1980
IV
ИЗ КНИГИ «ПРИТЯЖЕНИЕ» (1981–1983 гг.)
ХРАМ ХРИСТА СПАСИТЕЛЯ
Сей храм строился coрок шесть лет...
Иоан. 2, 20
Храм строился. Раскатный купол
Тревоги века покрывал,
И небосвод его ощупал,
И с первых слов своим назвал.
Но сорок лет, по слову Божью,
Он рос и украшался.
Мир Москвы листался у подножья:
Разносчик страхов семенил
У стен агентства страхового,
И годы падали с лотка.
Обрывки сна порохового
Пыталась досмотреть река,
От шума увернувшись.
Смутно Во сне дрожали мятежи.
А город рос ежеминутно,
И Время ножницы-ножи
Точило, колесо вращая
С печальным скрежетом.
Над ним Любимый с детства запах чая
Глушил густой фабричный дым.
И вровень с дымом, всем доволен,
На тьму мелькающих имен
Глядел с одной из колоколен
Мальчишка перед Судным Днем...
1981
* * *
Быть всеми, всюду и всегда,
Лишь исчезать и длиться,
Как проливается вода
И как мелькает птица,
Как чертит дым тугим кольцом
Сгоревшие поленья,
Как повторяется лицо
В десятом поколенье.
Быть всеми, всюду и всегда,
Лишь длиться, исчезая,
Не оставляя ни следа
У мира в белом зале,
В огромных зеркалах шести
Вселенских измерений...
Но нет – черемухой цвести,
Как в Третий День творенья!..
1981
ВОПРОШАЮ НОЧЬ
Из кухни пахнет смертью. Я встаю,
К стеклу тянусь: напрасные усилья!
Все поколенье в августе скосили
На корм кометам. Все уже в раю.
Я задыхаюсь – пойманный, последний
И пробуждаюсь. В мире хорошо
И холодно. Почти проходит шок.
Но все же тянет смертью из передней.
В окне Луна огромна, как в Египте,
Бежим поспешно, кони по пятам...
Но нет – не спать, не оставаться там...
А тянет в сон. Из дома надо выйти,
А лестница – неверная жена —
Петляет, предает, уходит влево —
В приливы допотопного напева.
Не ночь, а пепел. Площадь сожжена,
И я один – живой. Но нет, похоже —
Не я, а мальчик сверху, мой сосед.
Он – полустертых слушатель кассет
По вечерам – до этой ночи дожил
Один. Над ним – Медведица Большая,
И он идет с бродяжного сумой
Умолкших песен... Все же голос – мой.
Я спящую эпоху вопрошаю
О дне, когда созреют семена,
Посеянные Богом. Но дойдет ли
До звезд недвижных мой подвижный оклик?
И есть ли звездам дело до меня?...
1981
ЛИВЕНЬ
Жаворонков желтый крик
Жмется к выжженной земле,
Надевает Небосвод
Черный грозовой парик,
По вопящей мгле полей
Скачет капель хоровод —
Это танец духов злобных,
Корневых, огнеподобных,
Молнией ниспадших в глушь, —
Это пляс погибших душ!..
1981
* * *
Ты – Сокрытый в зрачке мотылька.
Из Тебя – голубиная стая.
Из Тебя выбегает река
И трава прорастает.
Нет ни лет, ни следов, ни причин —
Только Ты предо мною.
Из Тебя, как из солнца лучи,
Возникает земное.
И творенье – не где-то вдали,
Не в туманностях белых...
Мы не плыли. Мы по морю – шли.
Мы и буря, и берег.
1981
ШАРОВЫЕ МОЛНИИ
Темно. Россия велика
На все равнинные века
Ночного полушарья.
И лебедь – лентой в облака,
И коршун – черной шалью.
Средь молний бешеной игры
Дух округляется в шары
В ночи зигзагов диких.
Висят московские дворы.
Безмолвствует Языков.
1981
ПРИТЯЖЕНИЕ
Здесь тепла и дыханья – на донышке,
Только глянешь – уйдет без следа...
Так зачем же из дальней сторонушки
Так и тянет, и тянет сюда?
Из весны светлоглазой, невянущей —
В эту серую, кожа да кость,
Из округи, где други-товарищи —
В этот лед, где непрошеный гость?...
Но и в райских кустах пламенеющих
Хоровод всепрощающих душ
Разомкнётся, отпустит, и мне еще
Повезет – посетить эту глушь:
Та же участь сутулится темная,
Тот же месяц в слепой высоте,
И лютует зима неуемная,
Унося охладелых детей...
1982
ДУХИ
Я спал в вагоне, проезжая
Седьмую тысячу лугов,
Осин, отпрянувших от шпал. —
Они вопили, исчезая,
Их крики слышал я, хоть спал, —
Заштатных луговых богов.
В мой сон вступала мысль: а где же
Они шумят, когда в ничто
Направлен строй стволов литых?
Они живут одной мечтой!
Конец их жизни, их надежде,
Коль взгляд мой не объемлет их!..
И я надменно проезжаю —
И в пустоте, где ни души,
Поочередно оживляю
Леса, озера, камыши...
Мой сон. Над озером – туман.
Вдруг я в тумане различаю
Круженье маленьких фигур:
То духи? Зрения обман?
Они взлетают на бегу...
Как я не видел их вначале?...
Но словно спала пелена
С просторов обжитых, огромных
Я вижу тысячи существ:
Вода их танцами полна,
Они в воздушных спят хоромах,
За их мельканьем лес исчез...
Я мчусь по глади сна, как парус,
И духи дуют на меня, —
Я мал, я немощен без них...
