— Зачем?
Саша смущенно пожала плечами:
— Не Знаю. Нравится.
— Понятно, — вновь сказал Турецкий. — Он был брюнет или блондин?
— М-м… Вроде бы брюнет.
— А как насчет седой пряди? — непонятно спросил Александр Борисович.
— Какой пряди? — удивленно переспросила Саша.
— Была у него в волосах седая прядь?
Саша пожала плечами:
— Может, и была. Да только я не видела: он в бейсболке был.
Турецкий нахмурился. Саше показалось, что по его лицу пробежала тень досады. «Может, я что-то не то сказала?» — испуганно подумала она.»
— Сколько лет ему было на вид?
— Лет сорок. Может, чуть больше.
— Он что-нибудь говорил?
— Во время нашей встречи? — Саша покачала головой. — Нет. Пока мы с Викой обсуждали план, он молчал. Только иногда кивал.
— А имя его Вика не называла?
— Нет. Она просто говорила «он». А я как-то не догадалась спросить. Он вообще был такой неприятный… — Саша дернула плечом. — Как сфинкс. И тоже в темных очках. Они оба были в темных очках все время.
Александр Борисович сделал какие-то пометки у себя в блокноте. Потом сказал:
— Ясно. Итак, план был хороший, но ваши новые друзья не стали действовать по утвержденному плану.
— Да, — кивнула Саша. — Сначала все было хорошо. Генерал уснул, и я открыла им дверь. Они вошли. Этот, в бейсболке, спросил: «Где он?» Я показала на спальню. Тогда он достал из кармана пистолет и какую-то штуку и стал эту штуку к дулу привинчивать. Я испугалась, спросила: «Зачем это?» А он усмехнулся и отвечает: «Ты свое дело сделала, а я теперь сделаю свое». Я сказала, что не хочу быть участницей убийства. А он ответил: а ты и не будешь. Иди домой. Потом сказал, что все следы он уничтожит, а отпечатки сотрет. И чтобы я не волновалась.
— А Вика? Что она говорила?
— Ничего. Только один раз сказала: «Саша, мы знаем, что делаем. Сейчас уходи. И забудь все, что здесь произошло. И про меня тоже». Я и ушла. Понимаете, я все равно бы не смогла их остановить! У них были такие лица, что… они бы и меня убили, если бы я сделала что-то не так.
Турецкий ничего на это не ответил, лишь стряхнул с сигареты пепел.
— Я всю ночь проплакала, — продолжила Саша Брискина, шмыгая носом, — а утром увидела в новостях, что генерал убит. Господи, я не хотела этого! Я думала, мы просто его проучим, и все!
Брискина закрыла лицо ладонями и зарыдала.
Турецкий не спешил ее успокаивать.
22
— Нет, Слав, Алмазов пока молчит. — Александр Борисович пододвинул к Грязнову вазочку с сахаром и подул на свой кофе. — Мне кажется, я изначально неправильно себя с ним повел. Не так его оценил.
— Да все ты правильно оценил. А то, что парень оказался круче, чем ты подумал, так он и сам этого от себя не ожидал. Надо было Светлане посильней его по башке стукнуть. Чтоб лежал в постели и бредил. Может, тогда мы что-нибудь бы узнали.
— Ты мне собери на него побольше информации. Ты, кстати, сахар-то в чай положи, а то остынет.
— Я, Сань, нынче чай без сахара пыо.
— Это еще почему?
Вячеслав Иванович с усмешкой похлопал себя по животу:
— Вот почему. Доктора велели худеть. Да я и сам чувствую, что пора сбросить килограмм пять-шесть. Привык, понимаешь, на лифте кататься: даже вниз. Как пенсионер! Раньше исключительно пешком ходил. — Грязнов отхлебнул чаю. — Слушай, а я ведь узнал насчет того старого дела, когда разбили киоск. Действительно, Алмазова выпустили из изолятора через три дня после задержания. И что самое удивительное: курировал это дело… Ну догадайся кто.
— Ты? — предположил Турецкий.
— «Ты», — поморщившись, передразнил его Вячеслав Иванович. — Теряешь хватку, сыскарь. Рэм Борисович Мамотюк — вот кто! Он тогда полковником был. Генеральские погоны только через полгода заработал. И представь себе, приложил руку к этому крошечному делу. Я лично видел его подпись на одном из протоколов.
