На лице Перовой отобразилось недоумение. Это что, розыгрыш?
— Понимаю, что это звучит немножко смешно, — продолжила Алла Петровна. — Но что поделать, другого слова никто еще не придумал. Мне нравится, когда мужчины приходят ко мне бледненькие от свалившихся на их плечи забот, а уходят со светящимися от счастья лицами. Я чувствую профессиональное удовлетворение.
— У вас что, и тарифная сетка имеется? — съязвила Светлана.
— Постоянного тарифа у меня нет. Мужчины дарят мне подарки. Этого достаточно.
Боровская ответила спокойно и с достоинством, словно не заметила ернического тона Светланы.
— Значит, с генералом Мамотюком вас связывали чисто профессиональные отношения?
— Отчего же? Я ведь вам уже сказала — мы с Рэмом были друзьями. Мне нравилось, когда он приходил в гости. Я встречала его как старого друга. И он был абсолютно адекватен.
— В каком смысле?
— Рэм очень любил свою семью. Семья была для него всем. А я… — Алла Петровна пожала плечами. — Со мной он просто проводил время. Вот и все.
— Так же как Славский и Рогов, — задумчиво проговорила Светлана. Она быстро посмотрела на Боровскую, ожидая увидеть на ее лице хотя бы тень смущения, однако Алла Петровна была абсолютно спокойна. На ее губах по-прежнему играла задумчивая полуулыбка.
— Рэм был самым адекватным из них. Ему бы и в голову не взбрело свататься ко мне, как это сделал Рогов.
— А Славский? — спросила Светлана.
— Пьер очень мил, — ответила Боровская.
Светлана помолчала, ожидая, не последует ли за этой фразой какого-нибудь продолжения. Однако продолжения не последовало, и тогда она спросила:
— Славский мог ревновать вас к Мамотюку?
Боровская посмотрела на Светлану так, словно не понимает, о чем та говорит.
— Ревновать? — удивленно повторила она. Затем плавно качнула головой: — Нет, что вы. Хотя… — Она дернула плечом. — Мужская душа — потемки. У мужчин тяжелая доля: изображать на лице хладнокровие, когда в душе у тебя дерутся тигры. Пьер очень горячий мужчина, он ведь по матери армянин. Возможно, ему не нравилось, что Рэм ходит ко мне. Ну так и что с того? Ведь не убил же он его из-за этого, в самом деле. Или… — Ресницы Аллы Петровны испуганно дрогнули. — Или убил? — тихо выдохнула она. — Постойте, Светочка, вы что, в самом деле думаете, что Пьер…
— Ничего я не думаю, — сердито сказала Светлана. — Меня интересуют только факты. Что Славский говорил о Мамотюке?
— Даже не знаю. Иногда в его речи проскальзывало что-то… этакое. Впрочем, я могу и ошибаться.
— Он высказывал какие-нибудь угрозы в адрес Мамотюка?
— Что вы! Как можно? Они ведь лучшие друзья!
— Но вы ведь сами сказали, что Славский ревновал вас к Мамотюку.
— Так ведь это совсем другое. Это… это как бы спортивная ревность. Мужчины же постоянно соперничают друг с другом. Например, когда Рэм подарил мне колечко с бриллиантом, Пьер преподнес мне кулон.
— А что Славский преподнес вам после того, как Мамотюк подарил вам машину?
Боровская вздохнула:
— Увы, он не успел сделать ответный ход. Когда я узнала о смерти Рэма, я проплакала весь вечер. Вы знаете, Светочка, возможно, причиной его смерти и стали шашни:.. Я даже уверена, что это так. Но меня сюда, пожалуйста, не впутывайте. Я говорю это вам не потому, что боюсь разоблачения, — о нет! Просто вы зря потеряете время, занимаясь моей скромной персоной.
Я не требую от мужчин многого и люблю их ровно до тех пор, пока они приходят ко мне в гости. Кстати, вне этих стен мы просто друзья. Так что никаких мотивов для убийства Рэма у меня просто не могло быть. С финансами у меня полный порядок. А что касается ревности — это чувство мне абсолютно не зна…
Переливчатая трель не дала ей закончить фразу.
— Ой! — всплеснула руками Боровская. — У меня ведь сейчас встреча! Боже мой, я такая забывчивая! — Она сделала жалобное лицо и мягко проговорила: — Светочка, мы не могли бы перенести нашу беседу на более удобное время? Мне кажется, я подробно обо всем вам рассказала. Но если у вас есть еще вопросы, я готова…
В дверь вновь позвонили, на этот раз еще настойчивее.
