Я выбрался на обход только часов в десять - пока утрясались всякие неполадки с питанием и размещением вновь прибывших.
Вхожу в хату прямо с улицы, так как сени разрушены. Клубы морозного воздуха, полумрак после яркого дня. Окрик:
- Двери закрывай!
Закрываю. Рассеивается туман, привыкают глаза. Оконце маленькое, наполовину закрыто снаружи соломой для тепла. Народ настроен сердито, но быстро смягчаются, когда поговоришь, Просят перевязки, эвакуации и уж потом - еды.
Смотрю каждого: проверяю карточку, сыворотку, обработку раны, повязку, ощупываю ткани - нет ли отёка или газа. Сестра измеряет температуру, поправляет повязки.
Не успел обойти и трёх хат (выбрал человек восемь для больших перевязок и операций), как прибегает Бессоныч.
Николай Михайлович! Начальство требует.
Оказывается, приехал главный хирург армии Лысак. Ругается:
- Что вы тут устроили! Разве это госпиталь! Почему нет сортировки ?! Что это за перевязки по хатам?! Почему раненые лежат на полу? Почему в шинелях в перевязочной? !
По-честному, он прав. Только, по-честному же, я не вижу возможности что-то быстро исправить.
Обговорили обстановку. Постановили: открыть два отделения: 1-е для приема и ходячих, 2-е - для лежачих. Мне досталось первое.
Ох, как медленно всё делается! Нам по "конвенции" отошло двадцать пять домиков, тридцать пять - второму отделению. Выделили одну лошадь для перевозки тяжёлых раненых.
13 февраля мы закончили сортировку и отделились совсем.
Теперь есть некоторый порядок: всех прибывающих раненых принимаем в большую палатку, записываем в книгу поступлений. Я или Лидия Яковлевна смотрим их. Лежачих, а также череп, грудь, живот - отправляем во второе отделение без перевязки, других, полегче, перевязываем и даже раны рассекаем. Ещё кормим и горячим чаем поим, Быкова всё устроила. Бочка - отличная вещь, можно какую угодно температуру нагнать. Только у стен холодно.
К 15 февраля в госпитале было восемьсот раненых. На скорую руку восстановили школу. Больше расширяться некуда.
После 16 февраля поступления раненых сократились. Армия продвигается, - везти далеко, дорога к нам только санная, машины не проходят. Лежачих почти совсем перестали привозить. Но ходячих приходило много. Правда, мы научились с ними управляться: принимали в сортировочной, кормили, перевязывали, даже оперировали некоторых, и оставляли ночевать. Утром к ним присоединяли своих из хат, кто уже мог ходить, давали сухой паёк на сутки и отправляли на Русский Брод, в ЭП. Так каждое утро собирается около сортировки команда "пилигримов". Хромые, у некоторых руки в шинах, завязанные головы, иногда вместо сапог опорки или разрезанные и перевязанные бинтами валенки. Вытягиваются длинной цепочкой и идут. Восемнадцать километров - не малый путь. Правда, через три километра, на большаке многим удается пристроиться на попутные машины.
Самое главное в госпитале - преодолеть кризис рабочей силы. Для этого существует команда выздоравливающих, а попросту - легкораненых. Она уже достигла пятидесяти человек, хотя и неумело работают, но стараются.
В госпитале - шестьсот раненых.
Все хаты забиты. Мы пока не можем наладить госпитального режима. Но самой острой оставалась проблема эвакуации. Ходячие уходили, а вот лежачие превращались в ходячих очень медленно. Машины к нам не ходят. До большака всего три километра, но непреодолимых.
Выход придумал начальник. Предложил поставить на большаке палатку с сестрой и подвозить туда раненых, для эвакуации, чтобы грузить на проходящие с передовой порожние машины. По мере освобождения палатки подвозить новых. Преодолеть три километра мы можем на своих санях. Машины останавливает бравый сержант из выздоравливающих с повязкой и автоматом. Так мы отправляем до полусотни раненых в день.
19. 1943 г. Один.
Залкинд заболел и мне пришлось его заменять. Сделал обход его отделения: положение трудное.