Вячеслав Иванович отхлебнул чай и почмокал губами:
— Жидкий чаек-то. Экономишь на старом друге, да?
— Сам сказал, что о здоровье заботишься. А крепкий чай вреден.
— Это чем же?
— А от него цвет лица портится.
— О! — усмехнулся Грязнов. — Вот этого-то мне как раз и не хватает — здорового цвета лица! Здоровье я уже потерял, так хоть лицо сберегу.
Турецкий засмеялся. Его кофе был, как всегда, крепким и черным.
— Так что думаешь, Сань? — вернул разговор в деловую колею Вячеслав Иванович. — Что-то между ними было, а?
— Между Алмазовым и Мамотюком?
— Ну.
— Да черт их знает. Допустим, Мамотюк нарочно упек артиста в камеру. Алмазов, кстати, на это намекал… А потом получил что хотел и выпустил парня на свободу.
— Обычная схема, — вздохнул Грязнов, которому по долгу службы приходилось довольно часто сталкиваться с тем неприятным явлением, которое журналисты окрестили «милицейским произволом».
— Да, но тогда не понятно: чего мог хотеть генерал милиции…
— Полковник, — напомнил Грязнов.
Турецкий кивнул:
— …полковник милиции от простого артиста народного театра?
— Ну мало ли что, — пожал плечами Вячеслав Иванович. — Может, у них что-то личное. Девушку там не поделили… ну или еще что-нибудь.
— Девушку? — Турецкий задумчиво нахмурил брови. — А это мысль. Мамотюк был тот еще ходок. И девчонок себе подбирал в любовницы совсем юных. Вполне мог выйти конфликтна любовной почве. — Он отхлебнул кофе и продолжил: — Налицо связь Павла Алмазова с двумя жертвами — Хановым и Мамотюком. Надо проверить, не был ли он как-то связан с Феликсом Бондаренко.
— Оба были актеры, — напомнил Вячеслав Иванович, прихлебывая свой несладкий чай.
— Да, этот вариант тоже стоит рассмотреть. Хотя… Алмазов был Феликсу не ровня. Да и вообще…
На столе у Турецкого зазвонил телефон.
— Извини, — сказал Александр Борисович и снял трубку. — Слушаю!
— Александр Борисович, — раздался из динамика громкой связи звонкий голос Гали Романовой, — я кое-что разузнала о Феликсе Бондаренко.
Турецкий и Грязнов переглянулись.
— Ну рассказывай, — сказал в трубку Александр Борисович.
— В общем, так. У Бондаренко была целая куча любовниц. Он их, разумеется, не афишировал. Хотя жена догадывалась, что он ей неверен, но закрывала на это глаза. Она его сильно любила. Плюс не хотела лишать дочь отца.
— Это она сама тебе об этом рассказала?
— Да.
— Как она себя чувствует?
— Плохо. Все время плачет. — Галя по-женски вздохнула и продолжила: — О любовницах мне рассказали служащие телекомпании, где Бондаренко работал. Они не слишком-то его любили.
— Почему?
— Он был заносчив и высокомерен. К редакторам относился как к своим слугам. А всякую там мелочь, например осветителей, вообще в грош ни ставил. Короче, вел себя как стопроцентная звезда эфира!
— А передача, которую он вел, пользовалась успехом? Кстати, как она там называется?
— «МиссТУ». Рейтингу передачи неплохой. Бондаренко не только вел программу, но и был одним из ее продюсеров. Когда заходила речь о том, какая из девушек должна «сойти с дистанции», его слово было практически решающим.
— И девушки старались угодить ему?
— Именно. А способ для этого был один. Если верить служащим, с которыми я говорила: практически все девочки проходили через постель Бондаренко. Он был очень любвеобильный господин.
— Везет же некоторым.
— Нашли кому завидовать. Забыли, где он сейчас?
— Да, верно.
— Я поговорила с девочками, которые участвовали в шоу, они подтвердили эту информацию.
— У него были постоянные любовницы?
— Нет.
— Нуда, ему же нужно было многим уделить внимание. Настоящий стахановец!
— Та из девушек, которая отказывалась зайти к Бондаренко «на бокал вина», моментально вылетала из шоу. Остальные оставались — по крайней мере до следующего тура.