Алла Петровна выскользнула из кресла. Светлана поднялась следом за ней. Они вышли в прихожую.
— Кто там? — проворковала Боровская у двери.
— Это я, зая, — ответил мужской голос, — твой котик.
Светлана фыркнула и сунула ноги в туфельки. У нее не было никакого желания задерживаться здесь дальше.
— Уже открываю! — ласково сказала Боровская и повернула ручку замка.
Когда дверь открылась, Светлана готова была идти. Выходя из квартиры, она нос к носу столкнулась с Петром Ивановичем Славским.
— Э-э… Здравствуйте… — промямлил тот, заливаясь краской смущения. — Никак не ожидал вас здесь…
— Здравствуйте, — не дала ему развить эту тему Светлана. — И до свидания. Желаю хорошо развлечься!
Она проскользнула мимо Славского и зацокала каблучками вниз по ступенькам.
На улицу Перова вышла в глубокой задумчивости. Она даже остановилась посреди двора от мысли, которая неожиданно пришла ей в голову, однако сосредоточиться не удалось. В сумочке зазвонил мобильник.
— Алло, Светлана! — услышала она в трубке взволнованный голос Турецкого.
— Да, Александр Борисович.
— Ты сейчас занята?
— Да нет.
— Тогда слушай меня внимательно…
10
Модельер Вадим Федорович Лисин (для друзей просто Вадик) был человеком известным, модным и, следовательно, вполне состоятельным. По паспорту Вадику было тридцать девять лет, но в душе он чувствовал себя от силы лет на двадцать пять. Он и внешне выглядел намного моложе своего паспортного возраста — высокий, худощавый, рыжий, с острым носиком и блестящими зелеными глазами. Одевался Вадик Лисин изысканно и дорого, однако небрежно, как подобает настоящему художнику. Само собой, небрежность эта была нарочитой и тщательно продуманной — он, несмотря на внешность и повадки вертопраха, никогда и ничего не делал просто так.
До того как стать модным московским модельером, Вадик Лисин в полном смысле слова прошел все круги ада. Долгое время он был на подхвате у своего старшего товарища, затем основал свою маленькую фирму, однако бизнес не пошел — и фирму пришлось ликвидировать. Все было против Вадика Лисина, однако, будучи оптимистом, Вадик не опустил руки. Он вновь взялся за работу.
Со временем дела у Лисина наладились. Это произошло после одного маленького инцидента, который оказался для него судьбоносным. А дело было так. Вадик возвращался с работы домой. Вечер был теплый, поэтому он решил не пользоваться услугами общественного транспорта (другой вид транспорта был Лисину пока что не по карману) и пройтись до дома пешком. Небо было чистым, ветерок теплым, в кронах деревьев чирикали птицы — короче говоря, ничто не предвещало беды. Лисин шел по асфальтовой дорожке через небольшой сквер, вдыхая полной грудью теплый летний воздух — вместе с дымком сигареты, которую он держал в своих изящных пальцах. Как вдруг раздался чей-то вскрик. Вскрик этот совершенно не гармонировал с идиллической атмосферой вечера, и Вадик остановился от неожиданности как вкопанный. Вскрик повторился, на этот раз он прозвучал более сдавленно и быстро оборвался, словно кто-то плотно прикрыл кричащему рот.
Кто-то попал в беду — сомнений не было. Последующие секунды были для Лисина самыми мучительными в жизни. Вадик судорожно соображал, что же ему теперь делать? Бежать на крик? Но помилуйте — там ведь может подстерегать опасность! Да что там «может», наверняка подстерегает! Там кого-то грабят, бьют, а может, даже убивают!
Сделать вид, что ничего не произошло и пойти своей дорогой? Но это просто гадко! Это значит проявить трусость. А потом что? Всю жизнь чувствовать угрызения совести из-за этого случая?. Вадик никогда не был храбрецом, да и благородством особым не отличался, и все же он — по возможности, конечно, — всегда стремился согласовывать свои поступки с пионерско-комсомольским кодексом поведения, который ему некогда вдолбили в голову. Итак, Вадик Лисин оказался перед нелегким выбором.
В какое-то мгновение ему показалось, что выход найден.
