- Его нужно убрать.
Вдруг захохотал Вителеццо, захлопал в ладони, невольно откинувшись на спинку.
Взгляд в глаза.
- Красота! Я так и знал!
Чертовы дети! Я так и знал!
(затем успокоился и уже более сдержано добавил)
Что же... будет по-вашему.
***
(А с к а н и о)
- Фернандо.
- Вителли? - вздрогнул от удивления и неожиданности.
Но коршун уже кружил над своей жертвой, предвкушая чудный, сытный пир.
(прошелся Вителеццо размеренными шагами вокруг застывшего среди залы в замешательстве Авалоса)
- Почему?
Улыбнулся палач.
- Судьба, маркиз де Пескаро. Судьба.
Уверенное движение - и вышел я из тьмы на свет.
Резко обернулся ко мне Фернандо.
- Ты?
- Я.
"За что?"... "Почему?"... "Прости"...
Пустые звуки, которые так и не вырвались из наших грудей, не покинули подсознания.
Лишь пустые, лживые, гнусные улыбки, дразня смерть.
- А я знал, - вдруг изрек Авалос.
Невольно кивнул я, соглашаясь - догадывался.
- Но не думал, что так скоро.
И вновь киваю, вместо слов. Шаг ближе.
- Береги ее.
- Непременно, - отвечаю я.
...
... все произошло слишком быстро. Без рассуждений и сомнений.
Фернандо не сопротивлялся, но и не молил о пощаде - ушел достойно...
Не было смысла сражаться.
Потому что даже я, дитя без малого в этом деле, кожей чувствовал... как замок в короткие мгновения заполнился этими существами, тварями, подобно крысам на палубе тонущего корабля... Холод ходил по моей спинеё предупреждая об опасности. Но в этот раз - не я добыча.
В мгновение ока разорвали на куски и бросили наземь, словно гадкие, старые лохмотья.
- Его стоит сжечь, - учтиво оповестил меня Вителли.
- Обязательно. Дом все равно предавать огню, так пусть вместо меня и... жарится.
Рассмеялся Вителеццо.
- Что ж, смотри сам.
Есть еще какие пожелания?
Сдержанно, отрицательно качнул головой.
- Нет.
- Отлично. А Матиас?
- Он мне будет нужен.
Ухмыльнулся тот.
- Смотри, следи за своей стаей, иначе мне придется вернуться.
- Без сомнений, - ядовито заулыбался я и кивнул.
Шаг к двери.
- Вителли.
Словно ждал тот, тут же обернулся.
Молчит, выжидая.
- А Борджиа? Есть кто из них среди нас?
Радушно заулыбался "союзник".
- А я уже разуверился, что решишься на этот вопрос. Нет, Чезаре этот бой проиграл, как и остальные.
Разворот - и скрылся из виду.
Что ж. Увидим, кто еще из нас... что проиграл.
***
(А с к а н и о)
Свидетели... Свидетели моей гибели были. Были, и видели, как я умирал на смертном одре, как прощался с приближенными, как давал свое завещание об распределении имущества... и повелевающее слово сжечь здесь все дотла. Были, и некоторые даже пали жертвами всего этого фарса.
Яркие, алчные языки пламени жадно тянулись к небу, ехидно мне улыбаясь на прощание, провожая мой прежний мир в небытие, истово благодаря за пышный пир, который я устроил им напоследок.
И был там тот, кто должен был затем сойти за мое грешное тело. Был.
... да только имя его совсем не Фернандо.
Авалоса я так и не предал огню. Не смог.
Я назвал это для себя очередным эдаким планом возможного отступления, который ведом был лишь мне и только мне, а посему не несет в себе угрозы и беспокойства.
Четвертованное тело по началу закопал недалеко от своего, теперь уже бывшего, замка. А затем, спустя несколько лет, перенес на заброшенное кладбище близь Этфе.
P . S .: Виттории я так никогда и не с о зна л ся, что в какой -то мере муж ее одной ногой все еще оставался в этом чертовом мире . И да, ее сверх способности так и не смогли пробить во мне сущие стены вокруг этой страшной тайны , и выудить громогласное наружу .
