«…Мы с тобой, как боги, одиноки…» — повторял Раджо.
Как-то Вика спросила его:
— Ты доволен? Вот я с тобой, ты со мной, а жизни все-таки нет.
— Не понимаешь меня, — сказал Раджо. — Ну, я такой, какой есть. Цыган я, ром. Таким и останусь.
— А как же я? — спросила Вика…
Вика пристала как банный лист: давай, мол, рассказывай все о цыганах. Откуда взялись, как и что. Свою-то жизнь Раджо не очень отчетливо представлял, кое-что стал забывать, а тут — вынь да положь всю историю от сотворения мира.
Но от природы Раджо был любознателен, слушал людей не вполуха. Кнут неустанно его просвещал, пока был жив и пока не влез по-медвежьи в их дружбу Граф.
И Раджо принялся вентилировать Вике мозги. В самом деле, негоже: баба с цыганом живет уже почти что как с мужем, а ни о чем не имеет понятия. Хотя она и с образованием.
— Айсберг знаешь? — спросил ее Раджо. — Десятая часть над водой, а остальное все в глубине. Как айсберг плавает в море, так и цыгане бредут по землям среди племен и народов. Носит нас ветер судьбы, а держат течения жизни.
— Да ты поэт! — восхитилась Вика.
— Э, радость моя, цыганское счастье — музыка да работа. Мы сами себя придумали и каждый день сочиняем.
— Цыгане, я знаю, пришли из Индии, — заявила Вика. — И законы ваши оттуда. Родовые связи да кровная месть… Первобытная жестокость, не так? Цыгане — как секта.
— Я ж говорю, — втолковывал Раджо, — это верхушка айсберга.
— Допустим, — сказала Вика, руководствуясь женской логикой. — Допустим, вы правы, живя по своим законам. Но ты! Ты говоришь, что нарушил цыганский закон, и ты в этом упорствуешь, да? Не жалеешь? Не каешься?
— Думал, ты поняла, что я защищаю жизнь и свою свободу. Ну, хватит.
Раджо включил магнитофон. Прозвучало:
— Красивая песня, — произнес Раджо с чувством.
— Ты сумасшедший, Раджо, — сказала Вика. — Уезжай в табор. Может, там тебе будет лучше. А я уж как-нибудь перебьюсь. Хотя… Тоска меня съест.
— Знаешь ли ты, что такое магэрдо? Это проклятие, вроде анафемы. Я осужден судом стариков. Цыгане не примут меня. Я прокаженный. Сечешь? И что же ты без меня станешь делать?..
Вика обняла Раджо сзади, прижала его голову к груди, приникла губами к его влажному от пота виску с трепещущей кровеносной жилкой, шепнула:
— Ты — крест мой. Судьба.
Сон пришел к Раджо на рассвете. Будто в вагонном тамбуре электрички к нему подступили трое цыган, наставили стволы и требуют ловэ. Они спокойны, и Раджо спокоен. Он говорит, что — пустой, взять с него нечего, но мужики не верят. Однако и не шмонают. Но самый главный из них набрасывает на шею Раджо скользящий шелковый шнур и затягивает петлю. Боли нет, а только чудно, что они не лезут в карманы к нему, где лежат камни. За эти камни пришили Кнута-музыканта, и кровь на них… А пахан повторяет: «Сдай, что имеешь, Раджо, или возьмем твою жизнь».
Раджо проснулся, так и не испугавшись. Задумался, что теперь делать с камнями. Несколько штук он уже сплавил на выезд из города. А остальные? Может, Дэвла не хочет, чтобы он воровал?
Он рассказал Вике сон, и она его стала по-своему растолковывать. Но Раджо лишь усмехался: Вика — не пхури, куда ей! Ее гадальные книги — энциклопедия. Правда, и Библия есть у нее. Там кое-что можно найти.
Утро пришло с переменой погоды, или погода — с сиянием утра. Радуга перекинулась аркой. Подняли крик воробьи.
Торопясь по своим делам, Раджо с новым интересом вглядывался во все. Город будто отряхивался, проснувшись. На лицах людей читались заботы о хлебе. Внезапно Раджо стало всех жаль, как родственников, терпящих неудачи. Он ощутил, что со всеми схож. Сам идет по Москве, как гадже.
Раджо пришел на скамью у Чистых прудов на бульваре. Зажег сигарету, бездумно смотрел на детей, разъезжавших по очереди на двухколесном велосипеде, и не заметил грязного старика, явившегося, словно тень. Старик попросил закурить.
— Бери, — сказал Раджо и протянул ему пачку.
— Можно взять две, молодой человек?
— Бери, сколько надо.
Старик не поблагодарил, только кивнул и взглянул исподлобья. Задымив, завел разговор:
— Случилось что, парень?
— Да так, по мелочи…
— В жизни нет мелочей, — объявил старик, — но нету и смысла. Я знаю, я прожил много. Честно скажу, устал я.
