В Ратном Стане, куда прибыл Звенислав с сыновьями, всё уже кипело и двигалось. Берестянский полк, в который вливались приписанные к нему огнищане и рукомысленники, обитавшие окрест Киева, почти наполовину был собран.
«Ничего, – старался успокоить себя Звенислав, – от войны никуда не деться, так хоть оба сына будут рядом, всё ж таки под отцовским оком». Однако поутру нежданная весть совсем расстроила Звенислава и заставила ныть его родительское сердце. Оказалось, что выступает на хазар пока только Молодая дружина и в её ряды вливаются многие молодые вои, в том числе и из Берестянского полка. Вышло так, что оба его сына также были отобраны в конницу Святослава, выступающую завтра поутру. Сам же Звенислав остаётся пока вместе со старшими воями в Ратном Стане на должности конюшенного.
В это время в княжеском тереме тоже не спали. У Ольги со Святославом шёл серьёзный разговор.
– Не желаю я войны, сынок, мира хочу! И так дни считаю, что мы вместе проводим, а ты в поход идти вздумал. Ни к чему нам эта война, у нас мир с хазарами!
Святослав упрямо мотнул головой.
– Земля наша не устроена, мама, куда ни кинь – всюду враги, и на восходе, и на заходе, и на полудне, и на полуночи. Обсели Русь со всех сторон, обкромсали её, на три-четыре века не хватит! Сама знаешь, мама, как огнищане землю рают, – на три года яму ставят, а как перестаёт пашня обильно родить, идут дальше. Потому русам много земли надо, а наша земля – под хазарами. Да и в Киеве начинают хозяйничать, – Верягу отравили, прямо в гридницу княжескую череп отравленный принесли. Куда уж дальше? Вчера простой народ на Торжище бил хазар за их злодеяния, а я, князь, сяду возле материного подола? Да что люди обо мне скажут!
– Сыне мой, сокол ясный! – Ольга умоляюще протянула руки. – Знаю, храбр еси и решителен, и дружина тебя слушается. Да не в одной силе истина. Христос речёт нам о смирении и терпении…
– Не реки мне больше о том! – прервал мать Святослав. – Знаю я византийского бога, он хитёр так же, как сами греки. Даже ради тебя, мама, я не стану отступником от наших богов и посмешищем для людей и дружины!
Ольга тяжко вздохнула:
– Жаль мне тебя, сыне, ведь в Аид пойдёшь!
Святослав рассерженно сверкнул очами:
– Не боюсь я византийского Аида! Славяне после смерти уходят в синюю Навь на луга Сварожьи, где продолжают жить так же, как на земле, – огнищане пасут овец, рают землю и свивают снопы вместе с Пращурами, а воины пребывают в полку Перуновом. Только нет там ни рабов, ни зла, ни болезней. Там обиженный садится за стол вместе с бывшим обидчиком, они едят небесные прощенники и ведут сердечную беседу с богами. И нет меж ними ни страха, ни помрачения, ни тоски, ни горького слова. Потому что славянские боги людям своим не мстят, в огненное озеро навечно их не бросают, и не надо им кланяться, напоминая о своих добрых делах. Наши боги – не купцы византийские, что за добродетель продают Рай, как овнов за пенязи. Боги киевские не торговцы, мама! И нет у нас многих богов, а все они есть Сварог разноликий: в одном проявлении Велес, в другом – Яро-бог, в третьем – пречистый Купало… Многим богам верят непонимающие, а знающие верят Сварогу, а помимо него – Перуну и Световиду, которые и есть те же проявления Сварога, или, иначе, Великий Триглав. Так чем же вера христианская лучше славянской?
Святослав говорил резко и непреклонно, будто рубил хворост. И от той гордой речи зашлось сердце княгини болью, а из очей закапали частые слёзы.
– Делай, сыне, как знаешь, – горько проронила она, – мне ли, женщине, тебя поучать? А коль скажу что, ты сразу перечишь и супротив отвечаешь. Нельзя мне с тобой ругаться, я ведь мать твоя…
Увидев материнские слёзы, Святослав поостыл, подошёл к Ольге и в знак примирения поцеловал ей руку.
Однако ночевать в тереме не остался, а, как обычно, отправился в Воинский Стан. Отдав последние распоряжения, он улёгся на земле возле своего коня, положив под голову седло, и тут же уснул, накрывшись только синей сваргой с чистыми звёздами.