«А что, если все это мне просто показалось? — подумал он. — Что, если никакого крика не было? Где-то заскулила собака — только и всего».
Вадик совсем уж было уверил себя в этом, но тут вскрик прозвучал в третий раз. Сомнений быть не могло: кто-то попал в беду. И Лисин принял решение. Он отшвырнул сигарету и быстро двинулся в ту сторону, откуда слышались крики. Пройдя шагов пять, он закричал:
— Кто там? Что происходит? — И на всякий случай громко добавил: — Я вызвал милицию! Сюда едет наряд!
Никакого наряда Вадик вызвать не мог по одной простой причине — в то время у него еще не было мобильного телефона.
В черных кустах неподалеку от асфальтовой дорожки что-то зашуршало. У Вадика упало сердце. Он почувствовал, как от страха рубашка пропиталась холодным потом и прилипла к спине.
— Милиция скоро будет тут! — визгливо крикнул Лисин, продолжая по инерции, а не от большой храбрости приближаться к кустам. — Они уже подъезжают!
Последняя реплика была абсолютно нелепой, но тут — на счастье и удачу Лисина — со стороны дороги раздались резкие звуки милицейской сирены.
Вадик увидел, как какая-то фигура, ломая ветки, продирается сквозь кусты в сторону железной оградки сквера. В кустах кто-то застонал. Черная тень выскочила из кустов и метнулась к ограде. Вадик не успел разглядеть злодея: тот ловко перемахнул через черную ограду — и был таков.
Вадик почувствовал, как с сердца у него упал камень, и облегченно вздохнул. В кустах снова застонали. Вадик вздрогнул и быстро зашагал к кустам.
— Эй! — громко окликнул он, подойдя к кустам. — Эй, кто там? С вами все в порядке?
— Помогите… — тихо проговорил голос. Вадик сразу не понял, женский это был голос или мужской.
— Вы можете выбраться сами?
— Я… Да… Я постараюсь.
Черные кусты вновь затрещали, и несколько секунд спустя на освещенный фонарем пятачок сквера вышел человек. Он был худ и растрепан. Лисин отступил на шаг, но потом подумал, что это невежливо, и с опаской подошел к незнакомцу. Тот стоял пошатываясь и оглядывал порванную одежду.
— Ч-черт… — проговорил он. — Этот ублюдок порвал мою любимую куртку. Вот сволочь.
Только сейчас Лисин увидел, что перед ним мужчина; впрочем, субтильный и узкоплечий, как женщина.
— С вами все в порядке? — вновь спросил Вадик.
Худой мужчина кивнул:
— Да. В отличие от куртки, я цел. Бумажника, конечно, нет. Нуда черт с ним.
Незнакомец перестал наконец любоваться порванным рукавом куртки и поднял взгляд на Вадика:
— А ты, вообще, кто?
— Я? Я никто, — растерянно ответил Лисин. — Ну то есть — прохожий.
— Прохожий, — повторил мужчина. — Отлично. Мне повезло, что ты проходил мимо, прохожий. Сколько я тебе должен?
— За что?
— За спасение, дурачок. Ведь ты меня спас. Если бы не ты, этот ублюдок выпустил бы мне кишки.
— А… А за что он вас?
— Ему показалось, что у меня в бумажнике мало денег Он решил стащить с меня одежду. Вот видишь? — Он показал Вадику порванный рукав. — Эту куртку я купил во Флоренции. Лучшая замша, какая только может быть! А рубашка! — Он отогнул ворот куртки. — Видишь? Настоящий шелк! Похоже, грабитель — парень не промах. Знает толк в хороших вещах.
— Да уж, — усмехнулся Вадик.
— У тебя есть сигареты?
Вадик достал из кармана пачки «Мальборо» и протянул незнакомцу.
— О! — похвалил тот. — Не хухры-мухры.
Незнакомец вынул из пачки сигарету длинными, худыми пальцами и сунул в рот. Вадик поднес к его лицу зажигалку и крутанул колесико.
— Похоже, ты хороший парень, — сказал незнакомец, дымя сигаретой. — Чем занимаешься?
— Я? Дизайном одежды.
— Да ты что! — иронично удивился худой мужчина. — Устраиваешь показы?
— Не так часто, как хотелось бы, — с грустной усмешкой ответил Лисин.