В далеком будущем , когда сестра основательно взялась за реконструкцию и оживление давно павшего и, казалось бы, всеми забытого "Вечного п раздника", возрождение "Аетфе" , перенес я маркиза де Пескаро в Рим, на некатолическое кладбище, il Cimitero acattolico di Romа, и время от времени стал его навеща ть, уже без всякой опаски . Фернандо де Авалос невольно превратился в заурядного Фернандо Пикколомини со знаменитой, хоть и без оснований приписанной, фамилией, да еще и ко всем у, периодически его годы жизни перерисовывались согласно царствующей эпохе.
Друг. Он стал моим единственным (пусть, отчасти вынужденным и слегка мертвым)... настоящим другом, о котором долго никто, кроме меня, не знал , и уж точно не догадывался об истинном его обличии .
Попытаться возродить его ... я никогда не намеревался, да и не хотел. Его путь завершен. Я это давно уж понял, и решил, но превратить тело в прах так и не осмеливался . В какой-то степени, я сам себя убедил (извратил свое сознание), будто его останки - это маятник моей душ и на этой проклятой земле, и пока он существует - пока и мое сердце отчаянно бьется. Тело, раздробленное... не без подачи моей руки, тело Авалоса было (казалось) моей собственной плотью, что пала в тот далекий летний вечер , но до сих пор мается, ж елая обрести покой .
Часть Вторая. Перерождение
Глава 11. Сто лет одиночества
Памяти Габриэля Гарсиа Маркеса.
Пусть и не довелось мне еще пока познакомиться с Вашим творчеством, но выказываю свое неподдельное восхищение В ашим трудом и упорством ; спасибо за, в какой-то мере, в плане писательства, единомыслие и невольную поддержку.
***
(А с к а н и о)
Казалось бы, земля рванула - и мир перевернулся с ног на голову.
То, во что я окунулся, и с чем пришлось нам с Матиасом столкнутся, было совсем не то, на что рассчитывал. Да, политика, в которую мы играли, будучи маркизами, герцогами, коннетаблями, кондотьерами - ничто, по сравнению с тем беспределом и абсурдом, с которым приходилось сражаться теперь каждый день.
Виттория была спрятана от посторонних глаз, и каждые десять лет я исправно продлевал ее заточение свежим колом великого дерева кедр. Но мне было мало этого. Мало, и как с Фернандо, мне нужна была уверенность в том, что место ее погребения было известно лишь мне и только мне, а посему, буквально сразу, пришлось попрощаться с Оливеретто, хоть как бы не печально было лишаться такого умелого, верного слуги.
И все - счет пошел на года... года моих отчаянных попыток состроить дом, в который я мог бы привести... свою младшую, ранимую и хрупкую сестру, которой я еще в глубоком детстве дал клятву оберегать, чего бы мне это не стоило , и теперь так фанатично оную исполняю , хоть девушка об этом... давно уже и не помнит .
***
(В и т т о р и я)
Испуганно зажмурила веки и замерла.
Удар. Болезненный, жуткий удар - и оцепенение.
Короткие мгновение - и боль отступила, оставив по себе лишь прозрачный шлейф страха.
- Не бойтесь, Синьора . Все будет хорошо, - словно прочитав мои мысли, прошептал старик. - Думайте о хорошем, думайте о своем муже и о всем том, что ждет вас впереди. Скоро всё закончится, переменится - и вы свободными птицами помчите дальше по своей судьбе.
...
Мир вокруг замер, неряшливо забыв отобрать звуки и ощущения - достаточно для осознания, что еще существуешь.
Чужие разговоры, молитвы, прощания. Шепот знакомых... и болезненные, пламенные речи близких. Бешенный, отчаянный стук разбитых сердец. Хотелось выть, рыдать вместе с ними и молить о прощении за свою жестокость.
Голос Асканио. Я узнала его среди всех - тихий, размеренный, сдержанный... холодный.
Приближающиеся шаги.
