт не позволял батальону использовать основные преимущества танков – ударную силу и маневр. Бой превратился в схватку танков с танками, противотанковыми орудиями, а затем и фаустниками врага. После того как фаустник сжег танк младшего лейтенанта Полякова (который до этого успел поджечь танк противника и расстрелять два ПТО), вперед вышел лейтенант Зоря. К этому времени это был уже не новичок, а опытный фронтовик, научившийся действовать смело, уверенно и осмотрительно. Автоматчики расстреляли фаустника и продолжили атаку сбоку и чуть впереди танков, предоставляя им свободу для ведения огня вдоль шоссе. Зоря добил противотанковые пушки и начал уничтожать пехоту противника, прокладывая путь автоматчикам. Взвод отвоевал больше километра шоссе и выходил на западную окраину Дунаальмаша, когда немецкий танк с близкого расстояния поразил танк командира взвода прямо в лобовую броню. Танк задымился, а после второго и третьего снаряда загорелся. Погибли механик-водитель старший сержант Иванов и радист-пулеметчик Дудин. Комвзвода, наводчик и заряжающий выбрались из танка и по кювету отползли назад. Лейтенант Зоря был ранен легко, отказался идти в медсанвзвод и остался в роте. Третий танк, командиром которого был младший лейтенант Бутов, встал в укрытие и вел огонь. Взвод автоматчиков отошел и залег впереди него. Наступая вдоль побережья Дуная, взвод лейтенанта Бикмулина завяз в сплошных постройках между железнодорожной насыпью и песчаным берегом реки. Запутавшись в непонятных лабиринтах, под огнем противника он остановился. Взвод лейтенанта Маркова имел больше пространства для маневра: пробираясь по огородам и садам, он успешно продвигался к западной окраине села. Вместе с ним удачно действовал взвод автоматчиков младшего лейтенанта Черкасова. Но и они натолкнулись на сильное сопротивление противника, остановились и теперь вели огневой бой. Атака захлебнулась…
Комбриг лично наблюдал за ходом боя, но оказать влияние на его исход не мог. Не было резервов. Все силы батальона были брошены в бой. Он приказал мне закрепиться на достигнутом рубеже, распрощался с Грищенко и Климовым и выехал во 2-й танковый батальон. Стрельба в Дунаальмаше стихла.
2-й танковый батальон наступал вдоль дороги Тат – Комаром на станцию Альмашфюзите. На этом участке наступление сначала развивалось успешно. Танкисты подошли к развилке дорог и открыли сильнейший огонь из пушек и пулеметов, в расчете психологически подавить противника. По дороге шел взвод лейтенанта Талызина. Командир заметил вспышку пушечного выстрела на самой развилке дорог и указал на цель наводчику. Опытный и сноровистый сержант Арутюнян быстро навел орудие и ударил в цель бронебойным снарядом. Брызнула ослепительная вспышка, а затем вырвался сноп огня, осветив танк. От огня загорелся рядом стоящий дом. На освещенном перекрестке дорог сновали немцы, разворачивая ПТО. Лейтенант Талызин свернул с шоссе и повел взвод слева, а лейтенант Панфилов с остальными танками обходил перекресток справа. Противник успел организовать круговую оборону и оказал упорное сопротивление. Танку младшего лейтенанта Девяткина удалось выйти к самому перекрестку и вступить в бой с артиллерией врага, но в неравном поединке танк был подбит артиллерией, остановился и задымил. Отважный командир погиб, экипаж выскочил и укрылся в кювете. Раненые танкисты поползли назад под огнем врага, когда замыкающий печальную «процессию» механик-водитель оглянулся назад. Танк не горел. Преодолевая страх, он повернул обратно, забрался в танк и завел его, включив заднюю скорость. Ночная темнота скрыла смельчака. Когда он вышел к своим, в башне и корпусе танка насчитали три пробоины. Не загорелся он только потому, что на пределе было горючее и не было боеприпасов. Атака захлебнулась, и батальон получил приказ отойти на исходные позиции, где прочно закрепиться.
30 декабря 18-й танковый корпус был выведен в резерв командующего 3-м Украинским фронтом. 110-я и 181-я танковые бригады, а также 32-я мотострелковая бригада к исходу дня сосредоточились в районе Бичке, Мань, Жамбек. Командир нашей 170-й танковой бригады получил приказ сдать занимаемый рубеж 217-му стрелковому полку 80-й стрелковой дивизии и сосредоточиться в Жамбеке. 31 декабря бригада по акту передала рубеж обороны и с наступлением темноты начала выдвижение в новый район сосредоточения. Первым снялся 2-й танковый батальон, за ним 3-й батальон и батальон автоматчиков. Наш батальон, оставаясь на прежних позициях, прикрывал выход бригады. В этот момент поступило неожиданное распоряжение: вернуться обратно, выбить противника из Дунаальмаша и совместно с 80-й стрелковой дивизией прочно удерживать занимаемый рубеж.
Так заканчивался 1944 год. За период с 22 по 31 декабря бригада прошла с боями около 130 км, заняла свыше 40 населенных пунктов, уничтожила 37 танков и штурмовых орудий, 77 орудий и минометов противника, большое количество живой силы и 980 человек взяла в плен. За это же время бригада потеряла 38 танков и около 200 человек убитыми и ранеными.