— Судьба во всем большую роль играет, — сказал ему Раджо словами воровской песни гадже. — Надо ловить момент.
— А я побираюсь, — внезапно сказал старик.
— Голодный, отец? Пошли, порубаем. Я угощаю, понял?
Старик не смутился:
— Ну, коли так, добрый человек… Ты — цыган?.. Покорми. А то уже подвело. Не ел со вчерашнего.
Раджо повел его в кафе при индийском большом ресторане и заказал для него котлету с гарниром, салат и кефир. Себе взял чай, бутерброд. Старик все схавал за полминуты. Ну — метеор!
— Ты вообще-то чем занимаешься? — спросил Раджо, когда они вышли и закурили по новой.
— Бутылки собираю. Я бомж.
— Это что означает?
— Без определенного места жительства. Дочка моя меня кинула, парень. Муж ей попался — выродок, из Ташкента, бывший сотрудник органов. Дочка в его руках раскисла. Они и организовали все дело: квартиру продали, меня — на улицу, деньги в карман, сами — в Ташкент.
Старик как будто не врал. Раджо дал ему денег, спросил напоследок:
— Ну и что ты решил за долгую жизнь?
— Долгую? — улыбнулся старик. — Мне еще нет шестидесяти. Буду судиться с дочкой, так я решил. Поговорил вот с тобой и вижу — добрые люди на свете есть. Ты меня понял, поймут и другие. Так я решил, дорогой мой. Счастья тебе…
…Вики не было дома, и настроение Раджо снова испортилось. Вроде день начался хорошо, были предчувствия удачи, но жизнь обманула, и Раджо лег на тахту с сигаретой. Пепел он стряхивал на палас.
Вика, впрочем, примчалась минут через сорок. Была в магазине. Глянув, спросила:
— Опять не в себе?
— Все нормально, — вяло отреагировал Раджо.
Вступать в разговор не хотелось. Они бы поссорились, разругались бы, если бы не появился Нож, которого Раджо не смог найти днем.
— Проходи, морэ, где ты прячешься?
— Задами хожу, — объяснил Нож. — Мы с тобой, считай, оба на мушке! В городе вся родня Кнута. Да и барон меня ищет.
Нож глянул на Вику, она молча вышла.
— Граф подорвал, надо слинять и нам, — сказал Нож, будто был в сговоре с Раджо.
— В табор езжай, — буркнул Раджо. — Только скажи мне, морэ, сперва: кто и зачем пришил Кнута? Ты понял? Кто?
— Граф, говорят, приказал. — Нож глянул Раджо в глаза. — А в таборе мне делать нечего. Лягу на дно. Две хаты — на выбор.
— Валяй, — сказал Раджо. — Будешь пить чай?
— Извини, не могу. Поканал я…
Раджо чуть придержал его:
— Ты не ответил насчет Кнута. Чья работа?
Нож вышел, будто не услыхал.
Вика, войдя, присела к Раджо и тихо проговорила:
— С тобой так трудно…
— Мешать мне не надо, — сказал Раджо. — Мы с тобой оба свободны. Но только я привык быть один, а ты не можешь…
— Ты ни во что не ставишь меня. А я не подстилка тебе, как другие женщины.
— Ну да. Ты ведь хочешь и рыбку съесть и на кол не сесть.
Раджо привлек ее, расстегнул ее халатик. Вика поддалась. Она постоянно хотела его…
Потом они слушали старую запись, и музыка заполняла весь объем мира:
Раджо приснился табор. Будто он видит с горы повозки и лошадей, уходящих в красный закат. А сойти к ним нельзя — обрыв под ногами. И табор движется от него. Он кричит: «Ромалэ, постойте, я с вами!» Однако его не слышат. Он прыгает и летит, ужасаясь, что расшибется внизу о камни. Но нет — воздух держит. И Раджо перебирает окрепшими ногами… Вот он уже над табором. Видит своих. Они машут руками, зовя его. Рядом с бароном — Кнут, живой и веселый. Кнут говорит, подняв очи: «Летаешь? Меня научи. Я тоже хочу».
Проснувшись один, Раджо проглотил стакан холодного чая, взял свою сумку и кинулся на вокзал.
По лесу будто буря прошла: тропа завалена кронами сломанных сосен. Птицы порскали из-под ног. Краснела в траве земляника. Еж прошумел в кустарнике, выставил мордочку, замер.
Раджо выбрался на поляну, поросшую некогда колокольчиками и лиловым люпином. Сейчас поляна была в разоре, будто ее истоптало стадо быков.
Раджо присел на поваленную березу и закурил, глядя на свежее кострище с золой, не сметенной в кучу.
Табор обычно природу не портит. Это кострище осталось не от табора. Значит, после цыган на полянке были случайные люди, гадже, а им — все одно… Цыгане, наверно, сорвались, как на пожар. Куда?..
