отвергнет из-за непрниязни ко мне, то вестовые ему объяснят, что решение
принималось совместно с другими царевичами-чингизидами, пусть тогда он
прибудет сюда и послушает их доводы. Это послужит оправданием нашей тайной
встречи с Шейбани-ханом без него, и успокоит в мыслях по поводу заговора, –
джихангир снова подался вперед. – Нам нужно решить множество вопросов по
возвращении войска в орду без потерь, от обоза приходят известия, что там
начали бросать повозки с добром, потому что днем солнце взялось припекать и
колеса стали вязнуть в сыром снегу. По утрам и по вечерам снег схватывается
еще морозами, не давая коням пробиться копытами к прошлогодней траве, а
зерна и сена на всех давно не хватает. Весна в урусутских краях наступила
раньше обычного, если дороги развезет, то мы можем задержаться здесь до тех
пор, пока они не подсохнут. И это будет наш позор.
– Ты прав, мой молодой господин, так-же рассудил бы и твой дед, Великий
Потрясатель Вселенной, да будет ему раем Вечное Синее Небо, – согласился
старый полководец. – Если бы не Тыржик, этот маленький город, под которым
нам пришлось задержаться на четырнадцать дней, войско успело бы перейти по
снегу самые широкие урусутские реки и без потерь оказаться на степных
просторах. А теперь нам придется лишиться большей половины добычи, захваченной воинами, потому что тащиться со всем этим добром по
надвигающемуся к нам с юга половодью будет невозможно.
– Да, это так, – кивнул головой джихангир. – А если мы задержимся и
возле Козелеска, то этот вопрос осложнится еще больше.
– Теперь все зависит от Гуюк-хана и его правой руки Бурундая, – добавил
Субудай-багатур. – От их воинского умения брать крепости без нашей помощи.
Широкое лицо Бату-хана снова стало наливаться дурной кровью, он нервно
подергал щекой:
– Этот выскочка способен только держать нож за пазухой и нападать со
спины, – прошипел он сквозь редкие зубы, вспоминая случай, произошедший в
его шатре перед взятием столицы урусутов Ульдемира, когда был убит в
окрестностях Коломны самый младший из чингизидов Кюлькан, погнавшийся за
отрядом конных урусутов и попавший в их засаду. Тогда вместе с ним были
опущены в могилу живыми, кроме его любимых лошадей, сорок самых красивых
урусутских девушек-девственниц. А Гуюк-хан после этого нашел еще один повод, чтобы обвинить джихангира в гибели царевича, и наброситься на него с
кинжалом в присутствии других чингизидов. Тогда все обошлось без единой
царапины на непримиримых врагах, но этот факт не давал никакого повода для
успокоения. Саин-хан сузил тонкие губы в белую нитку. – Крепость Козелеск
должна быть взята этим хитрым манулом-степным котом, ублажающим себя, как и
царевич Бури, турсуками хорзы и орзы и меняющим женщин по десятку за одну
ночь.
Непобедимый вскинул круглую голову с натянутым на нее собачьим
малахаем, глубокие морщины на его лице собрались в маску полного одобрения
высказанному хозяином шатра, что бывало довольно редко. Он почувствовал
вдруг, что за утверждением о безоговорочном взятии крепости должен
последовать вывод, доступный только людям, одаренным большим умом. А
джихангир продолжал:
– Мы не имеем права оставлять в стране урусутов ни одного города, оказавшего нам сопротивление, не взятого нами и не разрушенного до
основания. Это может послужить примером для врагов, оставшихся в живых, чтобы они начали собирать против нас новое войско и отказа урусутов платить
дань, которой мы их обложили.
Старый полководец закачался на ковре взад-вперед и издал громкое
восклицание, не в силах сдержать радости, возникшей в его впалой груди от
последних слов ученика:
– Сейчас ты абсолютно прав, саин-хан! – воздел он руки вверх, с трудом
поднимаясь с места. – Это слова не просто великого полководца, а
государственного мужа, думающего о своем народе на века вперед.