Правда, вид "палат" изменился в лучшую сторону по сравнению с первыми днями. Нары, одеяла, подушки. Но пока в своем обмундировании. Отделены грудь, живот, "черепники", газовые. Остальные хаты - конечности: бедра, суставы и тяжёлые ранения голени. Всего около двухсот человек, двадцать две хаты. Есть вши. Нужно бы всех продезинфицировать вымыть, перевязать и перевести в новые палаты. А они были такие тяжёлые, что даже страшно подумать о такой перетряске. И... я не решился на это.
Особенно тяжелы септические - с ранениями в конечности. Тактика ясна - нужно делать ампутации. Вернуться к пироговским временам. Многие столь плохи, что и усечение конечности для них могло стать смертельным. Но делать нечего, надо использовать последний шанс.
Раненые встречают мой обход настороженно. Те, что выздоравливают, смотрят с сомнением, слабые - с надеждой.
До обеда я обошёл всех. Часть "спокойных" перевязок сделали во время обхода. После двух часов начали оперировать. На сегодня выбрано шесть наиболее тяжелых раненых - в бедра и суставы. Четырём пришлось ампутироватьбедра. Сделал одну резекцию коленного сустава, наложил гипс.
В таком же темпе мы работали ещё два дня.
1-го марта начальник получил приказ: "Передислоцироваться своим транспортом в деревню Кубань. Развернуться 2 марта. Раненых эвакуировать в Русский Брод". Я вспыхнул:
- Пошлите их к черту! - На чём возить? Масса не транспортабельных.
- Да, их пошлёшь, как же.
Приказ выполнить не пришлось. На следующий день разразилась страшная метель, дорогу замело совершенно. Получили сигнал со "стрелки", что машины по большаку не ходят, целые колонны стоят на дорогах, заметённые снегом.
Только на пятый день движение стало оживать. "Студебеккеры" пробили дорогу к большаку и мы приступили к эвакуации более тяжёлых раненых. Каждое утро снаряжаем обоз из десятка саней, набиваем соломой, укладываем в спальные мешки, в одеяла. Посылаем сестру с сумкой сопровождать. Поехала наша тяжелая артиллерия!
Больного начальника отделения Залкинда отправили в санотдел армии. Не выдержал нагрузки.
8-го утром получили новый приказ: "Передислоцироваться в деревню Кубань,развернуться и 9-го принять раненых". Опять "своим транспортом". А крепкихлошадей осталось только семь, другие еле двигаются.
С помощью запасного полка, и через "стрелку", мы вывезли двести раненых. Осталось ещё около ста, но только восемнадцать - совершенно нетранспортабельных. Их поможет отправить запасный полк - он приходит на наше место. Если они будут живы.
10 марта началось "передислокация"(!). Отличное морозное утро. У штаба выстроилась колонна - пешая команда и четверо саней, запряженных клячами, на которые погружен наш "первый эшелон" - имущество для срочного развёртывания. Все сёстры и санитары, кого можно высвободить от раненых, снарядились идти пешком. Вещмешок, сухой паек на два дня - и с Богом! Майор, Быкова, я, Чеплюк и ещё трое человек из команды должны выехать завтра утром на машине - в неё мы нагрузили кухню и продукты. Погода такая, что снабжение может прерваться в любой момент. Без перевязок можно прожить, без еды - никак.
- Ну, воинство, трогай!
Пошли медленно - глубокий снег нанесло за ночь. Майор смеётся:
- Как в Арктику отправляем!
Следующим утром выехали на машине и мы. До деревни Кубань добирались два дня.
В Угольной оставили в блиндаже замёрзшие трупы и ампутированные конечности. Жутко было туда зайти.
20. 1943 г. Вперед на запад.
Весну и лето опишу кратко.
Итак, деревня Кубань. Март - апрель 1943-го. До передовой пять километров, но фронт стоит. Слышна редкая артиллерийская канонада. Непролазная грязь: застревают даже студебеккеры.
Приняли от медсанбата около тридцати оперированных раненых. Эвакуировать их не смогли из-за бездорожья. "Грудники", " животы", после шока. Свежие ранения - редки. Сделал несколько интересных операций.