Вот снова в стеклах лес возник.
Я у вагонного окна.
Я понял все – и просыпаюсь...
1982
ГЕФСИМАНИЯ
Ночь. Исцеления и встречи
Ушли. Пора перечеркнуть
Полета вертикалью вечной —
Горизонтальный пеший путь.
Во мраке ранящем весеннем,
Посредством зрения и чрез,
Пересекаясь с Вознесеньем,
Наземный путь являет – Крест.
О ты – оплакивать летящий,
Сшивая взмахом пустоту!
Учеников минует Чаша. —
Они до Чаши дорастут.
Весна – цветенье слов и мыслей...
О ты, летящий утешать,
Над садом души их повисли.
Пусть спят – смеются – не грешат...
О, как Земля вольна увлечь нас,
Как трудно перейти межу:
Ведь даже я, объявший вечность,
Пред восхождением дрожу!
О, как же страшно этим детям
Проснуться – и по трем ветрам
Развеяться!.. Четвертый ветер —
Народ рассеет, вырвет Храм,
Как древний кедр, из почвы с корнем...
О – пусть же спят и видят сны,
Меж тем как в муках ста агоний
Родятся Истины сыны!
Во сне и в яви – я меж вами,
Я – скрытый пламень ваших недр:
Я здесь – лишь отвалите камень!
Я здесь – лишь рассеките кедр!
Сей мрак – тревоги вашей оттиск:
Нагрянет страх – и в этот миг
Со мной вы ночью разминетесь,
Чтобы найти себя самих!..
1983
СОТВОРЕНИЕ
Когда Голос пронесся и лесом стал —
Это было имя мое,
Но еще вожделенья не знал водоем,
Не испил забвенья – кристалл.
Когда поле спаялось из двух слогов —
Это небо меня звало,
И стремились к Творцу сотни малых богов,
Мотыльками стучась о стекло.
Когда море всплеснуло руками потерь —
Это я уже сам говорил,
Но ни света, ни страха еще не хотел,
Только страсть прорастала внутри,
Только строила страсть островерхий костел,
Крест разлуки венчал острие,
Только стон над вселенной руки простер —
Это было имя мое!..
1983
* * *
Где до каждой весны —
По метелям разлившимся вплавь,
Где сбываются сны,
Никогда не сбывается явь,
В белоснежной стране,
Где, как свет, расставанье хранят —
По тебе и по мне
С колокольни любви прозвонят.
Где бы не были мы —
Пусть ни тени, ни памяти нет —
Встрепенемся из тьмы,
Отзовемся с безмолвных планет,
И на поле сойдем,
Не мечтая уже ни о чем,
Ты – весенним дождем,
Я – сквозь ливень глядящим лучом.
Если звон раскачать,
Если колокол светом налить —
Невозможно молчать
И нельзя ни о чем говорить.
Только, небо кляня,
Только, тленную землю любя,
Будет отблеск – меня
Излучаться сквозь отзвук – тебя...
1983
* * *
По коленчатым проулкам,
По кружащим площадям —
Все-то сроки проаукал,
Зим и весен не щадя,
Все-то звал одну на свете,
Да ни отзвука – в ответ:
Ах вы, крыши, не трезвейте,
Ведь ее на свете нет.
Так и стойте, запрокинув
В небо белые дымы,
Из хмельных своих кувшинов
Наполняя чашу тьмы...
1983
* * *
Господь окликал – то с угрозой, то ласково,
Тянуло к запретному, голос ломался.
Адамово яблоко с дерева райского,
На свете со сломленной совестью майся.
Лишь руку протянешь – и небо закружится,
Протянешься дальней дорогой для встречных,
И ужас – меж ребер, и в голосе – мужество:
Ты смертный и сильный – средь слабых и вечных.
Ты – клад недоступный, лес черный и девственный
Адам, познающий себя и висящий
На кедре Ливанском, на елке Рождественской,
Средь сотен стеклянных – один настоящий.
На кедре, на дубе Мамврийском, на яблоне —
На хрупких ветвях, на руках материнских,
Где надпись вины трехъязычная набрана
Руками бесстрастных типографов римских.
И в каждый апрель, как пушок возмужалости,
Из тел невоскресших трава выбегала,
И голос ломался – в угрозе и жалости,
И жизнь вожделенье во влагу влагала,
И мрак, осекаясь, рождался средь речи,
Небес кровяными тельцами играя,
И голос ломался – в разлуке и встрече,
Но дух не сломился, всегда умирая!..
1983
V
ИЗ КНИГИ «Оклик» (1984–1986 гг.)
Поэт
Поэт наследует от Бога
Всевластность и покой,
Как небо замкнуто глубоко —
Неначатой строкой.
Судьба столетья золотая,
Задумана едва,
Придет, обличье обретая
Через его слова.
Но храм достроится – он снимет
Невидимый венец,
И поруганье в храме примет,
И славу, и конец.
1984
* * *
Бездна беспамятна. Сговора нет с ней.
Только растет, победить ее силясь,
Дом деревянный – твой замок бессмертный,
Древний твой храм, где родился и вырос.
Вот что торжественней всякой кантаты,
Вот что славней гениальных полотен:
Липовый запах и холмик покатый,
Где ты мальчишкой лежал, беззаботен.
Прежде – привычны, а после – священны
Сумрачный день и наряд затрапезный,
Вилы, тележка, просохшее сено —
Память спасенная, мост через бездну.
Нет, ни в мышленье высоком, ни в действе —
Глаз не раскрыть, не избыть отчужденья:
Душу спасают Случайности Детства,
Бога приводят к порогу рожденья.