– Господин Келин, через оранжерею проскочить не удастся, включаем план «Б», выметаемся через боковой секторный выход. Потом спускаемся вниз – на ярус техобеспечения – и по нему уверенно двигаемся к катерному терминалу.
Изогнутая поверхность станции, имеющей приятную форму бублика, давала отличный обзор. Клубки катились за нами, оставляя пыльный след. И катились они быстро.
Когда убегаешь от волка, то наверное присутствует ощущение, что вот-вот линейка острых зубов войдет тебе в ляжку. А здесь казалось, что эти нити уже окрутили тебя, входят в кожу, вползают в чрево, обвиваются вокруг спинного хребта, затягиваясь петлями на позвонках и вот-вот начнут резать внутренности ломтиками.
Но убегали мы хорошо, с ветерком, чуть даже секторный выход не проскочили, который вообще-то был едва заметен на стенной панели – та, с помощью пленочного экрана, имитировала субтропический лес.
Когда до выхода оставалось совсем немного, я почувствовал: что-то есть, прямо перед ним. Легкое марево, намекающее на облако аэрозоля, а может и разряженный студень. Я подхватил валяющуюся на дерне сливу и швырнул в ту сторону. Слива, успешно пролетев несколько метров, застыла в воздухе и словно обросла волосами.
И тут же волна огня растеклась по мареву, это Шайна отстрелила термоинъекционный боеприпас.
Огонь, казалось, имел форму и дышал, даже был пронизан яркими жилками, но еще пара секунд и он резко свернулся. На его месте недолгий дымок, а потом вернулось марево. Не помог термоинъекционный боеприпас, наверное из-за открытого пространства.
– Эта штука не только устойчива, но еще умеет прятаться и маневрировать , – согласилась напарница. – Мы тоже попробуем. Поднимай-ка в темпе почвенный слой. Его толщина не более тридцати сантиметров.
С помощью какой-то вовремя подвернувшейся лопатки сорвал и завернул набок шматок дернины, под ним был еще немного комковатой земли, которую я мигом разгреб – ниже съемные, но хорошо примыкающие панели из металлокерамики. Шайна кинула мне вакуумную присоску – без таких ни один технарь на станции не ходит – и я смог оторвать одну из панелей; тяжелая, блин, даже при нашей искусственной гравитации.
Мы соскользнули в образовавшийся колодец и сразу поверху прошел ветерок, швырнув ворохом опавшей листвы, сухой травой, комьями земли; вслед за тем в тоннель заглянули нити. Очень живенькие, подвижные, извивающиеся, крутящие в разные стороны своими головками, которые походили на жемчужные бусинки. Это естественно способствовало нашему ускорению.
А бежать и драпать в этом тоннеле было очень непросто. Он вообще-то предназначен для гибких ремонтных роботов типа слизень. Мрачный люминесцентный свет панелей – единственное, что сопровождало нас в пути, если не считать оптоволоконных и энергетических кабелей, аккумуляторных батарей, труб, кронштейнов с компьютерным оборудованием и очень низкого потолка. Да еще каждый пятьдесят метров – люк. Удобно передвигаться только на карачках – если это вообще можно назвать удобным.
Хотя я срочную служил на дизельной подлодке, там обстановочка схожая – язык мой уже свесился до пупа, когда спутница наконец сказала:
– Остановка, мы в районе катерного терминала, только, если не забыл, он на два уровня выше.
Я с налету высадил решетку вентиляционного колодца – коррозия помогла. И подставил Шайне руку.
– Подсажу.
– Не надейся. Совсем не тот случай, когда дама вперед.
– Протест принят, хотя эротических мотивов у меня не имелось, честное слово.
Лестницы внутри колодца не было, но ее функции выполняли выступы, снабженные дымовыми датчиками. Движение по вертикали выматывало, хотя немалый опыт карабканий (по веревочным трапам) у меня имелся.
Поднялись на два уровня, второе дыхание не открылось, так что получилась зверская потовыжималка. Наконец – катерный терминал, если схема не врёт. Только не с парадной стороны.