Тепло вмиг разлилось по моему мраморному телу - кто-то взял за руку.
- Держись, - едва уловимо... прошептал брат, догадываясь, или все же надеясь, что услышу.
Чиркнула плита - и безжалостно медовый свет (сквозь веки) обратился в тьму.
***
Я цеплялась за время и гнала его прочь, дабы скорее эта беспомощность и сумасбродность растаяли - и я обрела свободу.
Но мысли убегали в небытие, то плавно, размеренно, то сумбурно и дико, сменяя, погоняя одна другую, лукаво отчерчивая в моем сознании свою собственную, жестокую шкалу времени. Ожидание казалось бесконечным, и зверски невыносимым.
Прилежно старалась следовать мудрому совету старика, но это лекарство оказалось невечным. Все попытки прогнать тоску и боязнь в какой-то момент взорвались обидой и злостью.
А дальше... а дальше - поселился в душе моей страх. Коварный, извращенный, безжалостный страх.
... а что... если это ожидание, и вправду... длинною в вечность?
А затем все, как по цепочке: в голову отчетливо стали вползать детали недавних событий, и прибитые, притушенные, придавленные вопросы тех дней с размытыми ответами, вновь остро стали и отчаянно завопили ужасом осознания. Осознания истины и безысходности положения: все было не "зазря", и не "по установленному плану". Хотя нет, по плану... вот только чьему?
Ведь буквально сразу, через недолгое (теперь уже, если сравнивать с пребыванием, ожиданием) время... тьма снова обратилась в свет. Кто-то открыл саркофаг и унес меня, кто-то, теплый и живой, а значит не Фернандо. И не Асканио - его сердце билось совсем иначе, не как это: сие - надломленный, сбитый с четкого ритма, изношенный жизнью, механизм, а не холодный, бесчувственный, ровной поступи, маятник.
Колкость острых игл, что вполне могут быть какой-то соломой, скрип колес и тихий стук копыт старой, усталой лошади по твердой каменке.
Чирканье лопаты о твердый, засохший грунт, а дальше, дальше...
Дальше - тяжесть земли вместо легкого, мягкого покрывала.
Звуки ее, живой: шуршание жуков, червей, роющих свой нелегкий путь в плотной почве. Холод влаги, скорее всего от дождя, или тепло... прогретой солнцем земли.
Мой нынешний мир... - мир под толстым слоем укрывательства... или предательства.
Остаются же мне - лишь догадки, предположения, надежды... и мечты.
Я чувствовала, как живность подбиралась ко мне, ползала рядом, вплотную, и по самому телу - но вкусить так и не решалась. А вернее, даже не пыталась. Незачем. Такие как я - бесполезное, ненадобное образование, непригодное, неспособное, ни на что, кроме как потреблять и уничтожать. Моя плоть - бездушный камень. Теперь я - просто лишний пласт, порода, объект среди бурлящей, развивающейся, движущейся по своему пути (кем-то свыше заданному), от рождения к смерти, жизни. Я - ничто, что замкнуто в пределах своей бессмертной плоти. Я - островок сознания... где-то под толщей земли на необъятных, безликих просторах.
И кто меня найдет? Спасет? И есть ли, вообще, шанс на спасение?
А, может, - это и есть смерть? Та смерть, о которой так много говорили и думали, но никто так и не испробовал прежде, чем рассказать остальным. То, куда все шагаем, и никто не возвращается.
Рай и ад обывателей.
И я в аду. В аду. И знаю за какие заслуги.
***
Но время шло, и рассуждения, философия, покаяние, обиды и злость сменялись сном, а затем... а затем... какой-никакой жизнью. Новой, моей жизнью. Моим бытием.
Я предалась своему прежнему занятию, которому столько много времени раньше посвящала.
Поэзия. Возвышенная, прекрасная, воздушная... а после, в моменты особой отчаянности, - болезненная, бунтарская, вольная.
Я сходила с ума... сама того не замечая.
Я отбывала свое заключение, как могла.
Как могла...