Назавтра они выступают в поход.
Глава 3
Падение Саркела
Сверкая на солнце островерхими шеломами, чешуйчатой бронёй и окованными червлёными щитами, будто серебряная река, огибая леса и рощи, текла Молодая Святославова дружина на восход.
Кончились дубравы и ельники, и стальные потоки вылились на степной простор. Короткий привал, – начальники перечли людей, каждый воин ещё раз проверил оружие, доспехи, подтянул и подправил конскую сбрую, – все знали, что теперь будут двигаться быстрее.
Затрубили турьи рога, зазвучали команды, взлетели в сёдла юные дружинники, за годы ратных трудов из угловатых, порою неуклюжих отроков превратившиеся в сильных и умелых витязей, выносливых в боях и походах.
Загудела, задрожала степная земля от десятков тысяч копыт, поднялась в небесную синь серая туча пыли. Потекла грозная киевская сила, горя единым желанием – покарать коварных кочевников за подлое убийство геройского темника Веряги и злодейскую попытку отравить князя Святослава. К тому же почти у каждого воина был свой счёт к хазарам – за убитого брата или отца, уведённую в полон сестру, невесту, жену, за сожжённую ниву и дом. Много чего накипело у русов на сердце, и теперь, уверенные, что время расплаты пришло, они текли на врага с ярой Правью в душе. И стяги трепетали на ветру над каждым полком и тьмой, а впереди всех развевалась белая княжеская хоругвь, на которой в золотом солнечном коло со струящимися лучами было вышито изображение двурогого кресала, исполненного в виде сокола с полусложенными крыльями, стремглав падающего на добычу, – родовой знак династии Рароговичей, потомков Сокола. Эта птица выше всех поднимается в сваргу, к самому солнцу, зрит оттуда на мир, и, подобно молнии, разит врагов, и когтит добычу. «Рарог – светоносный Дух твоего Рода из племени русов-ободритов. А дух сей возжигает кресало, из которого возгорается пламя и мирного очага домашнего, и грозного Огнебога-Семаргла, – так пояснял Святославу волхв Велесдар. – Высекая искру булатным кресалом, мы получаем толику солнечного Огня, что пылает в небе. А, возжигая священный жертвенный пламень, мы тем самым почитаем богов наших – Хорса, Яра, Купало, Сурью, Свентовида, Даждьбога, кои все есть – русское Солнце, а мы – дети его. И потому надо жить с искрой солнечной в сердце и беречь её, как дар божий. А во время войны эта искра разгорается огнём праведной яри и под покровительством Священного Сокола – Огненного Духа Сварога – даёт силы одолевать врагов».
У Святослава этот родовой знак был также на щите. А в перемётной суме, в отдельном кошеле, лежали круглые костяные пластины с княжеским двузубом – их Святослав вручал тому человеку, которого наделял особыми полномочиями от своего имени. У большинства же воинов на доспехах и щитах было изображено Русское Солнце.
Степные обитатели: быстроногие сайгаки, неутомимые охотники волки, гордые пардусы, сторожкие зайцы, дрофы, стрепеты, куропатки – все бежали и летели прочь от непонятного гула и содрогания земли, что волной катился по знойной, разбуженной звенящей сталью степи.
А в это время в Белой Веже, называемой хазарами Шаркелом, под тенью лёгкой резной веранды, на пёстрых коврах с замысловатым узором, поджав под себя скрещенные ноги, сидел один из младших сыновей кагана Исаак, или, как именовали его русы, Яшак. Коротконогий столик перед ним был уставлен серебряными и золотыми чашами с разными лакомствами: тягучим тёмным шербетом, засахаренными в меду фруктами, стояла расписная амфора с греческим вином, а в золочёной чаше пенилось хмельное кобылье молоко.
Рослый черноокий хазарин, состоявший при Исааке личным поваром, с поклоном поставил перед ним глиняную миску с дымящейся бараниной, вперемешку с кусками варёного теста, и пиалу с наваристой шурпой, поверхность которой была на два пальца покрыта слоем жира.
Пятясь назад и кланяясь, повар остановился в пяти шагах от владыки и замер в согбенной выжидательной позе.