Незнакомец пристально на него посмотрел и сказал:
— Ничего. Если у тебя есть талант, будет и все остальное. Это я тебе обещаю. — Он протянул руку для рукопожатия и представился: — Иван Панин. Стилист.
Вадик открыл от удивления рот. Иван Панин? Тот самый стилист, который причесывает наших самых ярких звезд эстрады?
— Считай, что сегодня ты поймал жар-птицу, — с усмешкой сказал Панин, пожимая Вадику руку. И, видя растерянность Лисина, весело рассмеялся.
Стой памятной встречи прошло восемь лет.
Панин и впрямь помог Лисину встать на ноги. Он ввел его в высший круг, познакомил со своими друзьями, стал рекомендовать своим клиентам. Не прошло и полутора лет, как Вадик Лисин стал чрезвычайно модной в московских светских кругах личностью. Он сам удивлялся тому, как легко и просто это вышло. Панин научил Вадика всему, что умел сам: стильно одеваться, непринужденно общаться, шутить на грани остроумия и пошлости (именно этот зыбкий баланс интеллектуального аристократизма и пошловатого лоска пользовался в великосветской тусовке наибольшей популярностью). Одним словом, Панин сделал Вадика для этих людей своим. А это дорогого стоило.
Взамен Вадик платил Панину искренней преданностью и любовью. Дело в том, что Иван Панин был бисексуалом. И когда однажды он предложил Лисину «немножко развлечься», Вадик, не имевший к тому моменту гомосексуального опыта, почти не колеблясь, согласился. И никогда об этом не жалел, поскольку однополые отношения пришлись ему по вкусу.
Справедливости ради стоит сказать, что, став любовником Панина, Вадик не забывал и о девушках, коих у него теперь имелось в изобилии и с которыми он был нежен и заботлив, за что и получил в светских кругах прозвище «наш милый, добрый распутник». В его постели бывали и молодые певицы, только пробивающие себе путь на большую эстраду, и «матерые» звезды, женщины-матроны, многим из которых давно перевалило за сорок.
Однажды Вадик провел горячую ночь в компании трех прелестниц из русско-украинской поп-группы с возбуждающим названием. Причем инициатором этого веселого распутства был не он, а одна из участниц группы, пышногрудая брюнетка с большим, красивым ртом, которым она (как выяснилось в ту ночь) могла не только петь и есть. С этой девушкой у Вадика был долгий роман. Они встречались примерно три месяца, после чего надоели друг другу до смерти и мирно разошлись, оставшись, впрочем, друзьями.
Иван Панин друга никогда не ревновал. Но однажды заметил ему тоном старшего товарища и наставника:
— Ты бы немного угомонился, мальчик мой. Не доведет тебя до добра такое разгульное поведение. Попомни мое слово.
— А разве не все так живут? — пожав плечами, спросил Вадик.
Панин усмехнулся и покачал головой:
— Так — не все. Нужно знать меру, дружок. Ты тащишь в постель всех без разбору. А нужно действовать избирательно. И ни в коем случае не начинать знакомство с секса. Секс — это кульминация, а не завязка.
— По-моему, ты все усложняешь, — небрежно ответил Вадик. — Девчонки любят меня, я — их. И расстаемся мы без эксцессов.
— Тебе до сих пор везло с женщинами, — сказал на это Панин. — Но на сто нормальных девчонок одна обязательно будет ненормальной. И вот с ней-то ты из-за своей неразборчивости и хлебнешь горя.
Вадик заверил друга, что впредь будет осторожнее. Но все это были лишь слова. На деле Лисин как был безудержным бабником, так им и остался. Впрочем, и об этом ему никогда жалеть не приходилось.
Теперь, по прошествии восьми лет после той знаменательной встречи с Иваном Паниным, дизайнер-модельер Вадим Федорович Лисин мог с полной уверенностью сказать — жизнь его удалась!
У Вадика была активная жизненная позиция. Вечер, проведенный дома, он считал потерянным. Как сказал какой-то не то английский, не то американский поэт, «для работы есть утро и день, а вечер дан человеку для выпивки и общения». Взяв на вооружение этот простой и приятный принцип, по вечерам Лисин частенько захаживал в клуб-казино «Мельница», где проводил время в компании новых и старых знакомых, изредка переходя из ресторана д игровой зал и делая небольшие ставки. Вадик мог себе позволить и большие, но не был азартен и не хотел почем зря испытывать судьбу.