Джихангир тоже сошел с трона, ему претило, как и мудрому воину, стоявшему перед ним, выражение высоких чувств, чтобы скрыть волнение от
похвалы, он прошел на середину шатра:
– Мы должны встретить моего брата Шейбани-хана и других царевичей у
входа, сейчас надо добиться от них абсолютного доверия к себе, чтобы перевес
в силах был на нашей стороне, – открыл он главные козыри перед верным другом
своего деда. – Ведь нам предстоит вернуться в эту страну и пойти дальше, до
последнего моря, как завещал нам Священный Воитель. И кто будет во главе
объединенного войска в следующий раз, зависит только от нас, и даже в этот
момент.
Но великий полководец вдруг сменил одухотворенное выражение на лице на
едва заметное недоумение, он даже немного сгорбился, прижав к впалой груди
высохшую руку и превратившись снова в старого и бездомного пса, еще не
растерявшего былого величия:
– Джихангир, я против такого поступка, он покажет перед чингизидами
твою слабость и раскроет твои замыслы на будущее, – непривычно громко
воскликнул Субудай. – Сейчас тебе нужно умножать власть не только
убедительными победами над урусутами, но и действиями. Ты должен встретить
родных братьев и остальных родственников, восседая с непроницаемым лицом на
походном троне, чтобы ни одно движение не смогло выдать твоих истинных
чувств и намерений. Тогда царственный вид прибавит к твоим великим победам
еще один плюс, который застрянет у них поперек горла.
Бату-хан быстро вскинул голову и вперился в преданного учителя
немигающим взором, ему впервые довелось услышать от него подобное
откровение, Субудай вел себя сдержанно со всеми, тем более с ним, внуком
Потрясателя Вселенной, покинувшего этот мир. Но сейчас старый полководец в
ответ на его откровения тоже не стал скрывать тайных мыслей, и они сказали
джихангиру о многом, о том, что у него есть два сына, которых он мечтает
увидеть не только темниками, но на вершине власти в Каракоруме, где заседал
курултай, а так-же об отношении к другим чингизидам, занимавшим по его
мнению посты, которых они были недостойны. Саин-хан еще раз окинул учителя
пристальным взглядом и как бы в размышленях передернул плечами: – Вполне возможно, что твоими устами говорит истина, хотя иногда
казалось, что я веду себя со своими родственниками слишком заносчиво, чем
навлекаю на се6я их раздражение и гнев, – раздумчиво заговорил он и
замолчал. Затем, словно приняв какое-то решение, сделал шаг вперед. – Нам
все равно нужно выйти на воздух, мне кажется, что мы переутомились от
бесконечного перехода по лесным дорогам. Урусуты очень странный народ, я
думаю, что они ничего еще не осознали и нам следует от них ждать немало
неприятностей.
– Так, саин-хан, эта страна еще не проснулась и нам выгодно, если она
будет погружена в сон еще долгие века, – поспешно кивнул Субудай круглой
головой, он пристроился немного сзади господина. -Урусутов не следует
тревожить слишком часто нашим присутствием в их землях, надо только
постоянно подгонять их в нужном нам направлении и доить как белую кобылицу, наслаждаясь пенным кумысом.
Оба венценосных собеседника откинули полог и вышли из шатра на свежий
воздух. Два кебтегула с широкими плечами, стоящие у входа с круглыми щитами
и длинными копьями, замерли изваяниями на расставленных ногах. Был глубокий
вечер, воздух с запахом легкого морозца был чист и свеж, на небе роились
маленькие звездочки, их было неизмеримо больше, нежели над степями
монгольской империи, словно они здесь брали не величиной, а количеством.