Исаак призывно свистнул и, взяв сверху кусок мяса, бросил его в сторону. Большой жёлтый пёс, дремавший в тени, на свист хозяина навострил уши и привычно схватил мясо на лету. Проглотив кусок, он сел, облизнулся, слегка вильнул хвостом и устремил взор на миску в ожидании нового угощения.
Исаак коротким кивком отпустил наконец прислужника, который всё это время стоял застывший и онемевший и, казалось, даже уменьшился в своём могучем росте. Выбрав кусок пожирнее, Исаак с удовольствием вгрызся в него молодыми крепкими зубами.
Ниже возвышения, на котором восседал сын Кагана, расположились видные хазарские военачальники, которые сидели полукругом, будто у костра в степи, и также угощались бешпармаком. Чуть в стороне от них трапезничали два византийских стратигоса, которые, не имея навыков сидеть со скрещёнными ногами, полулежали по-римски, облокотившись на шитые золотом подушки.
На низеньких столиках красного дерева перед ними, разнося повсюду дивный аромат, стояли пиалы с крепким чаем, кувшин с вином, на серебряном блюде лежали краснобокие персики, инжир. Во дворе тихо журчала вода, перетекая из одного небольшого бассейна в другой, и там иногда показывалась спина то чёрной, то красной рыбины.
У бассейна, невзирая на жгучее полуденное солнце, одетые в тёплые стёганые кафтаны и малахаи, сидели несколько старых хазар, состоявших при Исааке советниками.
– Молод хазарский архонт, да осмотрителен, – вполголоса обратился младший грек к старшему на своём языке, – мясо сначала псу дал проверить, не отравлено ли…
– У владык всегда много врагов, да и от своих рабов чего угодно ожидать можно, – отвечал старший, с аппетитом поглощая баранину с тестом и запивая её жирной обжигающей шурпой.
Младший, брезгливо покосившись на облепивших еду мух, с трудом одолел небольшой кусок мяса и приналёг на фрукты.
Старший усмехнулся:
– Здесь не принято возжигать благовоний для отпугивания мух, их просто не замечают, как жару, вшей, вонь от одежды кочевников и их месяцами не мытых тел. Я ведь почти пять лет среди хазар, притерпелся ко многому, даже нахожу удовольствие в их еде. – Стратигос демонстративно облизал пальцы, его коротко стриженная борода и усы лоснились от жира. Затем он пододвинул пиалу с чаем и налил в неё вина из кувшина. – Здесь я научился разводить вино не холодной водой, как у нас, а горячим чаем, совершенно удивительный вкус!
– Странно, – отвечал младший, совсем недавно попавший в Хазарию, – здесь и так жара, как в Аиде, а все едят и пьют горячее, жирное, одеты в стёганые кафтаны и даже шапок с головы не снимают! – указал он очами на стариков.
– Не снимают, потому что солнце напечёт, а много одежд опять же для защиты от жары. Ничего, поживёшь – обвыкнешься. Чтоб их порядки понять, много ума не надо. Вон иудеи пришли и сказали, будто их Яхве и хазарский Великий Хар – одно и то же. Теперь они живут среди хазар и правят ими, всю торговлю к рукам прибрали, а также пошлину, что составляет десятую часть от всех товаров, которые купцы везут через море Понтийское по Танаису и Ра-реке.
– Перед отплытием из Константинополя мне рассказывали, что вся власть в Хазарии находится в руках Бека, иудея по вере и родственным связям. И Каган тоже иудейской веры, но власти реальной он не имеет, это так? – спросил младший стратигос.
– Так, только народ – простые хазары, кочевники и воины – до сих пор верят в то, что Великий Каган – вместилище божьей силы, они же язычники, варвары. – Стратигос снова налил вино в горячий чай и, с удовольствием потянув ноздрями аромат, отхлебнул из пиалы. – А нам сам Бог велел варварами править, сталкивать их между собой и использовать в интересах христолюбивого базилевса нашего и Византии, крещённой Константином Великим! Кстати, что за странные слухи доходят до меня о скоротечной смерти императора нашего Романа? Четыре года прошло после неожиданной кончины просвещённейшего императора Константина Седьмого Багрянородного, вполне здорового мужа, а теперь вот двадцатипятилетний сын так же загадочно отправился за отцом на тот свет. Кто сейчас у нас во власти, по слухам, на императорский трон претендует какой-то Никифор Фока, простой полководец, даже не престолонаследник?
