- Чего ты от меня не отстанешь всё никак?!
- Тома! Мне больно!
Вздернул ее, прогоняя наваждение чувств, да так, что та вновь невольно вскрикнула.
- Родной мой, перестань, прошу!
- Приди в себя, немедля! О чем ты хотела со мной поговорить? Давай быстрее, меня еще дела ждут!
- Зачем ты так со мной?
Шаг в сторону, выпуская ее из рук (отчего ее сердце отчаянно заныло и еще больше заколотилось внутри).
- Не уходи! Прошу!
- Говори, что хотела, иначе не видать тебе меня больше.
Замялась, разволновалась, глотая пустые звуки.
- Я... я...
- Что ты?
- Мы...
- Баттиста! - вдруг гневно вскрикнул, - пойми, нет больше нас! Нет! И никогда не было!
- Как не было? - отчаянно вскрикнула девушка.
- А вот так! И, вообще, я скоро женюсь!
- Что? - замерло на мгновение ее сердце, а боль резко ударила отскоком мне в душу. Застыла в ужасе и я.
- Что-что? Что слышала! У меня есть невеста. И скоро мы объявим о помолвке.
- Но... - несмелый шаг (навстречу) к палачу... с протянутой рукой.
(Казалось бы, я видела все как никогда ясно и без выдумок.)
- Нет никаких "но". Прощай!
Разворот и пошагал прочь.
И вдруг тихий, прощальный шепот. Ее, отчаянный, болезненный шепот:
- Но я жду от тебя ребенка.
Замер. Услышал.
Оборвалось и во мне всё.
Не ожидала. Не знала. Не догадывалась...
Мгновения рассуждений - и вдруг разворот, коротко, быстро приблизился к девушке, к нам. Ярость прыснула из глаз, зубы чиркнули друг о друга:
- А почем мне знать, что этот ублюдок мой?
- Тома... - раненной птицей пропела, протянула блаженную ноту.
Тяжело сглотнул, прогоняя злость, застрявшую в горле.
- И чего ты от меня хочешь?
Молчим...
И вновь глубокий, тяжелый вздох. Выровнялся, вытянулся во весь рост, набираясь смелости.
Выпалил:
- Хорошо, я помогу тебе избавиться от него.
- Что?
Почернело вмиг у нас двоих на душе и в очах.
- Что-что? Не рожать же ты этого щенка собралась?!
Стряхнув пелену ужаса со своих глаз, девушка ожила. Испуганное, робкое движение назад - отступила.
- Ты не посмеешь.
Молчит. Лишь еще больше тот таращит глаза от ярости, что искрами рвет в ответ ее и мое сознание.
И вдруг, так резко, взбешено, приговаривая - рывок...
(глаза мои распахнулись, впервые и навсегда вобрав истинные краски мира, и воочию узрев происходящее, сгорая от ненависти, обиды и ужаса, я увидела все, что творилось наверху, да только... тело по-прежнему оставалось камнем, и не подвластно было мне)
Рывок, его рывок к ней - и, разъяренно схватив ее (меня, нас) за горло, тут же сдавил оное.
- Ты не посмеешь родить, - прорычал, выплюнул свою гниль в лицо.
- Посмею, - твердо прошептала Баттиста, сознательно обрекая... себя на смерть.
Движение, стремительное, бездушное, сумасбродное - и буквально несколько футов за кротчайшие мгновения протащил ее. Замер у выступа, застыл в плену ярости (лишь иногда покачиваясь от резких порывов ветра).
Колкий, презрительный, пожирающий взгляд в глаза.
- Последний шанс даю! Соглашайся!
А она, она - уверенна и непоколебима. И пусть страх и естественная борьба за существование горела в глазах, с уст так ничего и не сорвалось. Мать жизнью стала за свое дитя. Стала - и от этого пала.
- Твое решение!
Резко пнул от себя - и слетела, рухнула, сорвалась вниз, разбиваясь о скалы... пеной морской и моим жутким, вновь обретенным, одиночеством.
Глава 14. Терзания
***
Хоть одиночество и поселилось вновь в моем доме, однако обратного пути уже не было.
Мир звуков по-прежнему оставался ярким и бушующим, живым и не замершим, несмотря на то, что ее я потеряла. Ее, мою талантливую, любимую и родную поэтессу. Мою опору... и восставший из пепла дух.
