Однако 25-я дивизия находилась на крайнем левом фланге образованного 25 июня 1941 года Южного фронта (командующий генерал армии И. В. Тюленев, в составе фронта – 18-я и 9-я армии, 9-й особый стрелковый корпус, 55-й и 7-й стрелковые корпуса, 5 авиадивизий, а также другие воинские части). Главный удар противника пришелся севернее, в направлении Кишинев – Яссы – Бельцы – Могилев-Подольский. Потому даже 12 июля дивизия, отступая, сохраняла высокую боеспособность и всю довоенную боевую и тыловую структуру. Три стрелковых полка – 54-й имени Степана Разина (командир – полковник И. И. Свидницкий), 31-й Пугачевский имени Фурманова (командир – подполковник К. М. Мухамедьяров), 263-й Домашкинский имени Фрунзе (командир – майор С. И. Султан-Галиев) – составляли ее пехотную основу. Всего же в рядах чапаевцев числилось 15 075 бойцов и командиров, 147 гаубиц и пушек разных систем, 141 миномет, 169 станковых пулеметов из 175 положенных по штату. Плохо обстояло дело только с военной техникой. Из танкового батальона в 60 машин уцелело лишь 15. Остальные пришлось бросить из-за серьезных поломок и нехватки горючего…
Заполучив простую винтовку Мосина с открытым секторным прицелом, снабженным перемещающимся по прицельной планке хомутиком, Людмила почувствовала себя увереннее. Она отлично стреляла также и из этого оружия. Но при отступлении было не до снайперских засад. Войска перемещались слишком быстро. Павличенко вместе с другими бойцами 54-го полка днем занимала позицию на огневых рубежах и отбивала атаки румын, ночью пешком, иногда – на повозках, запряженных лошадьми, совсем редко – на автомобилях – двигалась со своей частью на восток.
Степь расстилалась по обеим сторонам дороги.
Ночью она была тихой. Днем громыхала от орудийных залпов и разрывов бомб, вспыхивала зарницами, дышала пороховой гарью. Чужаки, вторгшиеся с запада, нарушили ее вековой покой. Они принесли неисчислимые бедствия. Людмила уже видела разбомбленные поселения, выгоревшие поля пшеницы, разбитые снарядами склады и зернохранилища, взорванные мосты, всевозможную технику, брошенную вдоль дорог, и тысячи людей, в страхе покидающих дома, увозящих свой немудреный скарб, пытающихся спасти домашний скот: лошадей, коров, овец.
Картины разрушений и огромного народного горя непреходящей болью отзывались в сердце. Наверное, тогда Людмила решила, что будет мстить захватчикам. Те, кто вероломно покусился на мирную жизнь ее родной страны, должны понести суровое наказание, и она их накажет. Владея навыками сверхметкой стрельбы, она сможет это сделать. В уме снайпер прикидывала свой счет: сто, двести, триста. А может быть, если ей очень повезет, и тысяча вражеских солдат и офицеров. Все они останутся лежать здесь, в сухой и рыхлой степной земле, которую мечтали захватить.
Однако начать собственно снайперскую службу Павличенко смогла только 8 августа 1941 года. Произошло это в деревне Беляевка, что располагалась в сорока километрах от Одессы, на берегу реки Днестр и озера Белое.
К этому времени ситуация на фронте изменилась.
Советские войска, отбиваясь от превосходящих сил противника, приблизились к Одессе. Из Москвы был получен приказ Ставки, подписанный Сталиным: «Одессу не сдавать и оборонять до последней возможности…» Передний край главного рубежа обороны прошел через ближайшие к городу села и хутора. Его протяженность по фронту составляла 80 км, глубина – 3,5 км. Там вырыли противотанковые рвы, установили «ежи» и «рогатки», сваренные из обрезков рельсов, заложили минные поля, протянули около 15 километров заграждений из колючей и гладкой проволоки, сделали до полутора тысяч стрелковых окопов разного профиля, 281 окоп для противотанковых орудий и 39 для минометов, оборудовали 256 дерево-земляных, кирпичных и железобетонных огневых точек. Их связывали между собой траншеи и ходы сообщения общей длиной до 42-х километров. Заняв эти хорошо укрепленные позиции, бойцы приготовились защищать их до последней капли крови.