Я выдавил плечом решетку, замыкающую колодец и оказался на горизонтальной поверхности. Радость, что наконец передышка, была мгновенно омрачена. Представшая картина мне настолько не понравилась, что я даже забыл на время о спутнице, которая настоятельно требовала, чтобы ей подали руку…
Здесь недавно толпились живые люди. И было их немало, двадцать-тридцать. Но сейчас от них остались только протезы зубные, линзопроекторы глазные, разъемы коннекторов, чипы нейроинтерфейсов, сердечные клапаны, шунты, искусственные мышечные ткани типа силикорда. Все это находилось в окружении груды ослизившихся внутренностей, напоминающих плавленый сыр, и кожи, превратившейся во что-то вроде густой мыльной пены. Останки были затянуты клубами густого словно бы жирного пара. Почему они не смогли удрать?
Значит, то, что их убило, умеет хватать и держать.
Разрушению подверглись и некоторые конструкционные материалы, особенно пластик, покрывший буграми и пузырями; поустойчивее оказалась металлокерамика.
Я наконец услышал «эй», наклонился и подал руку выбирающейся из колодца Шайне.
– Надеюсь, у тебя крепкие нервы, – сказал я.
– Тут была давка, как на распродаже, когда туалетные ершики всего по два доллара, – прокомментировала она, оглядев драматическую сцену. Самообладание у дамочки и в самом деле на высоте. – Только отсюда так просто на стартовый стол не попадешь. Это всего лишь пункт сбора, где составлялись списки вылетающих на «Европу-1», и каждый пытался доказать, что он самый важный. Их не пустили на отправляющийся борт, сказали, подождать до следующего рейса. Пока они ждали, всё для них и закончилось.
Шайна поднесла свою чудодейственную ладошку-вездеход к стене и там, где только что не было ничего, кроме гладкой поверхности, открылся овальный проход – чудо кристаллической механики, дверь за сто тысяч баксов.
Мы зашли с черного хода прямо в ангар. Здесь было около десятка летательных аппаратов, но только три относилось к тому типу, что мог слетать на Европу и вернуться назад.
Два из них были явно не в порядке, уж больно густо облеплены рободиагностерами, как смородина тлёй, много снятых панелей, кучи выброшенных на палубу агрегатов и деталей, а вот к посадке в третий катер готовились люди первого сорта.
Одного из них я узнал – сенатор Горовиц в собственном соку – несмотря на 90 лет сверкающие белые зубы, лес волос, пересаженных с молодого трупа, яркие глаза, вырезанные у клона в стране Четвертого мира; значит, все-таки прилетел с нами на «Юпитер-12» сокол капитолийский. Вместе с секретаршей, сработанной по всем правилам эротической науки – ремастеринг зада с помощью коллагеновых пружинок, генная стимуляция бюста, глянцевая манга-кожа – на самом деле напыленная, и аниме-глаза, выращенные на живой плантации органов в орбитальном Плантс-Бей. Ясно, с кем законодатель предавался «каталепсии». Там, где появлялся этот задорный сенатор, омоложенный со всех концов с помощью плюрипотентных клеток, всегда что-нибудь происходило; война программ, бунт блоггеров, восстание вирусов или майдан роботов, в результате чего куш получала корпорация, которую лоббировал сей мощный джентльмен.
Плюс еще два десятка людей, выглядящих на все «пять»; никаких отвисших щек и пивных животов. Среди них был позапрошлогодний лауреат Нобелевской премии по химии за поверхностно-активные вещества, создающие неуничтожимые пузыри с рекламными надписями на боках, узнаю этот высокий лоб от бровей до затылка; про него рассказывали, что он cпёр открытие у одного вьетнамского ученого, который не имел таких возможностей пиариться и не принадлежал к людям первого сорта.
Сенатор в плаще а ля римская тога и секретарша в скромном (по размеру) мини располагаются около небольшого автомата, выдающего чипкойны – валюту юпитерианской системы. В метре от них бодигард; конечно же, с квадратной челюстью, жующей «веселую», а если точнее что-то бормочущую резинку, с автоматической винтовкой под беспатронный боеприпас. Нобелевский лауреат трётся неподалеку, с интересом посматривая на задок сенаторовой секретарши.
Когда я перевел взгляд от койн-автомата к катеру и обратно, то секретарши там уже не было. Прошло всего пять секунд.