Главная проблема - ранения груди. Закрытый пневмоторакс: выхождение воздуха в полость плевры, накопление крови. Лечение - проколы, отсасывать кровь. Открытые пневмотораксы: зияющие раны груди с обнаженными легкими - дыхательная недостаточность - нагноения - сепсис - смерть. Методики медсанбатов зашить рану и скорее отправить несовершенны: в госпиталях швы прорезаются, пневмоторакс открывается - нагноение - смерть.
Разработал свою операцию - зашивать рану легкого и грудной стенки. Попробовал на случайном раненом - хорошо, но сложно и страшно.
Провел курс военной хирургии для сестер: "Кубанский университет".
... ... ...
Оставлены Харьков и Белгород. Неужели снова позор?
Зато родной Западный фронт перешёл в наступление, освободили Ржев, Гжатск и Вязьму. У Бочарова была работа.
Введено слово "офицер", погоны и новая форма Всё - от царя. Медики приравнены по званиям к строевым. Теперь у нас тоже будут лейтенанты, майоры, полковники, генералы. С добавкой: "медицинской службы".
"Положил глаз" на Лиду Денисенко. Платонически.
... ... ...
С 20 апреля месяц был на курсах в Ельце. Тяжёлые бомбёжки. Проверил себя - могу не прятаться. Возвратился в госпиталь на новое место самолетом. Очень понравилось.
Разрушенная деревня Ворово. Раненых получили не много - фронт в обороне. Работали хорошо. Прооперировал тяжелейшую аневризму подключичной артерии. Было очень страшно: порвется - не спасти.
5 июля началась битва на Курской дуге. Нам достался только фланг. Немцев удержали, раненые бодрые, хирургия успешная. Нетранспортабельных эвакуировали санавиацией. Остальных передали в соседний ППГ.
... ... ...
25 июля - деревня Каменка. Недолгая напряжённая работа. Стандартное развертывание в палатках и хатах. Вполне справлялись, но без хирургической экзотики. Не гипсовали, начальство торопило. Говорили - "Вперёд"! Приняли 1700 человек. Умерло - 16. Для эвакуации лёгких ловили порожняк на большаке. Тяжёлых отправляли самолётом, отличная вещь!
Особенность: тучи мух и черви-личинки очень пугали раненых, хотя - безвредны. Жил в шикарном немецком блиндаже. Прислали (в туфельках! Прямо из Баку) - новую докторшу - Анну Васильевну Малахову.
13 - 20-го августа постояли в посёлке Лубашево и поехали - 70 км!- в деревню "пьяный Олешок." Пьяный - потому что вся деревня пила - праздновали возвращение партизан. Были ссоры и драки: сводили счёты после оккупации.
Работа небольшая, эвакуация колоннами порожняка - студебеккеры возвращались после доставки снарядов на передовую. Теперь им начальство приказывало забирать раненых без возражений. Отдыхаем.
Присвоили звания: Лидия Яковлевна - капитан, я - майор.
У нас - новость:
Майор влюбился в Тасю. Все подтрунивают исподтишка. Как Тася поглядит на какого-нибудь офицера или на неё кто-нибудь взглянёт - всё: строгости, проверки, отбои. Сам майор в любое время ночи может проверить дежурного. Поговорит Тася ласково с майором - он расцветает, строгости смягчаются.
Девчонки просят:
- Таська! Ну, смягчись. Чуть-чуть, хотя бы на недельку, пока раненых нет. А там, как поток пойдет, отшивай его, сколько хочешь.
Но Тасе не нравится майор, хотя она от природы кокетка и ей льстит поклонение. Разве что чуть-чуть пофлиртует, для пользы общества.
В Угольной было не до романов. В Ворове, пока фронт стоял, яблони цвели да пели соловьи, всё изменилось. Стали приезжать на машинах офицеры и сержанты из частей: свидания, прогулки по вечерам после отбоя. Любовь. Даже на войне, среди смертей.
Был такой термин "ППЖ - Полевая Подвижная Жена". Это когда живут вместе, как муж с женой, но брак не оформляют, поскольку муж уже женат. Или не хочет. В нашем госпитале таких не было. То есть романы были, но на уровне "случайных связей" и всегда с офицерами извне. Наши мужчины не котировались. За всю войну только трое уехали по беременности от "чужих". Это мало. До сотни девушек прошло через госпиталь, с учетом Калуги. Так что разговоры о развратности фронтовичек, скажем, "сильно преувеличены".