Полтора месяца боев с захватчиками тоже не прошли даром. Теперь румынам и немцам противостояли воинские части, сплоченные, обстрелянные, прошедшие трудную, но необходимую боевую школу.
«Нашу вторую роту, – вспоминала впоследствии Людмила Михайловна, – за высокие боевые качества называли ударной. Ее главная задача – ликвидация прорывов противника, в какое бы время суток ни поступил приказ. Иногда на машинах, а чаще пешком мы своевременно прибывали к указанному месту и положение восстанавливали, то есть выбивали фашистов из захваченных ими окопов.
Теперь рота была вооружена отлично. Много мы имели винтовок, автоматов, патронов, гранат, добытых в сражениях. Мы не торопились сдавать их на полковой склад, потому как помнили о горьком опыте приграничных столкновений… В нашей роте служили, в основном, молодые ребята, комсомольцы, и в том состояла ее особая сила. Мы все дружили и даже коллективно сочиняли письма домой. Каждый считал своим долгом подсказать какую-нибудь интересную фразу… Бывало, во время самого яростного боя вдруг кто-то на ухо пропоет тебе охрипшим голосом хоть одну строку из нашей любимой песни, или, проходя мимо, крикнет: “Держись, пехота!..” – на душе становится легче…»
Такой ожесточенный бой и начался утром 8 августа на участке Беляевка – Мангейм – Бриновка. Вместе с солдатами 54-го стрелкового полка здесь отбивали вражеские атаки бойцы из Первого полка морской пехоты, пограничники в зеленых фуражках из 26-го полка НКВД, два пулеметных батальона из состава Тираспольского укрепрайона, батальон 136-го запасного полка и два батальона народного ополчения. При поддержке своих танков «LTvz.35» румыны наступали на наши позиции. Их униформа песочного цвета иногда сливалась с серовато-желтоватым пространством причерноморской степи. Но станковые пулеметы «максим» и ручные пулеметы «Дегтярев пехотный» у русских работали отменно. Меткий огонь вели также советские артиллеристы: 134-й гаубичный полк и 412-я береговая батарея, имевшая орудия калибра 180 мм.
К вечеру сражение стихло.
Западная часть большой деревни Беляевка осталась за воинами румынского короля Михая I. Несмотря на существенные потери, они никуда не продвинулись. На восточной стороне Беляевки закрепился первый батальон 54-го имени Степана Разина стрелкового полка. Командир батальона капитан Сергиенко вызвал на свой командный пункт снайпера Людмилу Павличенко и показал ей на дальний конец села. Там виднелся двухэтажный дом с широким крыльцом, наполовину скрытым разросшимися деревьями. На крыльцо вышли два человека в офицерских мундирах и в касках, напоминающих по форме деревенские макитры. Именно эти стальные изделия королевство Румыния закупило для своей армии у голландских поставщиков.
– Похоже, это – их штаб. Достанешь? – спросил комбат.
– Попробую, товарищ капитан, – она сняла с плеча свою «трехлинейку» с оптическим прицелом «ПЕ».
Стрелять из положения лежа тут было затруднительно. От сельской хаты остались одни руины с разбросанными повсюду закопченными камнями и обгоревшими обломками балок. Павличенко решила стрелять с колена с применением ремня, то есть сесть на каблук правого сапога, а на левую ногу, согнутую в колене, опираться левым же локтем, вес винтовки принять на ремень, пропущенный под левый локоть. Затем она взглянула в окуляр прибора. Один офицер уже садился в пароконную коляску. Второй подходил к ней. Его фигура закрывалась горизонтальной линией прицела примерно до пояса.
Это – простейшая задачка из курса практической баллистики, читавшегося в киевской Снайперской школе ОСОАВИАХИМа, и решение уравнения она помнила наизусть: в данном случае расстояние до цели составляет 400 метров. Условия для стрельбы были идеальные: полное безветрие, температура воздуха чуть выше 25 градусов тепла. Но поразила первую цель Людмила с третьего выстрела, вторую – с четвертого, зарядив винтовку дефицитным патроном с «тяжелой» пулей. Волновалась? Или колебалась? А может быть, не смогла полностью сосредоточиться под требовательным взглядом комбата? Не задержала дыхание перед выстрелом? Резко нажала на спусковой крючок? Она задавала себе эти вопросы, однако не могла на них ответить. Как будто нечто совершенно необъяснимое помешало ей. Но она решила, что впредь подобное не повторится никогда…
– Люда, – ласково произнес капитан Сергиенко, взглянув в бинокль на румын, лежавших возле коляски, – Патроны-то беречь надо. Семь штук на двух фашистов – это много.