Галя замолчала, и Турецкий ее поторопил:
— Продолжай.
— Есть интересная информация. Говорят, несколько лет назад у него случился… ну что-то вроде романа с какой-то девушкой. Между прочим, он тогда был членом жюри конкурса «Мисс Столица». Так же как Мамотюк, Лисин и Ханов. Так вот, говорят, что роман этот привел к скандалу. Хотя скандал, наверно, не то слово… Ну, в общем, они прилюдно поскандалили, и девушка плюнула Бондаренко в лицо. Или попыталась плюнуть. И все это публично. Представляете?
— И кто эта храбрая девушка?
— Вот этого я выяснить пока не смогла. Представляете, сколько сотен девушек за эти годы участвовали в конкурсах! А нам неизвестен даже год, когда произошел этот… мини-скандал.
— И все же о нем помнят. Значит, кто-то назовет и дату. Продолжай копать. Мне нужно имя этой девушки.
— Сделаю, что смогу.
Положив трубку, Турецкий посмотрел на Грязнова и серьезно произнес:
— Ты знаешь, а ведь она и правда хороший оперативник.
— Кто бы сомневался, — ответил Вячеслав Иванович. — Готов поспорить, что в конце завтрашнего дня она назовет тебе имя той девушки.
— Дай-то бог, — философски заметил Турецкий.
Но спорить, однако, не стал.
И вновь на столе затрезвонил телефон.
— Ты пользуешься успехом, — насмешливо заметил Грязнов.
Александр Борисович скорчил ему рожу и взял трубку:
— Слушаю. — Некоторое время он слушал, затем сказал: — Хорошо, давайте через полчаса.
Положил трубку и сказал:
— Лед тронулся. Актер Алмазов хочет поговорить.
23
В унылом, ссутулившемся человеке, который сидел перед Турецким, никак нельзя было узнать прежнего весельчака и жизнелюба Фальстафа. Футболка на груди актера была порвана. На щеке красовалась свежая царапина, под глазом темнел кровоподтек, а опухшие губы были разбиты в кровь.
— Что произошло? — спросил Александр Борисович.
— Так, ничего, — угрюмо ответил Алмазов. — Помолчал и добавил: — Я хочу все вам рассказать.
— Правильное решение, — одобрил Турецкий. — Что же вас сподвигло на откровенность?
— Я больше не хочу отвечать за чужие ошибки. В конце концов, мы не сделали ничего дурного. — Павел поднял лицо и прямо взглянул на Турецкого. — Во-первых, я не убивал генерала Мамотюка. Это я сгоряча ляпнул.
Турецкий приподнял брови: дескать, вот как? И спросил:
— Откуда вы вообще знали, что его убили?
— Как — откуда? — удивился Павел. — Из газет. В последние недели черт-те что в Москве творится. А по телику говорилось, что убийство генерала и арест этих порнографических тварей — звенья одной цепи. И что вы объединили их в одно дело.
По лицу Александра Борисовича пробежала тень. Он знал, что информацию невозможно утаить от журналистов, и все же каждая новая статья вызывала в нем прилив досады.
— Продолжайте, я слушаю.
Актер вздохнул:
— Ну вот я и ляпнул, погорячившись. Я вообще после того дела милицию не люблю. Меня ведь тогда ни за что взяли. Хотя и алиби имел. Я даже близко у того киоска не был. До сих пор, не пойму, что это за история. — Павел машинально облизнул разбитые губы и скривился. — Скажите, а убийство генерала правда связано с теми конвертами?
— Все может быть, — уклончиво ответил Турецкий.
— Значит, правда. О господи, это ж надо так влипнуть… Вы извините, что я на вас с пистолетом, Александр Борисович. Очень вы меня разозлили. Это я потом уже понял, что вы играли. — Павел усмехнулся. — Кстати, из вас бы получился неплохой актер.
— Спасибо на добром слове.
— Я это не из лести говорю. Я ведь с детства на сцене. Сначала в театральной студии, а потом в народном театре… Вы знаете, с детства меня убеждали, что у меня «удивительно сценическая внешность». Я был хорошеньким ребенком. Этакий мордашка! В театральную студию меня взяли с радостью, а после окончания школы я уже твердо знал, что стану кинозвездой. Но, как видите, не получилось.