Более того - время от времени, когда эмоции и чувства совсем переполняли меня, будь то радость или грусть, в глазах снова наливалась краска - и чернота отступала прочь. Я видела мир, который окружал меня, и он казался, почему-то, до боли знакомым, родным, но окончательно уразуметь, что это было за место, где я была захоронена, увы, так и не смогла.
Вырваться далеко, за холмы, и осмотреться все никак не удавалось. Мой предел как слуха, так и зрения, ограничивался лишь несколькими десятками футов.
Но все эти старания выскользнуть за пределы, очерченного возможностями, круга основывались, мотивировались и питались отнюдь не интересом, а желанием, адским желанием найти нашего горячо любимого Тома... - и добиться справедливости, наказать его. Его, бессердечную тварь.
***
Я рвалась за грань, как птица из клетки, рвалась, ни жалея ни сил, ни возможностей.
Сознание мутнело, я сбивалась с достигнутого, падала назад в пропасть, свою черную яму - и очень еще долго не могла услышать даже старательного червя у своего уха. Но новое усердие, новая безрассудная попытка на грани отчаяния - и вновь вырываюсь из-под земли, взлетая вверх, до самого неба, и стрелой мчу от бездны морской к уже так ненавистным мне холмам, в сторону тайны.
Еще, еще... день сменялся ночью, и так по вечному кругу, но я не унывала.
Не унывала, ведь если не я - то больше некому. Никто не знает, что здесь произошло. Более того, никто, наверняка, даже и не догадывается о степени жестокости этого человека, этого... животного, существа. Только Господу известно, кто еще может от его грязных лап пострадать.
Я должна, я обязана до него добраться!
Еще прыжок, еще рывок, еще рвение - и, проигравши, вновь падаю лицом наземь, а цепкие кандалы уже алчно сжимают мои щиколотки, дерут до крови ноги. Затвор щелкнул, рубильник сорван - и снова невидимый мой кат крутит беспощадное колесо, наматывая на ось тяжелую цепь обреченности. Фут за футом, фут за футом - и сызнова судьба стаскивает меня за ноги в яму. Рухнула, рухнула вниз, в свою могилу - и в очах стемнело.
***
Бессчетное количество попыток, неугасаемый напор, но ... даже камень вода точит.
Так и я - поддалась. Утихла. Смиренно закрыла веки виденьям - и позволила себе отдохнуть.
Нет, я не сдалась, просто нуждаюсь в паузе, в перерыве. Необходимо обдумать всё. Обдумать и взвесить.
И вдруг, резко так, пронзительно что-то кольнуло, дрогнуло во мне. Нет, не тело, а душа. Кто-то, что-то задело мои струны - и разлилась восхитительная музыка. Еще немного - и разум уже констатировал, шептал, ведал о потаенном.
Колокола... звон колоколов - такой знакомый, такой родной, прямиком из детства, безоблачного и беззаботного детства. Помню, как из церкви Санта-Мария-делле-Грация (которая на северном склоне острова, что заботливо окутал своими стенами Арагонский замок, как раз на крайнем выступе, с которого видно сам Неаполь) святой отец всегда рассказывал: как у всех судьбы разные, как глаза и голоса людей неповторимые, так и звон колокола - уникальный, индивидуальный, неподражаемый. Форма одна, а звучание - разное. Никому и никогда не отыскать и не сотворить одного и такого же. Так вот и наш, Арагонский, инструмент небес, имел свой звон, особенный, непревзойденный, характерный. И мне ни с чем и никогда его не спутать, не спутать перелив многообразия красок, могущественности тембра и душещипательности эха.
Не подвела я себя и в этот раз.
Искья. Моя родная и горячо любимая Искья. Все это время я была дома. Дома... в единственном месте на земле, где поистине была счастлива и беззаботна. Место, где я знала все до последнего камня, и где мир казался совершенно иным, не черствым, безоблачным и чистым. Место, где вовеки моя душа срослась с землей и стенами сердечной обители. Местом, где я вновь ожила...
Словно щелкнул затвор - и оборона рухнула. Все запреты, заслоны, преграды пали - и истина нагой синьориной стала передо мной.
Шаг за шагом, страх за страхом... я двигалась к черте, к вопросу и опасению.