Небо тоже вознеслось на недосягаемую высоту, наверное, урусутский бог не
слишком любил свою паству, поэтому улетел от нее подальше. Вид с холма, на
который указал джихангир при выборе места для шатра, открывался довольно
обширный. В первых рядах, образующих кольца вокруг ставки, стояли юрты
семерых звездных жен саин-хана, за ними выстроились походные палатки
тургаудов-телохранителей, дальше шли временные шалаши шаманов, знахарей, ловчих с соколами для охоты, доезжачих с борзыми. После них возвели свои
юрты повара, барабанщики, трубачи, рожечники, многочисленная челядь и прочая
прислуга. Подол равнины почти до горизонта был освещен бесчисленными
кострами, разведенными на снегу, с сидящими и лежащими вокруг них воинами.
Среди костров поднимались островерхие шалаши джагунов и тысяцких, и изредка
круглые и гладковерхие темников. Над ними полоскались на слабом ветерке
бесчисленные знамена различных родов, племен и просто групп вольных людей, объединенных одним важным событием – войной. Змейки дымов струились вверх, растворяясь в густой синеве, они были не в силах заслонить сар-луну, плотную
и яркую, такую маленькую в этих краях, словно кипчакская женщина испекла в
тандыре пшеничную лепешку, замешанную на верблюжьем молоке, и прилепила ее с
одного замаха к небесному полукруглому своду.
Бату-хан и Субудай-багатур сделали несколько шагов по склону холма.
Откуда-то сбоку вынырнул юртджи – разносчик приказов, согнулся в поясе на
почтительном расстоянии в ожидании исполнения воли небожителей. К нему
присоединился юртджи по особым распоряжениям, потом подошли еще несколько, пока не набралась группа из десятка человек. Два кебтегула, идущих позади
молодого и старого полководцев, подняли факелы выше, их десятник с
телохранителями впереди крикнул во весь голос: – Внимание и повиновение!
И сразу все пришло в движение, создавая шум, схожий с шумом, когда
огромное войско снимается с места, чтобы идти в дальний поход. Еще он был
похож на шум водопада на реке в горах Каменного Пояса, который воинам
пришлось пересекать по дороге в земли урусутов. Но там шум воды, падающей в
пропасть с большой высоты, был вечным, а здесь он стал затихать так-же
быстро, как возник. Наступила тишина, словно на огромном пространстве
равнины, обнесенной по краям черными линиями сплошных лесов, не было ни
одного человека. Будто эта равнина превратилась в обоо – шаманское капище с
пирамидами не из камня, а из юрт и шатров, вокруг которых затеяли зловещий
танец тысячи бесплотных иблисов- духов зла, и туйдгэров – демонов
наваждения, от которых в лунном свете бесновались кровавые летучие тени, подсвеченные языками пламени костров.
– Внимание и повиновение!.. Глава третья. Весенний день 25 марта 6746 года от сотворения мира, загрузневший от
влаги, насквозь пропитавшей воздух, перевалил на вторую половину, обещая
темную и душную ночь, а тугарские стрелы с прикрепленными к ним свистульками
продолжали гудеть и зудеть в полете, ударяясь, словно крупный град, в
заборола и глухие вежи на стенах козельской крепости, в деревянные
двускатные навесы над пряслами и городнями, застревая в досках острыми
наконечниками гарпунного типа. Их полет походил на мельтешение туч гнуси, летящих друг за другом, или на полет ос с осиным злым зудением, когда те
лишаются улья или дупла, они впивались роем во все, что встречалось на пути, не оставляя места для спасения. Защитники попрятались за плахами, образующими смотровые щели, они изредка натягивали луки и стреляли в сторону
врага, не беспокоясь за попадание стрелы в цель. При такой плотности людей и
животных на другой стороне реки вряд ли какая пролетела бы расстояние
бесполезно. Иногда оттуда доносились крики раненых, заглушаемые гулом от
топота тысяч копыт и гортанными восклицаниями. А отряды татаро-монгольского
войска, среди которых выделялись половцы, недавние союзники русичей, в
цветных клобуках с меховыми отворотами и в одежде, обшитой красными
тесемками, все крутили и крутили бесконечные круги. Они сменяли друг друга, выпуская стрелу за стрелой, вытаскивая их из туго набитых колчанов сбоку
седел с высокими спинками.