Балатон
В ночь под Новый год выпал обильный снег, и весь следующий день погода непрерывно менялась: то морозец, то мокрый снег из низких туч. На позициях стояла праздничная тишина. Обе стороны безмолвствовали. В танках установили дежурство, выставили охранение, остальные отдыхали в домах и погребах. Нашлись и непоседливые люди. Подогреваемые любопытством, озорством, а больше вином, «безлошадные» танкисты с автоматчиками, несмотря на запрет, продолжали вылазки на западную и восточную окраины Дунаальмаша. Завязывались скоротечные стычки. Больше всех усердствовал лейтенант Яковлев. Он уже не раз ходил в расположение противника, знал там все ходы и выходы и беспощадно мстил фашистам за два своих подбитых танка и гибель товарищей. В очередной раз он подбил идти с ним лейтенанта Зорю, наводчика орудия сержанта Роптанова, заряжающего сержанта Лысенко, радиста сержанта Спирюгова. Не удержались и примкнули к ним техник-лейтенант Рамадзе и вездесущий Николка. Все они вооружились автоматами, гранатами, прихватили несколько бутылок с зажигательной смесью и отправились искать приключений. Шагая впереди группы, Яковлев балагурил: «Устроим фрицам маленькую новогоднюю заварушку. Будут помнить нас и новогодний день». Знакомыми дорожками он вывел группу к кладбищу. Осторожно пробираясь между могил и надгробий, Яковлев вел добровольцев на западную окраину села и неожиданно наскочил на засаду. В ход пошли автоматы и гранаты. Яковлев швырнул одну за другой две гранаты Ф-1 и залег между могилами. Ведя огонь из автомата, он крикнул: «А ну, всем быстро отходить! Я прикрою огнем!..» Танкисты не заставили себя долго уговаривать и врассыпную бросились назад. Яковлев поливал фашистов из автомата. Немцы, прикрываясь надгробьями, вели ответный огонь и швыряли гранаты. Одна разорвалась невдалеке от Рамадзе и Зори. Корчась от боли, они с помощью Роптанова еле добрались до батальона. Вскоре невредимым прибыл и Яковлев.
Старший лейтенант Колесниченко, перевязывая раненых, бурчал: «Мальчишки! Дураки! Сами смерти ищут». Рамадзе и Зоря сквозь боль отшучивались: «Не бранись, доктор. До свадьбы все заживет». На медпункт прибыл майор Грищенко. Не стесняясь и не выбирая выражений, он зло выругал офицеров и начал им угрожать. Однако, глядя на раненых, страдающих от боли людей, майор отошел и смягчился. Лейтенант Зоря был ранен в пах, и Грищенко с издевкой посоветовал доктору отправить его в медсанбат верхом на лошади. Вечером всех раненых на попутной машине отправили в тыл.
Относительно спокойная обстановка убаюкала всех. Все больше захватывало праздничное благодушие. Каждый, исходя из своих возможностей, отмечал Новый год. В роты, на передовую подошли кухни. Повара постарались и приготовили праздничный обед. Хозяйственники вместо ста граммов водки выдали ром, причем в большом количестве. Экипажи к нему добавили еще сухое вино из погребков. Многие сами приготовили пельмени, блины, шашлыки и устроили небольшую пирушку. Леша Рыбаков по водосточной трубе пробрался к берегу Дуная, где обнаружил маленький ресторанчик с видом на величавую реку. Он пригрозил хозяину, заставил его приготовить приличный стол с изысканными напитками и, довольный своей затеей, пригласил Грищенко, Клаустина, Сергиенко и меня. В батальоне остались Климов и Гуляев. Во 2-м батальоне механик-водитель командирского танка сибиряк сержант Маякин сварганил пельмени, отварил их и поставил на стол большое блюдо дымящихся, пышущих жаром, воздушных пельменей, которые издавали неповторимый аромат, дразнящий и возбуждающий аппетит.
Обеды затянулись до позднего вечера. Хорошо закусив и подогревшись спиртным, многие завалились спать. Противник как будто только этого и ждал. Поздно вечером началась мощнейшая артподготовка. Стылая земля содрогалась от разрывов. Под прикрытием огня артиллерии из Комарно на Тату в колонну по два выдвигалась танковая армада. Часть ее повернула на восток, развернулась и атаковала Дунаальмаш и Самод. В воздухе висели сотни осветительных ракет. Стало светло, как днем. Началась круговерть. Удар застал наши передовые части врасплох. Трудно было понять, что происходит кругом. Мы выскочили из ресторанчика и под огнем противника еле успели пролезть по водосточной трубе к своим танкам. Батальон уже вступил в бой с наседающим противником. Быстро прикинув обстановку, комбат отдал самый короткий приказ: «Прочно оборонять занимаемый рубеж». Я с ходу заскочил в танк и «приступил к выполнению приказа». Танки противника, при поддержке пехоты и огня артиллерии, основной удар наносили вдоль шоссе на Несмей. В Дунаальмаше разгорелся тяжелый, ожесточенный бой. Танки батальона, еле сдерживая нашествие противника, начали с боем отходить. В бледном свете осветительных ракет было видно, как, озираясь и отстреливаясь, отходит и пехота, как на новые огневые позиции отходят артиллеристы. Все смешалось, управление терялось, эфир был забит распоряжениями, криками и бранью. Наши части были близки к паническому бегству, и только ночь и снегопад не позволили противнику воспользоваться благоприятной обстановкой.