А далее, далее - пришло то, что перевернуло весь мой новый (старый уже, свыкшийся) мир с ног на голову.
Пришли... мысли, воображение, фантазии, мечты.
Я стала рисовать тот мир, в котором хотела бы существовать, жить... процветать.
Уже давно все ощущения стали редкими гостьями - время напролет ни звуков, ни осязания - никаких помех действительности.
Сознание рисовало свои детали, свои картины, свои... яви.
И всё шло своим чередом, безликим рядом грёз умопомешательств.
Я жила... в мечтах. И больше ничего не просила, не ждала и не молила.
Я смирилась. Смирилась,
подчинилась и сдалась.
И тут наступил он. День, когда многие вопросы... нашли свои ответы и большинство стало ясным. День, когда мир вновь вспыхнул жизнью и взмахнул крыльями бытия.
***
Неожиданно в небе, ярко-алом, придуманном, пробило трещину - и хлынул белый свет. Свет сквозь веки - из вне...
Холод, необычное, давно забытое ощущение коснулось моей кожи, заставив (в душе) поежиться.
Это был ветер. Не выдуманный, не нарисованный, не... сказочный. Настоящий, легкий, дерзкий, вольный ветерок стеганул меня по лицу.
Замерла в ужасе, вернувшись из грезы впервые так резко, неожиданно, без усилий сна.
Сжалась от страха. Душа моя сжалась.
Звук... стук сердца, знакомый, какой-то нежно-родной, из прошлого...
Но кому принадлежит - так и не смогла выковырять из памяти.
Холод рук спасителя - мои сомнения и догадки. Ведь время стерло из моей головы детали, детали действительности и той правды, которой когда-то жила.
Фернандо? Асканио? Ар де Ивуар?
Или вообще, просто, человек? Знакомый человек?
... не знаю.
Молчит.
Я мысленно кричу, воплю, зову его - но сердце его не дрогнет, и слова не сорвутся с уст.
Слезы, слезы застряли внутри меня, не имея возможности выбраться наружу.
... и вдруг, вместо спасения, вместо помилования, вместо счастья - удар. Болезненный, предательский удар в грудь, в сердце.
Немного поныло - и снова застыть в своей приговоренной вечности.
И вновь осколки сухой земли рухнули мне... на лицо и грудь, озвучивая приговор предательства.
***
И заново понадобилось время. Время, силы и желание позабыть реальность.
Позабыть обиду, боль и переживания.
Я ненавидела свой самообман, но ничего иного не оставалось.
Рассуждения о том, кто это был, что и почему сделал, вернется ли, простит... - были важными лишь первую половину безумия. Нового безумия, а затем - злость, ненависть, желание выбраться наружу и уничтожить всё... и всех.
Еще виток - и бессилие, апатия... поселились в моей голове, следом безропотно уступившие престол сломленному смирению.
Смирению...
И более того, нашла во всем случившемся положительный момент: тот, кто меня сюда заточил, жив... и помнит обо мне. Помнит.
У меня есть надежда, далекая, страшная, исхудалая... но существующая надежда, упование на помилование и возвращение. Возвращение обратно, на землю, в мир живых - хоть тенью, но не здесь, не в земле, не в темноте... не в мечтах и мыслях. Не в себе больной и с одиночеством - а там, за пределами абсурда фантазии, искалеченной, прибитой явью, фантазии.
И более того - я жива. Значит - жива...
Но чаяния зачерствели - и вскоре вовсе от них остались лишь мощи.
Я вновь чувствовала себя простым, слепым, недвижимым камнем в почве. Наедине с... выдумкой.
...
И в этот раз я пошла дальше - изо всех сил сопротивлялась сну, обрывам "видений". Более того, я научилась отключать какие-либо ощущения из вне - чтобы даже редкие, но такие внезапные и ненужные вспышки перемен вкруг звуками и ощущениями, не врывались больше в мою, новую, построенную, нарисованную, жизнь. Я научилась быть камнем. Таким, каким представляла себя в глазах окружающего меня мира. Настоящим камнем, без чувств и мирских желаний.