Раджо курил сигарету за сигаретой и наконец поднялся уйти. Тогда и почувствовал чей-то взгляд. Окликнул:
— Кто?
Из кустов тотчас высунулся черноглазый таборный пацан.
— Дай закурить, — звонко сказал он.
Раджо захохотал:
— Ну, герой. Где рома?
— Барон велел уходить, неладно здесь, Раджо.
— На, кури и скажи мне, чяворо: что тут у вас?
— Кое-кто в город ушел, а чужие цыгане тебя искали. Да с деревенскими не поладили наши.
— Кто же меня искал?
— Откуда знаю? Говорили, что из-за тебя погиб ром. Родня его, ну.
— И что барон?
— Барон сказал, в городе крис был…
«Ничто от них не укроется», — подумал Раджо и окончательно понял: табор не примет его. И цыганенок подтвердил:
— Тебе здесь опасно, Раджо.
— А ты что один? — спросил мальчика Раджо. — Мишка — твой брат? Он же в городе. Ты, что ли, тоже нацелился?
— Хочу, — сознался цыганенок. — Устал я с ними.
И так прозвучало «с ними»… Мол, ему трудно со стариками.
— Что же ты в городе можешь делать?
— В ансамбль пойду. Ансамбли тоже кочуют.
— Смотри. Не так это просто. Идем, дорогу покажешь.
— Нет, морэ, я не могу, на станцию бегу. Сам найдешь. Они у реки стоят. Дня два или три побудут, а дальше, как скажет барон. Только не примут они тебя…
— Будь здоров и удачи тебе, — напутствовал цыганенка Раджо, встал и пошел напрямик, через лес.
— Морэ, не говори там, что видел меня, — звонко раздалось вслед.
Здешний барон принял Раджо сдержанно и это — удивило. Вроде он передал приветы из города, выполнил поручения. Но спрашивать не положено, все будет ясно с течением времени. Чаем, во всяком случае, барон угощал. Правда, молча чаевничали, пока барон не спросил:
— С нами идти хочешь?
— Нет, дадо, поговорить хочу, душа болит. Меня ищут, за смерть хотят спросить, а я не виновен в смерти цыгана.
— Что ж не помог ему, пулю не удержал? — спросил барон. — Еще говорят, ты с парны связался.
Раджо промолчал.
— Говори, Раджо, облегчи душу. Потом захочешь, а нас не найдешь, уходим подальше. Решили смуту пересидеть.
— Ладно, я понял, дадо. Только не торопи, дай решить…
Пхури сидела у огня, глядя на закипающий чайник. Раджо подошел неслышно, однако старуха своим вопросом опередила его приветствие:
— Покоя ищешь?
— Смерть за мной ходит, — сказал Раджо.
— Сам виноват. Если бы Зенту силой не взял, жил бы ты в таборе.
— Как мне уйти от прошлого?
— Дэвлу спроси, он знает, а я скажу так: найди того, кто Кнута убил, и, если нет на тебе вины, накажи его смертью за смерть.
— Думаю я об этом, пхури. — Раджо налил себе чаю в кружку и, обжигаясь, стал дуть. — Горячий!
— Не торопись. Время есть.
— Расскажи мне о Саре Кали, старая. Ты о ней знаешь все.
— Знала когда-то, может, что вспомню…
Пхури, раскачиваясь, забормотала. Слов ее Раджо сначала не разбирал, а только слышалось: «Хас-сиям!»
Потом речь старухи стала помедленнее:
— Злая богиня жила, дьявол, Бэнг. Имя ее было Шушна, или же Ахи. Землю хотела поджечь, чтобы все люди погибли. А как-то решила украсть золотое колесо. Но самый великий Бог — Индра увидел и поразил Ахи молнией. С тех пор, что ни год, бьются добро со злом. Рома наши верят, что Индра — святой Георгий, а дракон — дьявол, Бэнг… Черная Сара Кали — богиня судьбы и удачи. Есть ее изваяние, Раджо, в церкви во Франции, неподалеку от южного моря. Море то — Средиземное, в середине земель.
— Разве она не богиня времени?
— По-разному говорят: кто — так, а кто — этак. Ты наш язык, Раджо, знаешь. И знаешь в нем старое слово «трущуп». А это крест, так считается. На самом деле не крест, а трезубец индийской богини Шакти. Все перепутано, переплелось, начала нашей дороги не видно. Время, удача — все вместе. А вот судьба — это участь каждого.
— Значит, если умру — судьба?
— Не будь слабым, тогда будешь жить, — сказала старуха.
Раджо смолчал, пошел прочь, а она приставила руку ко лбу и долго глядела вслед.
Раджо бродил по табору и впитывал, как родниковую влагу, цыганскую речь, привычные запахи, шумы. А ночью, когда запылали костры, слушал песни.