Александр Борисович качнул головой:
— К чему этот пессимизм. Вы молоды, у вас все еще впереди.
Однако у Алмазова слова Турецкого вызвали лишь легкую усмешку.
— Н-да… Я тоже так думал. Теперь боюсь, что нет. Вы же меня на несколько лет упрячете. Когда я выйду, мне будет уже за тридцать, да и рожа у меня будет как у этих выродков.
— Кого вы имеете в виду?
— Да тех животных, к которым вы меня бросили в камеру.
Алмазов осторожно потрогал пальцами синяк под глазом и поморщился.
— Значит, все-таки был конфликт? — спросил Турецкий, кивнув на синяк.
— Да так… — Павел искоса глянул на Александр Борисовича. — А вообще — да. Понимаете, они втроем навалились. Я человек неслабый, но тут… Если бы ваши менты не подоспели, они бы из меня отбивную сделали. А когда я уходил из камеры, пообещали, что вообще зароют.
— Поэтому вы и потребовали встречи со мной?
Алмазов пожал плечами:
— Отчасти. Я слышал, что сделали с тем мужиком… Ну с тем порнографом, которого мы засадили в тюрягу. Вы правы, я не хочу возвращаться в камеру. По крайней мере, в ту камеру.Вы сможете помочь мне?
— Думаю, это в моих силах, — ответил Турецкий.
Алмазов вновь усмехнулся разбитыми губами:
— Если буду с вами сотрудничать?
Вопрос прозвучал насмешливо, с оттенком презрения.
— Если не ошибаюсь, вы сами сюда пришли, — сухо напомнил Турецкий.
— Да, конечно, — поспешно кивнул актер. — Я ничего не имею против вас лично. Это ваша работа — ловить таких, как я. Но поймите, я не причастен ни к каким убийствам. Да, я разоблачил… помог разоблачить парочку мерзавцев. Так я же сделал за вас вашу работу! Разве не так? Ведь без меня вы бы их сроду не нашли. Ну или поймали бы через два года. Представляете, сколько детей они успели бы за это время совратить?
— Это все, о чем вы хотели со мной поговорить? — по-прежнему сухо спросил Александр Борисович.
— Нет. Нет, конечно! Я хотел назвать вам имя моего… как вы это называете? Подельника — так, что ли? — Поскольку ответа не последовало, Алмазов продолжил: — Я клеил эти конверты вместе с Ларисой Подгорной. Она студентка МГУ. И по ящикам мы их разбрасывали вместе. Она подтвердит, что больше мы ничего не делали. Правда! Если вы не верите мне, послушайте ее! Понимаете, она убедила меня, что мы… ну вроде как робин гуды, что ли! Не надо было мне ее слушать. Повелся на всю эту лабуду как ребенок.
— Лариса Подгорная, — повторил Турецкий. — Адрес и телефон помните?
— Конечно. Запишите, я продиктую.
Александр Борисович записал.
— И еще, — вновь заговорил Алмазов. — Вы только сильно ее не пугайте. Она девушка хорошая, но немножко нервная. Не сажайте ее в изолятор, просто поговорите — она и так вам все расскажет.
— Это уж как получится, — ответил Турецкий, пряча листок с адресом в карман.
— А что теперь со мной? — жалобно спросил актер.
— Что касается моего слова — я его выполню. К вашим однокамерникам вы больше не вернетесь. Подыщем для вас камеру поспокойнее. А насчет всего остального… — Турецкий пожал плечами. — Посмотрим.
24
Ларису Подгорную Турецкий решил навестить сам. Черт его знает, этого артиста; может, все это ложь — насчет ее помощи? Может, он сознательно запутывает следствие, чтобы отвести следы от своих реальных заказчиков?
Перед визитом к Подгорной Александр Борисович позвонил ей. Голос у девушки был недовольный и нагловатый.
— Что ж, приходите, — сказала она. — Но если меня не окажется дома — я не виновата. Всего хорошего! — И Подгорная положила трубку.
«И впрямь нервная», — подумал Александр Борисович, вспомнив характеристику, которую дал девушке Алмазов. Тем не менее встречу откладывать не стал.
Спустя час он стоял перед дверью квартиры Ларисы Подгорной и жал на кнопку звонка. За дверью послышались тяжелые, торопливые шаги и вслед за тем звонкий женский голос спросил:
— Ну кто там еще?