Младший настороженно покосился по сторонам и шёпотом тихо сказал, приблизив голову к собеседнику:
– Говорят, всё это дело рук Феофано. Злые языки обвиняют именно её в скорой смерти тестя и возведении на престол Романа. А затем она увлеклась Никифором Фокой, – как же, именитый полководец, одержавший несколько славных побед над арабами и отвоевавший у них Крит, с триумфом возвратившийся в столицу. Хотя иные поговаривают, что у Фоки была связь с Феофано ещё до его побед над арабами. – Он ещё раз осторожно оглянулся и зашептал ещё тише, почти в самое ухо старшему: – Более того, говорят, что она до сих пор не рассталась со своим старым ремеслом кабацкой девки, только теперь не берёт за это денег, а, напротив, иногда сама щедро одаривает тех, кто ей особенно понравился на греховном ложе портового притона. Так что неведомо, чья кровь течёт в её детях, будущих наследниках престола. А насчёт скорой смерти молодого императора Романа всем сказано, что он упал с лошади во время скачек, но этому никто не верит… Всё это так печально…
– Да, невесёлые творятся дела, – покачал головой старший. – Наш трон должен быть сильным, иначе как империя сможет управляться с варварами? – И он незаметно показал глазами в сторону хазарского предводителя.
Исаак, насытившись, откинулся на подушки и громко отрыгнул. Затем, обратившись к стратигосам, важно сказал:
– Вчера я смотрел учения нашей конницы и остался доволен. Благодаря вам мои воины теперь ещё лучше постигнут особенности воинского искусства урусов, а значит, будут непобедимы в бою!
Старший, хорошо понимавший хазарскую речь, перевёл слова Исаака. Второй из греков тоже смешал вино с чаем, и в воздухе разлился терпко-приятный аромат.
– Новый русский князь – хороший воин. Наши люди доносят, что его конница стала грозной силой, – осторожно пробуя напиток с необычным для него вкусом, изрёк младший стратигос.
Исаак сузил глаза и, не скрывая высокомерности, ответил:
– У меня столько храбрых и сильных воинов, сколько и не снилось урусскому князю! – На миг он запнулся, вспомнив, как едва спасся бегством от русского княжича ещё пять лет тому и подписал унизительный для себя мир, отдав Северские земли. Поиграв желваками скуластого лица и зловеще улыбаясь самыми уголками рта, – грек знал, что Исаак делает так, когда задето его самолюбие, – сын Кагана продолжил: – Их Перун сохранил жизнь князю урусов только для того, чтоб этот, как его, Сффентослаф собственными очами увидел, как я обращу Киев в пепелище и утоплю его в море крови!
Исаак помолчал.
– Зато нет теперь одного из самых опасных русских батыров, – взглянул он в сторону своих советников. – Благодаря твоей хитрости, Беленджар, Великий Яхве в этот раз оказался сильнее их Перуна, а?
Старый хазарин, будто дремавший до этого с чашей хмельного кумыса, встрепенулся и заулыбался князю, обнажив щербатые зубы. Заскорузлыми пальцами оглаживая жиденькую бороду, он произнёс с некоторым бахвальством:
– Если б те батыры, что хотели купить жеребца, отведали моего кумыса, то мёртвых темников в Киеве могло быть больше… И откуда взялся тот неизвестный богач?
– Надо ещё подумать, архонт, – заговорил старший стратигос, – как лучше использовать послушные Каганату народы – башкир, курагузов, койсогов и прочих, да и тех же славян, в прошлую войну их неплохо использовали, но можно лучше. Пусть вместо одной хазарской головы падёт десять инородных!
Исаак согласно кивнул, потом надкусил сочный персик и сказал:
– Помните, о чём все мы, – я с моими военачальниками и вы, стратигосы, – говорили недавно в Большом дворце Бека в Итиле? Пора выступать на Киев. Войско Великого Кагана уже почти готово к походу, через несколько дней будет здесь. И тарханы с северных земель вот-вот присоединятся к нам. Нельзя ждать, пока князь урусов наберёт силы, молодых щенят надо топить, пока они не превратились в собачью свору!