Один раз за всю войну мне пришлось делать аборт операционной сестре: не хотела уезжать да и жалко было отпускать - работник отличный. Сроки былипропущены, справился плохо, скоблил, скоблил, а малюсенький плод на следующий день отошёл. Но задачу выполнил. До конца войны служила.
После Олешка переехали в местечко Семеновка - в Украину.
Старая земская больница, всё есть - три корпуса, баня, кухня, прачечная.У немцев тоже был госпиталь, оставили деревянные кровати. Торопились.
Из ближайшего медсанбата перевезли триста раненых, а потом и дальше пошло. Но развернуться успели, и поэтому не было никаких проблем.
Поток раненых прошумел и стих в несколько дней. Фронт подвинулся, возить далеко - санотдел выбросил вперёд новый госпиталь.
Эвакуировать опять не на чем, нет санитарных машин. Но уже укоренилась новая практика, заезжают автоколонны и забирают раненых.
7 октября переезжаем: Прощай, Семеновка! Хорошо поработали, подлечили чуть не две тысячи раненых.
... ... ...
Поехали на запад. Без спешки, подолгу стоим, ожидаем обоз.
Сухая осень, тепло. Поля, перелески. Белоруссия. Следов боёв мало, видно, что немцы отступали быстро. Но деревни сожгли недавно, при отступлении, каждая вторая. Живут в землянках. Наружу торчат трубы.
Деревни бедные. Люди картошку собирают, молотят во дворах рожь с частных делянок, с огородов. Голодная зима предстоит. Местами пашут. На коровах, на жалких клячах, женщины сами впрягаются в плуг. Хотят посеять немного озимых.
- Где народ? Почему деревня пустая?
- И-где? Вакуировались некоторые. Девок немец угнал. Мужики служить пошли. Из лесу вернулись - и служить. Померли тоже много... особенно ребятишки. Вот и весь народ. Да и тем, что остались, чем кормиться, где жить? В самом деле, как будут жить люди? Чем дальше продвигаемся по Белоруссии, тем больше пепелищ и свежие, и старые - это за партизан. Непросто давалась партизанская война. Смелый налет, диверсия - ответные репрессии - сожжённые села, расстрелянные жители. Трудно сказать, какой баланс жизней.
Когда видишь этих женщин и детишек в лохмотьях, копающихся на пепелищах, смотрящих голодными глазами, в груди глухо поднимается ненависть к немцам.
Мы едем к Гомелю. В дороге сказали: "Возьмут Гомель - там работать будете". Все довольны, города давно не видали, с Калуги.
Но остановились в двенадцати километрах от Гомеля, в деревне Ларищево. Фронт стоит.
Госпиталь отдыхает. Ребята ходят на речку Ипуть, глушить рыбу, ухой потчуют. Я же частенько заглядываю в гости к своим перевязочным сёстрам. Даже слишком часто. С Лидой гулять ходим.
Да, кто-то получил известие о Хаминове - он прибыл в полк в самый разгар боев летом 42-го, отличился при эвакуации раненых, был помилован, потом попал под Сталинград и там погиб. Пожалели.
21. 1943 г. Хоробичи-1.
На новое место приехали 4 ноября под вечер. Село Хоробичи - четыреста пятьдесят домов, почти совсем целое. Рядом - станция через которую снабжается наша армия, южнее Гомеля.
Будем работать в ГБА - Госпитальной Базе Армии. Мы, ГЛР и ЭП.
Все раненые будут поступать на санитарных и попутных машинах к нам. Мы должны тут же на машинах их сортировать, снимать тяжёлых для себя, а ходячих и сидячих отправлять теми же машинами в ЭП, в соседнее село Городню. Где-то там есть ещё ГЛР.
Но развертываться опять негде. Стоит летная часть, генерал и разговаривать не стал с нашим начальником. Где там!
Придется ставить палатки среди площади.
Но есть, однако же, высшая справедливость! 6 ноября летчики уехали.
И еще, Киев наш! Я даже не знаю, чему мы больше радуемся.
Теперь мы обладатели школы, клуба, и ещё около двадцати домиков под службы и квартиры личного состава.