– Сколько ж их тама будя, этих нехристей, – не выдержал Бранок долгого
нервного напряжения. – Ужель под наш город нахлынула вся тугарская орда!
Защитники крепости давно разделились на десятки и сотни под
водительством княжьих гридней и заняли на стенах места, закрепленные за ними
воеводой. Вятка вместе с друзьями остался в том забороле, которое они не
успели достроить, это был их ратный бастион на большом участке прясла, который они обязаны были оборонять от неприятеля. Он облизал пересохшие губы
и покосился на берестяной туесок, оставленный одной из женок под стеной
укрепления напротив, в нем грудились моченые в капусте яблоки – самое дело
для утоления сразу жажды и голода. Но до него вряд ли кто из защитников
сейчас бы добрался, туесок со всех боков был утыкан тугарскими стрелами, видимо, он находился в так называемой мертвой зоне. Во рту у Вятки сам собой
возник кисло-сладкий привкус с запахом квашеной капусты, вызвав обильную
слюну.
– Вся орда, али не вся она тут, а нам пришла пора ратничать не на
живот, а на судьбину, – ответил он Бранку. Отмахнувшись рукой от смурных
мыслей, он поерзал спиной о дубовые бревна. – Кто бы мне подсказал, как бы
добраться до того меленького берестяного короба с яблоками.
Охрим оглянулся на туесок и поняв, что подсказки ни от кого не
найдется, криво усмехнулся, он и сам, скорее всего, думал о том же: – А ты шмыгни по полатям ящеркой, индо носом в него и уткнешься, –
отозвался он хриплым голосом. – Надо же как умудрилась поставить – ни одна
тугарская стрела его не задела.
Бранок между тем выдернул из бревна тростниковую вражескую стрелу, среди которых было много бамбуковых, длинную и с черным острым наконечником
с зазубринами по бокам, примерив ее задней частью к тетиве своего лука, гнутого из молодой ольхи, он крутнулся на одном месте к проему и, привстав
на колено, с силой потянул бычью подколенную жилу. Застыл на мгновение, затем разжал указательный со средним пальцы. Он едва успел убрать голову и
плечи, как в проем вихрем ворвались не меньше десятка злых тугарских ответа
с глиняными свистульками и в кровавом оперении. Меткости степных воинов
можно было позавидовать, вряд ли кто из козличей сумел бы попасть в цель с
такого расстояния, если бы, к тому же, стрела, пущенная из самодельного
лука, смогла перелететь русло широкой реки. Сколько бы горожане не пережили
нападений диких орд степняков, они никогда не делали ставку на оружие, обходясь луками, мечами и секирами, смастеренными местными умельцами из
подручного материала. Но многие, особнно дружинники при воеводе и запасные
ратники, не упускали случая приобрести боевую справу у гостей, наезжающих в
крепость со всех концов земли, и припрятать ее до поры до времени за
полатями. Вот и сейчас Бранок в который раз покосился на лук в руках Вятки, старшего друга, гнутый из рогов какого-то степного животного, и подумал о
том, что пришла пора доставать из-под полатей в своей истобе точно такой-же.
А может еще лучше.
– Гли-ко, индо попал! – воскликнул Охрим, прильнувший глазом к углу
нового заборола, еще не законопаченному паклей, надратой из льняных стеблей.
– Я-то?! – встрепенулся Бранок. – А ни то, прямо в широкую морду, нехристь ажник на холку коня
перекинулся.
Вятка тем временем приник к полу и ужом заскользил к туеску с яблоками, надеясь на то, что стрела его друга хоть на мгновение приведет в
замешательство плотные ряды врагов. Не доползая до желаннной добычи пару
сажен, он набросил на нее дугу лука и потянул к себе. Туесок накренился
набок, верхние яблоки покатились по доскам прясла в разные стороны, но на