Мой растерянный взгляд перехватила Шайна Гольд, всё поняла, и направилась, доставая свой специфический короткоствол, к сильно раздувшемуся сенатору. А непростая у меня подружка.
Из-под плаща сенатора выпали туфли секретарши. Гольд навела на него ствол и что-то сказала. Бодигард навел винтовку на мисс Гольд. Я приготовился отвлечь внимание на себя, швырнуть ему в башку забытый кем-то на палубе крепежный твистлок – когда-то с гранатой у меня неплохо получалось – и укрыться за капитальной теткой с лошадиной челюстью. Наверняка ж какая-нибудь аристократка, из тех, у кого прадедушка торговал неграми и мочил аборигенов на завтрак, обед и ужин; по такой сразу стрелять не будут.
В этот момент тело сенатора лопнуло – ошметки плаща, внутренности, и то ли нити, то ли струи вязкой жидкости брызнули во все стороны.
Почему-то сработали системы пожаротушения, прыснув густой пеной из форсунок на подволоке. Заодно полыхнуло огнем, это Шайна выстрелила термоинъекционным боеприпасом. Нобелевского лауреата, слишком тесно общавшегося с секретаршиным задом, испепелило вместе с остатками сенатора; бодигарда, пытавшегося защитить высокопоставленное тело, убило тоже. Техники с быстротой орлов и трусливостью мышек забились в разные щели. Пассажиры, огромными прыжками устремившись к катеру, затолкнули тех, кто дотоле чинно входил на борт, как шайбы в ворота. Через какие-то две минуты катер стартовал. Пошел вертикально, на разгонных ускорителях, раздался крепкий хлопок воздуха – это он преодолел шлюз. Минуту спустя я увидел на имеющемся здесь объемном экране, как катер на маршевых, набирая скорость, уходит в сторону Европы. Он, кажется, еще совсем рядом, но вот режим телеприсутствия отключается, дюзы катера прощально мигают и меркнут в сияющей пустоте.
Везет же людям.
– А с чего ты взяла, Золушка, что мы попадем на борт этой замечательный тыквы? – спросил я у Шайны; её лицо немного замаралось от копоти, а брызги от системы пожаротушения проделали на щеках слезливые дорожки .
– Нам и не надо было попадать на этот борт.
Она вывела в виртуальное окно экстренную информацию.
Катер не долетел до Европы. Сильно не долетел. Взорвался, когда еще набирал ускорение.
– Ты знала, что так будет? Зачем надо было торопиться туда, куда не надо?
– Не знала, – она энергично тряхнула кудряшками. – Но когда мы появились в ангаре, стало ясно, по внешней симптоматике, что эта публика, сенатор, лауреат, менеджеры подразделений, представители корпораций и прочие, несут в себе плазмодий. В-общем, надо искать другой способ выбраться отсюда.
Она подняла с палубы и перебросила мне хеклер-коховскую винтовку, оставшуюся от бодигарда.
Есть другой способ выбраться из дырявой консервной банки, брошенной на дно моря?
Не надо отчаиваться, сказал один парень на погибающей подводной лодке Северного флота. И в самом деле, смерть – это не конец.
Шайна аккуратно взяла пробу в контейнер Дьюара, дыхнувший морозным паром – один из неиспепеленных ошметков сенатора.
– Сейчас приглашаю в лабораторию № 7, там есть установка, которая позволяет секвенировать и генотипировать наследственное вещество биоматериала, а заодно его реплицировать и рекомбинировать; в общем, много чего. Так что есть шанс подготовить плазмоцид за короткий срок. По дороге я тебе буду говорить, когда стрелять, потом и сам научишься вычислять трансформантов.
Единственное оружие моряка на гибнущем корабле – это вежливость.
– Плазмоцид, я не ослышался?
– Для людей плазмодий является инфекцией, а инфекционное заболевание можно лечить с помощью антибиотиков. Плазмоцид против плазмодия, название в тему.
Итак, его зовут «плазмодий». Впрочем, не совсем улавливаю, зачем нам прямо сейчас готовить какой-то плазмоцид, однако это лучше, чем ничего.