Еще усердие, еще движение - и стала на пике холма. Осмотреться, покружиться, уверовать - и наконец-то насладиться запретным. Искья, моя обожаемая родная земля, мой оплот и тыл терзаний. Вымышленный, но такой глубокий, уверенный вдох - и пуститься легким бегом навстречу истинному другу.
Арагонский замок.
Не знаю, правда или ложь... Но многое здесь переменилось.
Нет, не почернел и не испортился он. Нет. Но что-то чужое и холодное стало витать в его улочках, в коридорах, а душа цвингера, душа... будто уснула, застыла... притихла и замерла.
Люди все так же сновали туда-сюда, озабоченны своими мирскими, низменными делами, лишь иногда придаваясь коротким, отдаленным вспышкам философии, - и вновь тонули в темени проблем. Проблем простых и невзрачных, но жизненно важных. Для их жизни - важных...
Еще немного - и прошла сквозь ворота, словно призрак... еще шаги - и нырнула в Храм моей прежней жизни.
Портреты представителей рода Авалос больше не украшали стены парадного зала, более того, во многом даже изменен был стиль оформления комнат.
Здесь было все чужим и иным, не таким, как закрепилось в моей памяти. Словно параллельный мир - холодный, претенциозный, показушный и притворный.
Не скрою, многое благоухало роскошью и прекрасным вкусом, но все было каким-то нарисованным, выставочным, искусственным, не пригодным к простой, счастливой, уютной жизни.
Я бродила коридорами прошлого и с ужасом понимала, что мир, мир... который я помню - больше не существует. Более того - места ни для меня, ни для моих близких - здесь отныне нет.
Остался ли кто из моих прежних знакомых, друзей и родных? Живы ли они? Осталось ли хоть что-то, что в какой-то степени несет в себе отпечаток всего того, что помню, чем жила и дышала?
Или теперь лишь звон, эта земля и стены - жестокий памятник тому, сколько я пропустила и утратила. Жестокий памятник тому, что мимо меня пролетело...
***
Знакомые, забытые пути - и выбрела к двери. Знакомой двери. К двери комнаты, что была когда-то моей. За этим деревянным полотном так скрупулезно пряталось счастливое детство, а затем - нежная, полная трепетных чувств и сладких надежд, супружеская жизнь с Ферни.
Но кто теперь здесь хозяин? Во имя кого вновь и вновь зажигают слуги свечи, и от чьего имени дают балы?
Чьей теперь душой пропитан Арагонский замок?
Друг, милый, дорогой мой друг, кто... теперь... твой покровитель?
Несмело коснулась пальцами вычурных узоров талантливого мастера - и на мгновение показалось, будто почувствовала гладкую твердь... Но фикция, самообман, внушение. Движение - и рука провалилась внутрь. Я - ненастоящая. Я - выдумка... Шаг вперед - и замерла среди руин прошлого. Неровные, малознакомые контуры в холодном, бледно-голубом свете луны. А вот кровать. Моя, наша с Фернандо кровать, но на ней спим отнюдь уже не мы.
Девушка, лет шестнадцати на вид... Роскошные рыжие волосы небрежно разбросаны по подушке. Одеяло скомкано в ногах; покрывало, сползшее с кровати, валялось на полу.
Но как бы она не безобразничала, ее лицо, лицо ангела, подкупало даже меня. И хотелось прощать, прощать ей исключительно всё.
Чистое, милое, невинное. Оно излучало доброту и тепло. Детскую наивность и непорочность.
Отступила я назад, словно признавая свое поражение.
Не я, не моё и не наше.
И так правильно, так естественно, и так нужно.
Еще шаг - и уткнулась в тумбу. Разворот - зеркало... я никогда не разрешала его сюда ставить, отчего-то считая неправильным ловить отражения заходящего солнца...
Погодите.
Замерла в ужасе и осознании.
В зеркале, в зеркале... отражение. Оно было. Оно, действительно, было. Я видела себя, свой образ, свою фигуру. Такую, как помню в тот далё-ё-ёкий, далекий день, когда Фернандо вновь отправился в поход, а я больше не могла сражаться с одиночеством в чертогах нашей обители, и спешно за ним покинула Арагонский замок, как оказалось, в последний раз в статусе какой-никакой, но счастливой жены...