Красноармеец Павличенко не ответила командиру.
Задумавшись, она молчала и поглаживала ладонью полированный ореховый приклад своей винтовки. Теперь на нем можно сделать две насечки. От других снайперов она слышала рассказы о первом выстреле не по мишени в тире, а по живому человеку, которого ты видишь в перекрестье прицела на поле боя. Рассуждали о том, что существует некий рубеж, и его надо преодолеть. Кто-то пьет, кто-то плачет, кто-то замыкается, уходит в себя на некоторое время. У нее пропало пять патронов.
Боеприпасы, конечно, жаль. Однако на этой небывалой войне счет уже идет по-другому: смерть за смерть, кровь за кровь. Если у тебя это получилось, то, значит, недаром с тобой в Снайперской школе занимались опытные наставники, недаром тебе в армии доверили замечательное оружие, недаром ты гордишься званием сверхметкого стрелка…
Между тем 8 августа 1941 года был памятный день. Румынский диктатор Ион Антонеску объявил о том, что через неделю, 15 августа, его войска, разгромив русских, захватят Одессу и пройдут по ее улицам победным маршем.
Конечно, этот приказ фашисты не выполнили.
Они штурмовали боевые рубежи Красной Армии до 16 октября 1941 года, хотя на одесском направлении противник сосредоточил значительные силы. Численность Четвертой румынской армии достигала 300 тысяч человек.
Ей помогали отдельные подразделения 72-й германской пехотной дивизии. Враг обладал пятикратным численным превосходством. При активной обороне, опирающееся на разнообразные укрепления, у советских снайперов были хорошие условия для работы, и они сказали свое веское слово.
«Снайперам Одесского оборонительного района отдан приказ: занять выгодные для наблюдения и ведения огня места, не давать врагу покоя, лишить его возможности свободного передвижения в ближайшем тылу, деморализовать, – пишет в своих ранее мемуарах Л. М. Павличенко. – Поставленные задачи требовали от нас большего напряжения сил и поисков новых методов борьбы с захватчиками.
Наши посты, выдвинутые на 75–100 метров вперед, не могли решить этих задач. Нужно было увеличивать глубину обстрела позиций противника, создать угрозу для его второго эшелона. Так возникла необходимость применения снайперских засад. Их организация была связана с тщательным осмотром и выбором местности, которая бы хоть в какой-то мере обеспечивала выход стрелка из засады. Полковая разведка, с которой мы работали в тесном контакте, все-таки не могла предоставить нам нужные сведения. Потому снайперы сами ходили в разведку для выбора места, подходящего для прицельной стрельбы.
В первую такую засаду по приказу командира нашего полка Свидницкого мы пошли ночью втроем: боец с ручным пулеметом “ДП” и пара: снайпер-истребитель (это – я) и снайпер-наблюдатель Петр Коломиец. Противогазные сумки набили патронами, на пояс повесили гранаты. У каждого, кроме винтовки, был еще и пистолет “ТТ”. Идя в засаду, мы понимали, что не каждый выстрел бывает последним для врага. Точность нашего огня будет зависеть от многих причин.
Местом засады мы выбрали заросли довольно высокого кустарника длиной примерно метров в 150, шириной – в 12–15 метров. Графически его можно было бы изобразить как ромб неправильной формы, острый угол которого вклинивался в оборонительную линию румын и заканчивался неглубоким оврагом во втором эшелоне противника.
От первой линии окопов 54-го полка до места засады было метров 600. Мы прошли их за час. Луна на безоблачном небе освещала окрестности, и все тропинки, неровности почвы, воронки от снарядов проступали отчетливо. Однако вероятная встреча с врагом в самом кустарнике портила нам настроение. Приходилось шагать с оглядкой, держать оружие наготове. Но оказалось, что румын в зарослях нет, и мы расположились там со всеми удобствами: отрыли окопы с небольшими брустверами, положили на них винтовки, установили пулемет.
В пять часов утра в расположении противника началось движение. Солдаты ходили во весь рост, громко разговаривали, перекликались между собой. В шесть часов утра приехала полевая кухня. Стало еще оживленнее. Появились офицеры, которые крикливыми голосами отдавали приказы. В некотором отдалении, видимо, находился какой-то санитарный армейский пункт, и там мелькали белые халаты медиков.