Стрелять пришлось уже на выходе из ангара. Тела трансформантов расстегнулись словно кожаные куртки, открыв багровый зев, когда они оказались в пяти метрах от нас. Причем двое из них мгновенно вскарабкались на плечи трех остальных, чтобы атаковать на верхнем уровне... А до того были на вид совершенно обычные люди, в цивильных костюмах – в таких ходят приглашенные ученые, не входящие ни в одну из служб станции.
6. Европа. В гостях у трупа
– Я так понял, что уничтожить эту заразу можно. Станция напоминает по форме и по сути юлу. У нее есть центральный ствол, кольцевые и радиальные коридоры, – сказал Трофимов. – Пройдем по кольцевым, запирая радиальные, загоним нечисть в центральный ствол, а там ее наверное и так уже много, поскольку близко к оставшемуся теплу; и чик-чик, всю к ногтю, боеприпасов хватит. Ну и освободим «Европу-1».
Было видно, что Вейланд сильно засомневался – у него, когда сомнения, сразу начинается активное моргание.
– Командир, разрешите доложить, никуда лезть не надо. Лучко покуда в медблоке, кто-то должен его охранять. Остается всего трое. Этого, что, достаточно для освобождения Европы от нечисти? И, кроме того, они – уроды, пропитанные заразой, только для нас, а для международной общественности – представители научных кругов стран Североатлантического союза. Нас потом будут искать всей этой самой общественностью и волочь в Гаагу.
– Отставить разговоры. Пойду я с Корнеевым, Никитский будет с Лучко, Вейланд на выходе, – распорядился командир. – Стрелять станем сколько надо. Для особо одаренных объясняю – если мы не поймем, как эта зараза действует и как ее можно уничтожить, мы не сможем с ней бороться и тогда, когда встретимся с ней снова. В другом месте и в другое время. А то, что мы с ней еще встретимся, я гарантирую. Нам надо узнать степень заражения станции и причины. Дабы было, что докладывать в штаб и предотвратить напрасные потери в будущем.
– Мы не биологи, – протянул Вейланд. – Мы не понимаем, как эта зараза распространяется; у этих европейских чудаков, может, не только укус опасен, но и плевок, и даже взгляд.
– Если есть приказ, станешь биологом, – как и обычно, командир произнёс суровые слова торопливо и покашливая, словно стесняясь. – Насчет взгляда не сочиняй, сказитель, а плевать на себя не давай.
– Так точно, станем биологами, товарищ командир, – согласился Вейланд и моргание у него прекратилось. – Хорошо хоть не танцорами.
– Командир, что делать, если встретим людей, которые в норме? – спросил я. – Такие ведь могут быть, хотя «Европа-1» – замкнутое пространство и любая зараза здесь передается быстро. Формально нас ведь на станции нет.
Вопрос непростой был, мы с Трофимовым понимаем, что означает встреча разведгруппы с гражданскими на занятой врагом территории. Выдадут те – не выдадут? Там, на Земле, полагались на то, что не выдадут, и иногда ошибались, с фатальными последствиями. А здесь не Херсонщина, а «Европа-1» – вообще территория Североатлантического союза.
– Смотря, сколько окажется таких, в норме. Если много, постараемся остаться незамеченными. Если несколько, спасаем, потом вкалываем диффузный нейроинтерфейс, точнее программируемый амнезин, чтобы адресно выполоть всё, что касается нас.
– Полезная штука после встречи с некоторыми девушками, – ухмыльнулся Никитский и что-то вспомнил, вовсю заулыбался. Завидую ему – старлею, в отличие от меня, всегда только приятное вспоминается. Когда у него были тренировки с ялтинскими дельфинами и заплывы с ялтинскими «дельфиночками», мы с Трофимовым мокли в днепровских плавнях под колыбельные трели вражеских крупнокалиберных пулеметов.
– Так, разговорчики, с девушкой встретишься через год, а пока что…
Командир постучал по металлической стенке и Вейланд стал поспешно сканировать ее своей «булавой».
– За ней конструкционная пустота, правда довольно узкая, в межотсечной переборке, а заканчивается она помещением, размером с тюремную камеру для южноазиатских заключенных, за ним шлюз.
– А что нашёл по кодам доступа?
Лейтенант помахал тоненькой пластиной персонального чипа.