И вдруг, вдруг... словно раб, следуя моим воспоминаниям, менялся вид в воссоздании... Вот я в пышном, бежевом, усеянном множеством атласных цветов, платье, как в тот день, когда я отправилась на воскресную службу в церковь, где в последний раз видела свою Лукрецию, где и дала то злосчастное обещание, что так перевернуло наши жизни. А вот скромное, темно-зеленое одеяние, в котором застал меня Авалос, когда внезапно вернулся из неудачного похода домой. А далее - черный бархатный плащ с громадным капюшоном, что скрывал меня от чужих глаз, меня, бегущую из Рима. А в этом я приехала навестить Микеланджело после смерти Фернандо, моего далекого, но так безнадежно влюбленного и одинокого, как и я, друга. А вот я как в тот вечер, когда отправилась на поиски надежды к руинам Этфе. Еще миг - и наконец-то застыла в конечном, нынешнем наряде - белая, льняная, мятая рубаха на голое тело и деревянный, затертый молитвами, крестик на веревочке, что испуганно застыл на моей груди.
Вот она моя, несчастная жизнь в окне времени, в бегстве сомнений, решений и последствий.
Вздернула головой, погоняя видения - и вдруг растаял мой образ в зазеркалье.
Коснулась рукой холодной глади - но ничего, лишь только провалилась внутрь.
Резко отстранилась и кинулась прочь. Выбежала в коридор и замерла, испуганная, словно преступник.
Что я творю? Что я ищу? Чего добиваюсь?
Зачем ворошу прошлое? Зачем его к себе зову?
Не нужно. Не нужно! Молю, не нужно!
Отпустила же. Давно отпустила - где отмолила, там забыла. Где не простила - приняла.
Но прошлое - осталось в прошлом. На том и всё, на том - и дело.
Тома. Томмазо - вот моя нынешняя головная боль.
Наш Тома...
Я должна тебе стать если не палачом, то, хотя бы, холоднокровным судьей и бесчувственным блюстителем справедливости, дабы очистить имя Баттисты...
Но где же тебя искать? С чего начать? Кем в свете общества себя мнишь? И где коротаешь ночи?
***
Я обошла всю околицу, дома в пределах крепости, да что там - весь остров Искья, но Томмазо так и не отыскала.
Завтра направлюсь в Неаполь, и да смилуется надо мной судьба...
Но едва в моей голове зародилось это отчаянное решение, как тут же из внутренних рассуждений в мир земной вырвал меня внезапно раздавшийся грохот копыт стремительно приближающихся лошадей. Замерла я в ожидании. Еще немного - и наконец-то моему взору (а вернее, уповаю на это) откроется нынешний хозяин Арагонезе.
Йокнуло что-то внутри - и оборвалось.
Ловкий вираж - и буквально в пару футах от меня замерли новоприбывшие.
Я смотрела ему в лицо - и понимала, как бы я не отрицала и не боялась самого противного и неприемлемого, этого мне никак не изменить и не избежать.
Мастерски соскочил на землю, на ходу уже отдавая поводья вовремя подоспевшему мальчику-слуге.
- Велите накрыть на стол для меня и моих гостей!
Высокий, статный, черноволосый молодой мужчина (лет так двадцати пяти от роду, не больше и не меньше), с цвета неба (ледяными, колких взоров) глазами... и с дерзкой, едкой ухмылкой на искусно выточенном, словно божества, идеальной красоты, лице. Эта усмешка, кажется, уже так органично влилась в его образ, что даже в самом глубоком покое или благоволении души сего существа, не смажется оная и ее ядовитость даже и на крупицу.
Рывок - и, ни капли не дрогнув, отнюдь ничего не почувствовав, прошел через меня (словно я пустое место, чистый воздух) и, быстро перешагнув небольшие ступени, скрылся внутри строения, внутри замка.
Тома- Тома... вот я тебя и нашла.
***
Несмелые шаги за ним, не обращая внимание на тех, кто резвился, пускал шуточки и, впервые на моей памяти, заставлял Арагонский замок стать чем-то большим, чем просто тихая обитель смиренных вельмож.
Юношеский пыл, неугасаемый задор, звонкий смех и излишняя самоуверенность просто взрывались эхом в просторных залах Величия.
Еще шаг - и мой взор прикипел к молодой паре...