В общем, мишеней обнаружилось много.
Мы распределили силы так: левый фланг – мой, правый – Петра Коломийца. Наблюдение по центру вел пулеметчик. Мы ждали до 10 часов утра, изучая повадки врага, находящегося в удалении от переднего края, затем открыли огонь. Румыны перепугались. Они метались из стороны в сторону, дикими воплями увеличивая панику. Но расстояние у нас было измерено, прицелы выставлены. Стрельба, продолжавшаяся около четверти часа, дала хороший результат: у меня – 16 убитых, у Коломийца – 12. Пулеметчик, который должен был нас прикрывать в случае прямой атаки противника на нашу засаду, не стрелял.
Опомнившись, фашисты открыли по зарослям кустарника сильный минометный и пулеметный огонь. Нам пришлось удирать. Но все кончилась благополучно. Мы вернулись в полк, написали рапорт командиру и получили от него благодарность в приказе. Подумали и решили на следующую ночь пойти в засаду на то же самое место. Шли мы спокойно, совсем не волновались, а придя в заросли кустарника, встревожились не на шутку.
В первый день мы брали воду в бутылках, а возвращаясь, бутылки с собой не унесли. Вместо трех оставленных нами бутылок с водой мы обнаружили шесть, и все – из-под сладкого вина. Бутылки заставили нас призадуматься: “Не уйти ли отсюда совсем?” Еще мы нашли два патрона и узкую борозду на траве от станкового пулемета “Шварцлозе”. След вел в сторону врага. Стало ясно: днем тут находилось вражеское боевое охранение. По какой-то причине румыны ушли. Они, вероятно, не ждали повторного нападения. Обследовав наш участок снова, мы убедились, что здесь все в порядке. И решили остаться.
Огонь открыли в 12 часов дня. Повторилась вчерашняя картина: у меня – 10 убитых, из них – два офицера, у Коломийца – 8. На сей раз фашисты пришли в себя быстро и начали ответную стрельбу по кустарникам из двух пулеметов. Мы отступили и незаметно передвинулись в сторону, зашли пулеметчикам во фланг. Он был у них незащищенным. Пять выстрелов из снайперских винтовок, и расчеты уничтожены. Пулеметы понравились Петру Коломийцу: новенькие, так и блестят всеми своими частями. В общем, один пулемет мы сами утащили к своим, замок от второго закопали в земле. Потом полковые разведчики его нашли и взяли, как собственный военный трофей, вместе с пулеметом. Коробок с патронами к ним тут валялось предостаточно, и австрийские пулеметы еще послужили Красной Армии.
Занимать это место под снайперскую засаду в третий раз было бы неразумно. Потому мы присмотрели другое: белый, наполовину разрушенный дом, который находился метрах в четырехстах от тех же зарослей кустарника. На следующий день с чердака белого дома мы наблюдали такую картину: в 7.30 утра враг открыл по зарослям бешеный минометный огонь и безостановочно лупил по ним минут двадцать…»
От берегов Днестровского лимана, изученных, освоенных, обжитых, «разинцы» после 10 августа перебрались на северо-восток, к станции Буялык. Здесь наступала Первая бронедивизия румын, поддерживаемая пехотой Третьего и Пятого вражеских корпусов. Поначалу противнику сопутствовал успех. Но затем движение фашистов к Одессе замедлилось. Бойцы и командиры отряда комбрига Монахова – 54-й полк, 26-й полк НКВД, Первый полк морской пехоты, два пулеметных батальона, истребительный батальон народного ополчения – проявляли чудеса стойкости и отваги.
Но ситуация была тяжелой. Советской артиллерии не хватало снарядов. На три вражеских выстрела солдаты 134-го гаубичного полка, приписанного к отряду Монахова, отвечали одним. Румыны и немцы боеприпасов не жалели. Так, тяжелый фугасный снаряд угодил в бруствер окопа. Не прямо перед Людмилой, а сбоку от нее. Ударная волна разбила в щепы любимую винтовку, саму Павличенко отбросила далеко на дно траншеи и присыпала землей. Однополчане нашли снайпера в бессознательном состоянии, вместе с другими ранеными погрузили в санитарную повозку и отправили в тыл. Очнулась Людмила уже в госпитале, который располагался в Одессе.